От варягов до Нобеля. Шведы на берегах Невы - Бенгт Янгфельдт

В своих неопубликованных мемуарах Ханс Ульсен пишет: «Поскольку я усердно занимался зимой и катанием на коньках, и бегом на лыжах, а также гимнастикой, а летом велосипедным и парусным спортом, греблей и плаванием, то мои шведские друзья прозвали меня „помешанным на спорте“».

Столпы шведской колонии

Помимо нобелевского круга были и другие личности, оказывавшие большое влияние на самосознание шведской колонии. Многие свидетельствовали о ключевой роли посланника генерал-лейтенанта Эдварда Брендстрёма, который дважды работал в шведской миссии в Петербурге: сначала в 1885–1891 гг. как военный атташе (тогда у него родилась дочь Эльза) и затем в 1906–1918 гг. как шведский посланник.

Брендстрём и его жена Анна обладали исключительным положением в жизни петербургского высшего общества. В доме шведского полномочного министра (посланника) бывали члены российского правительства, иностранные дипломаты, ученые и промышленники; кроме того, дом был естественным местом собраний для шведской колонии города и других шведов. Со смертью жены в 1913 г. многие представительские обязанности перешли к дочери Эльзе.

То было нелегкое время; напряженные отношения России и Финляндии, мировая война и революции заставляли посланника проявлять и дипломатическое искусство, и мужество, и инициативность. Эльза Бьёркман-Гольдшмидт приводит такой пример: когда в феврале 1917 г. брались штурмом тюрьмы, на свободу выходили не только обычные заключенные, но и военнопленные, которые были арестованы чаще всего без всяких оснований. Многие из них, оказавшись на свободе, пытались найти защиту в дипломатической миссии страны, представлявшей интересы Германии, где их принимали с большим радушием: «Генерал Брендстрём сам беседовал с каждым из них и предлагал и впредь оставаться в миссии в качестве его личных гостей при том условии, что он официально уведомит российские власти о пребывании у него военнопленных и постарается законным порядком уладить их дела». Однажды Брендстрём сразу принял девятнадцать немцев (и еще многих шведов); последний гость покинул миссию спустя полтора года.

Отзывы о Брендстрёме — единодушно положительные, и когда «российские шведы» в 1920 г. в Стокгольме праздновали его семидесятилетие, дипломата особенно почтили за «мужественные дела в качестве представителя интересов Швеции в России, за надежную и заботливую поддержку шведов вне их родины в скверные и добрые времена и за горячее усердие, направленное на укрепление уважения к шведскому имени».

Сколь бы выдающимися ни были дипломаты, директора и инженеры, они, разумеется, составляли меньшинство шведской колонии; большинством же были рабочие и ремесленники. Изучение профессионального состава за 1896 г. родившихся в Швеции членов прихода показывает, что рабочие-металлисты (главным образом занятые на заводах Нобеля) были преобладавшей группой (45 %), затем шли сапожники (11,5 %), часовщики, инструментальщики и столяры (7 %) и портные (6 %).

Однако наиболее быстро растущей группой были на рубеже столетий инженеры и техники; о них и их женах нам известно больше всего, поскольку их быт отражается в переписке и мемуарах чаще, чем быт других. Подавляющее большинство прочих людей остаются безликой, анонимной массой, хотя мы и можем попытаться составить о них общее представление, перелистав ежегодно издававшиеся в Петербурге «Северные календари». Например, о Юхане Августе Аспенстрёме можно прочесть, что он пек хрустящие шведские хлебцы и жил в собственном доме на Малой Охте; о Юханне Русенквист, жившей на Невском проспекте, 120, квартира 10, —что она занималась шитьем корсетов, а ее муж был оценщиком; об Отто Сальстрёме — что он был кочегаром на паровозе; о сапожных дел мастере Карле Стрёмквисте знаем, что он жил в Столярном переулке, 16, недалеко от квартиры Достоевского…

Чрезвычайным посланником и полномочным министром Швеции при Императорском российском дворе в 1906–1918 гг. был генерал-лейтенант Эдвард Брендстрём. На празднике «Шведского общества» 6 ноября 1914 г. посланнику был вручен портрет маслом кисти финляндского художника и капитана Хюго Бакманссона, который создал портреты многих членов северной колонии. Этот портрет висел в помещении клуба вплоть до революционных лет, когда деятельность Общества в России прекратилась

Но что это были за люди? Кто были медник Франс Эмиль Сёдерблум, фрёкен Ольга Эберт и золотых дел мастер Исак Эстрём и его жена Элин, работавшая учительницей? Что побудило их уехать в Петербург и какова была их жизнь? И что произошло с ними в роковом 1917 году?

