Обаятельная Вера - Диана Машкова

Устройство современного мира оказалось за пределами понимания таких «ископаемых», как профессор Орлова: мужчины гордятся тем, что умеют облапошить и обворовать; женщины, им под стать, кичатся порочными связями.

Камиль Шабанович выбрал, на его взгляд, самую мудрую стратегию поведения в сложившейся ситуации – публично не вмешивался. Но персональную беседу наедине с Ирочкой, видимо, провел – она ходила теперь молчаливая и несчастная. А живот действительно рос: это уже все заметили.

Кафедряне занервничали. Недовольство ректора Ирочкой могло выйти всем боком – обещанные полгода вполне способны были превратиться теперь в вечность. В качестве наказания за болтливый язык ректор мог отказаться продвигать по карьерной лестнице свою любовницу. Сходит, родит и вернется, чтобы засесть здесь до старости. От родного ребенка Камиль Шабанович не откажется – будет помогать и поддерживать.

Но вышла вся эта история совершенно другим боком.

Одним жутким ноябрьским утром – шел противный дождь вперемежку со снегом – в аудиторию Веры Александровны до начала занятий прибежала Ольга Валерьевна с испуганными глазами.

– Вера, – бросила она, не здороваясь, – я закрою на ключ?

Студенты еще сонно бродили по коридорам, до звонка оставалось добрых пятнадцать минут. И, кроме двоих преподавателей, никого в кабинете не было.

Вера удивленно кивнула.

– Артур, – Ольга дрожала, – Артур покончил с собой!

– Оль, – Вера Александровна не сразу сообразила: подумала о студенте со второго курса, потом о преподавателе с кафедры физики, – ты о ком?!

– Вера! – Она выпучила глаза. – О сыне Камиля Шабановича! Понимаешь?!

Вера ничего не понимала. Только руки покрылись холодным потом. Она тут же вспомнила Артура – совсем мальчишка, только пятнадцать лет! Неужели, из-за неразделенной подростковой любви? Но почему никто не смог остановить?! Полный дом – мамки, няньки.

А парень такой хороший – не в пример отцу. Камиль Шабанович как-то принес Орловой несколько стихотворений сына. Просил отредактировать – их потом напечатали в институтской газете. Вера взялась. Тем более для столь юного возраста стихи у Артура были неплохими. О жизни и смерти и еще – о тяжести бытия, что уж совсем странно для мальчика, живущего в роскоши и богатстве. Одно стихотворение – о любви – Вера помнила до сих пор наизусть. Задело оно тогда струны души, большой безнадежной любовью.

– Безответные чувства? – Вера посмотрела на Олю.

– Если бы, – лицо Русалочки покрылось нервными пятнами, – из-за отца!

– Как?!

– Так, – Оля всхлипнула, – он считал Камиля идеалом.

– Не может быть... – Слезы, помимо воли, покатились по щекам Веры.

– Ты не знаешь, каким Камиль Шабанович был дома, – Оля тоже рыдала, – рыцарь! Настоящий мужчина. Мы же с Володей бывали у них в гостях.

– Это из-за...

– Конечно, из-за Ирки! – Щеки Ольги побагровели от ярости. – Артур все узнал.

– Не понимаю, – пробормотала Вера, – у отца-чудовища ангел-сын.

– Бывает, как видишь, – Оля с надрывом вздохнула, – когда ребенка окружают иллюзии... Пробрался ночью в гардеробную и повесился. Все были дома! Отец его рано утром сам и нашел.

Вере Александровне стало дурно. Она вдруг вспомнила тот ужасный день, когда увидела свисавшую с потолка мать... Пережить такое не пожелаешь врагу!

Но что ж это за мир, в котором совестливые дети искупают вину бессовестных отцов?! У Артура, в отличие от многих ребят, были перспективы и возможности: только живи, радуйся.

– Когда похороны? – обессилев, произнесла она.

– Вер, ты как маленькая, – Ольга посмотрела с укором, – у татар хоронят на следующий день.

– Я поеду на кладбище.

– Не думаю, что нас захотят там видеть. Никто ничего не знает!

– А ты?

– А у меня, – Оля нахмурилась, – старые связи. Никуда от них не денешься: с утра уже позвонили.

– Ясно. Но я все равно поеду, – в голове Веры, как в пустом зале, звучали стихи Артура.

– Как знаешь.

– Конференция отменяется?

Сегодня открывалось трехдневное международное мероприятие в институте – грозился быть министр образования, ждали нескольких профессоров из европейских университетов. В общем и целом событие грандиозное.

– Вот уж не думаю, – Ольга Валерьевна опустила голову, – к двум велено всем собраться.

Как Вера Александровна проводила занятия в тот день – она не помнила. Наверное, все по той же инерции, глубоко отпечатавшейся в ней за двадцать лет преподавания. В два часа поплелась в актовый зал.

И первым, кого она увидела там, был ректор, восседавший в президиуме. Он был серьезен, но ни один мускул на его лице не говорил о том, что еще недавно – всего несколько часов назад – в его жизни произошла трагедия.

Что это? Нечеловеческая выдержка или нечеловеческое безразличие? Как он сумел прийти на работу, как может сидеть здесь, а не возле погибшего сына? Вера так и не сумела понять.

На следующий день были похороны.

А потом закончилось и воцарение Ирочки: ее сняли с должности и уволили приказом по институту. Больше о ней никто ничего не слышал.

Через неделю пришел приказ о назначении Веры Александровны Орловой.

Надо ли говорить, что вступать в расстрельную должность заведующей кафедрой не было никакого желания? Но кто-то должен был работать: не бросать же несчастных преподавателей и студентов на произвол судьбы...

Глава 2

Защиту Зулиной диссертации удалось организовать в декабре. От высокого руководства профессор Орлова получила строгое указание провести мероприятие на самом высоком уровне: пригласить именитых профессоров из Питера, из Москвы.

– А если не поедут? – спросила она, глядя в сторону: с недавних пор не могла смотреть ректору в глаза.

– С чего вдруг? – хмыкнул Камиль Шабанович. – Билеты СВ, лучший отель, кэш за участие.

В последнее время он стал часто употреблять не существующее в русском языке слово «кэш», от которого Вере становилось тошно. И мешал с грязью ученый состав при каждом удобном случае. Поговаривали, что Камиль Шабанович, несмотря на трагедию в семье, метит теперь в ректоры объединенного федерального университета и якобы уже имелись предварительные договоренности на самом верху.

Господи! Даже смерть сына не заставила его задуматься!

– И в институте приглашения надо развесить, – задумчиво произнес он, словно что-то припоминая, – и в университете. Пусть все приходят, защита будет открытой.

– Хорошо.

– Она хоть два слова связать-то может? – поинтересовался он вдруг, усмехнувшись. – Или ты и выступать за нее будешь?

– Не буду.

Вере стало обидно за Зулю: уж у нее-то ума и такта было куда больше, чем у этого недочеловека. Только женщину в руководящей татарской среде не принято считать Homo Sapiens. Сыграла свою роль, конечно, и Зулина манера строить из себя идиотку в присутствии представителей сильного пола. Вера Александровна не могла признать пользу такой «женской мудрости».