Долго и счастливо? (СИ) - Delicious

Мне хочется сказать, что он неправильно определил ситуацию, что его аналогия не имеет ничего общего с действительностью, что не так уж я и хороша в любви, если на то пошло, и нечего делать из меня романтическую героиню, но я молчу. Я внезапно понимаю, что из-за глупой игры в молчанку стала противна сама себе, что устала хранить эту тайну, что у меня больше не осталось сил для того, чтобы мысленно подбирать правильные слова и проигрывать возможные варианты развития событий. В конце концов, то, что произойдет, неизбежно. И хотя бы ради того, чтобы больше никогда не услышать от Эда этой метафоры, стоит бросить карты на стол.

Поэтому когда мы с Чарли добираемся до фабрики, я, не меняя строгого наряда, бегу разыскивать Вонку, чувствуя, что еще немного, и нетерпение разорвет меня надвое. Во мне все так кипит, сердце так колотится, что я удивляюсь, почему вообще медлила. И вот что странно, ни одной крупицы сомнения я не ощущаю, словно мои внутренние жернова самоедства перемололи все их в пыль. Я скажу — и будь что будет. Отныне для меня нет ничего хуже неопределенности. Жизнь научила, что иллюзорные надежды — это и амброзия, и смертельный яд. Отступать некуда.

И я лечу по Шоколадному цеху, как пущенный снаряд. Двигаясь по инерции, я не верю, что во вселенной существует хотя бы одна вещь, которой было бы под силу остановить меня.

Но вселенная непредсказуема. Вкрадчивый голос Франчески возникает из тишины зарослей и дает мне пощечину:

— …сказать Элизабетте. …конечно, хорошенькая, но пустоголовая. Ты поэтому…?

Я замираю на месте, точно кто-то повернул рубильник, перекрыв питание, и молю бога, чтобы мое присутствие осталось незамеченным. Как во второсортном детективе, чтобы увидеть говорящих, мне приходится снять туфли, опуститься на корточки, подползти ближе и спрятаться за буйно разросшимся лакричным кустом. Я произвожу много шума, но не вызываю подозрений. С места наблюдения мне видно часть полянки с шипучим вулканом, но этого достаточно: Вонка с отсутствующим видом стоит у подножья, а Франческа, в странных очках, похожих на реквизит к шпионскому блокбастеру, ищет что-то в траве.

Итак, если моя фантазия не совсем дурная, то говорили они обо мне. Я ясно слышала, как Франческа произнесла мое имя, а вернее, его претенциозный итальянский аналог. А дальше что? Она сказала, что я хорошенькая, но пустоголовая? Вот парадокс: а я всегда больше себя позиционировала как страшненькую умницу. Если только эта характеристика относилась ко мне, в чем нельзя быть уверенной, поскольку любой мужчина, услышав подобный комментарий в адрес собственной жены, оскорбится — а очаровашка Франческа едва ли этого добивалась. С другой стороны, не похоже, чтобы Вонка выглядел оскорбленным. Вон, стоит себе, поигрывая тростью, как ни в чем не бывало. Нет, пожалуй, он делает это даже слишком небрежно, есть что-то нарочитое в его позе, как будто он старается скрыть нервозность.

Так, Элизабет, хватит придумывать. Слушай, и увидишь, что тебе померещилась очередная ерунда — шутки подсознания, ищущего предлог к отсрочке.

— …уверена, — хмурится Франческа. — Я вертела его в руке, а оно выскользнуло прямо из пальцев и куда-то укатилось. Accidenti! Я уже просканировала каждую травинку! Что за день сегодня!

— У-у-у, тогда, возможно, это призрак Моретти за ним вернулся, — с наигранным испугом говорит Вонка, изобразив пальцами волну. В темно-фиолетовом костюме-тройке он почти сливается с вулканом, одно лишь лицо выделяется жутким бледным контрастом.

— Неостроумно, — Франческа делает несколько шагов влево и я перестаю ее видеть. — Когда Роберто надевал мне его на палец, он рассчитывал, что я его не сниму до самой смерти.

— О-у. Видимо, оно тебе не сильно нравилось. Что ж, это понятно: у Моретти никогда не было вкуса.

— До моей смерти, а не до его, stupido. И вкус у Моретти был безупречный: беспроигрышная классика. Он отдавал дань традициям и качеству, а не новомодной дешевке.

— Ауч! — притворно вздрагивает Вонка. — Напомни мне, чтобы я на тебя обиделся.

Из внутреннего кармана он извлекает небольшой планшет и, быстро сделав несколько пометок, убирает его обратно. Франческа, ругаясь сквозь зубы на родном языке, подходит ближе и теперь целиком и полностью попадает в мое поле зрения. На ней бордовая охотничья шляпка с длинным пером, которая в сочетании с коричневыми сапогами на толстом каблуке наводит на мысли, что где-то поблизости у нее припрятана двустволка. Удивительно, до чего органично она выглядит на фоне мятного луга и каменистого подножья. Напоминает одну из тех девушек из американских вестернов, которые ныряют с двадцатиметровых скал, объезжают диких лошадей и ловко орудуют лассо.

— Нашла! — Франческа с победным видом бросается на землю и, распрямившись, сбрасывает шпионские очки, параллельно любуясь, как на ее пальце сверкают драгоценные камни.

— Мои поздравления, — кивает Вонка, нетерпеливо протягивая ей раскрытую ладонь. — А теперь, пожалуйста, то, что ты обещала. Не понимаю, зачем устраивать эти игры в «догони и отдай».

Звонко захохотав, Франческа достает из сумочки бежевый конверт и протягивает ему, но когда пальцы магната смыкаются на бумаге, вместо того, чтобы отпустить, тянет конверт на себя, заставив Вонку приблизиться.

— В «догони и отдай» мы сыграли пятнадцать лет назад, и я выиграла. А это совсем другая игра, — отрывисто произносит Франческа так, как это сказал бы Дон Корлеоне.

— Может… отпустишь? — Вонка сдавленно улыбается дежурной улыбкой, стараясь вырвать конверт из цепких лапок Скварчалупи.

Ответная улыбка Франчески больше всего напоминает хищный оскал. Перед тем как отпустить, она фамильярно треплет Вонку по щеке, как карманного песика, что он безропотно сносит.

— Существует две возможные причины, почему я здесь. Ты или боишься меня, или хочешь. Но обе одинаково лестны.

Мимо с равнодушным видом шествует элегантный умпа-лумп в шляпе-котелке и с тросточкой. Заметив меня, в неестественном положении скрючившуюся в кустах, с бурей эмоций, отобразившихся на лице, он без малейших признаков удивления приподнимает шляпу. Потом вынимает из кармана жилетки часы с цепочкой, смотрит на циферблат и, поцокав языком, спокойно отходит в сторону.

Когда я, проклиная все на свете, вновь перевожу взгляд на сцену, там стоит один лишь Вонка, который, поджав губы, знакомится с содержимым конверта. Внезапно он поднимает глаза и смотрит прямо в мою сторону. Сердце обрушивается вниз, как вагонетка на американских горках.

— Элизабет, к твоему сведению, оттуда тебя прекрасно видно.

========== Часть 26 ==========

Я поднимаюсь на ноги, сконфуженно кусая губы. Выходит, и Франческа прекрасно видела, как я прячусь в кустах, точно не живу на фабрике (сказать «здесь хозяйка» язык не поворачивается),