Наверное, мы никогда об этом не узнаем. Разыскания в архиве церкви Св. Екатерины могли бы дать нам несколько больше сведений — о том, когда они родились, когда переехали в Петербург и т. д., но едва ли еще что-нибудь существенное. Личности представителей привилегированных классов высвечиваются яснее, но, конечно, и их образы фрагментарны, количество фактов зависит от оставленных ими свидетельств.

Одним из «столпов» северной колонии, как его охарактеризовал газетный репортаж, был Фридольф Альмквист. По окончании Высшей технологической школы в Стокгольме он благодаря международным связям отца смог продолжить образование за границей и, находясь на оружейном заводе французского флота в Ле Крёзо, встретился с русскими военно-морскими инженерами, которые описали свою родную страну в таких красках, что Альмквисту захотелось попытать счастья в России. «Я полагаю, — писал он в письме к отцу, — что было бы хорошо найти работу в молодой стране, где пока еще не много квалифицированных специалистов».

С середины 1880-х гг. Альмквист работал в Петербурге на металлургическом заводе Лесснера, который, как и Нобель, специализировался на производстве мин и торпед. Вскоре Альмквист возглавил военное производство и занимал эту должность до Первой мировой войны, когда ему как шведскому подданному стало трудно работать в российской военной промышленности. В 1916 г. он получил более «нейтральное» задание, однако продолжил работать на российскую оборону, организуя импорт военной техники из Англии и Швеции.

Ровесником Альмквиста был Эмиль Хейльборн, который, как и многие другие шведы, в конце XIX столетия приехал в Петербург делать карьеру. Хейльборн родился в Стокгольме в 1857 г., учился в Горном училище в городе Филипстаде и в стокгольмском Коммерческом училище.

В 1878 г. он, молодой литейщик, отправился в Петербург, где получил работу на механическом заводе Нобеля.

После нескольких лет работы у Нобеля и в других мастерских Хейльборн на занятые деньги основал филиал фирмы Барнэнгена по производству чернил; эта деятельность, с годами расширившись, стала весьма прибыльной и в конце концов перешла к материнскому предприятию. Хейльборн также экспортировал древесину осины на английские и скандинавские спичечные фабрики. И это дело постепенно настолько выросло, что ежегодно отправлялись 50 груженных осиной пароходов.

Словно не будучи удовлетворен достигнутым, Хейльборн на рубеже веков основал в Олонецкой губернии бумажные фабрики по производству картона и переплетных материалов. Машины были доставлены из механических мастерских шведского города Карлстада, а основными рынками сбыта производимой фабриками продукции были Петербург и Москва. Фабрики находились километрах в пятистах от Петербурга; почти все сколько-нибудь важные руководящие должности занимали шведские и немецкие специалисты, а рабочими были русские, набираемые на месте.

Подобно многим другим видным деловым людям, Эмиль Хейльборн играл важную роль в скандинавской и шведской колонии Петербурга. Он заведовал клубом «Скандинавского благотворительного общества» и был одним из руководителей, а некоторое время и председателем «Шведского общества». За сорок лет жизни в России литейщик с заводов Нобеля нажил значительное состояние и достиг ведущего положения в петербургском шведском высшем обществе, однако и не только в нем — он, в частности, был еще и генеральным консулом в Мехико.

К началу революционных событий семья Хейльборнов жила на Мойке в восемнадцатикомнатной квартире — такой просторной, что дети могли кататься по комнатам на роликовых коньках, а в Мариинском театре семья имела собственную ложу. Хейльборны держали превосходный конный экипаж и еженедельно открывали двери своего дома для журфиксов, на которых музицировали, пели и играли в карты. Ранней весной Хейльборны ездили, как и богатые русские (например, семья Набоковых), на французскую Ривьеру, купались в Ницце и играли в казино в Монте-Карло.

«Великолепный Херман Каянус»

Центром петербургской шведской колонии всегда был приход Св. Екатерины. Здесь крестили, конфирмовали, венчали и погребали; здесь встречались на богослужениях и по праздникам. Здесь венчался барон Маннергейм и здесь же нашел последнее упокоение Людвиг Нобель. При визитах в город шведских венценосных особ посещение церкви тоже было обязательным; среди побывавших в ней были Густав III, Густав IV Адольф, Оскар II, Густав V (как кронпринц и как король) и принц Вильхельм. Церковь занимала центральное местоположение в двояком смысле: она стояла в самом центре города, и вокруг были кварталы, в которых жили и работали многие северяне.