Операция «Танненберг» - Руслан Мельников

Быстро «за ними» не получилось. В открытой кабине «Фамо» сидели двое. Один уводил тягач. Другой, встав на сиденье и поднявшись над аккуратно уложенными в кузове каменными ядрами, поливал из «шмайсера». Длинными очередями, не жалея патронов, не целясь, вслепую, в тряске, в пыли.

Что-то свистнуло над головой. Что-то звякнуло о развороченный радиатор «Опеля».

– Лежать! – отдал Бурцев новый приказ.

Попадали все.

Стрельба прекратилась. Похоже, фашики выпустили весь боекомплект. «Фамо» удирал по прямому широкому тракту.

Бурцев, растянувшись на животе, судорожно палил вдогонку. В облако пыли, скрывшее тягач. Потом – бежал и палил снова. Пока не отстрелял последние патроны.

Остановить машину не получилось.

Глава 49

На тевтонского коня под белой попоной с кровавыми пятинами Бурцев вскочил, не раздумывая. Некогда сейчас думать. Если немецкий тягач скроется, если фашики доберутся до своих, если сообщат о нападении, дорога к Взгужевеже станет во стократ опаснее, тяжелее, длиннее…

Сзади застучали копыта. Бурцев оглянулся на скаку. Свои. Бурангул – с луком. Телль – без арбалета, с мечом. Джеймс – вовсе с пустыми руками. Хотя нет – в рукаве что-то оттопыривается… Все трое тоже – в седлах трофейных лошадей. Тоже скачут в погоню. Хорошо…

Машину они настигли. Все-таки полугусеничный тягач, груженный к тому же камнями, – это не гоночное авто.

– Живым! – крикнул на скаку Бурцев. – Если получится! Живым взять! Кого-нибудь!

Язык не помешает. Расспросить – куда и зачем движется обоз. Сейчас им может пригодиться любая информация.

Как в воду, нырнули в густой шлейф пыли, тянувшийся за машиной. На зубах заскрипело, в горле запершило, в глазах засвербело. Забило нос. И – жутко воняет выхлопами.

Не сговариваясь, разделились. Бурцев и Телль заходили слева. Бурангул и Джеймс – справа.

За пыльной пеленой – над открытой кабиной и каменными ядрами – вновь поднялся человеческий силуэт. Сухо, почти неслышно в лязге гусениц и реве мотора, щелкнуло. Раз, другой.

Пистолет…

Еще раз. Еще, еще…

Нет – два пистолета. Немец палил с обоих рук. За себя и за того парня. Который за рулем.

Под Теллем споткнулась, рухнула в диком галопе лошадь.

Бурангул натянул лук. Что ж, степняки с детства приучены стрелять на скаку, с седла.

Стрела достала немца. Всплеснув руками, выронив оружие, тот вывалился из машины.

Оставался еще один.

– Пошел! Пошел! – орал Бурцев, глотая пыль, отбивая пятки о конские бока.

Боевой жеребец задыхался. И все же они вынырнули из пыльного облака сбоку, возле самой кабины. Слева. Справа показались Бурангул и Джеймс.

И что дальше? Перегораживать конем путь этой махине?

– Стой! – по-немецки. – Стой, кому говорю!

Водитель, вцепившись в руль, и не думал останавливаться. Озирался затравленно. Вправо-влево. Влево-вправо. На поясе хлопает расстегнутая кобура. Пустая.

А Бурангул снова накладывал стрелу на тетиву.

Немец резко рванул руль. Вправо рванул.

Дикое ржание, крики… Лошадь под юзбаши кубарем покатилась за обочину. Бурангул – тоже. Да через голову. И Джеймс не удержался в седле. Конь брави шарахнулся прочь от машины – в лес. Низкая ветка ссадила Джеймса не хуже турнирного копья.

Проклятье! Бурцев успел натянуть повод, когда эсэсовец бросил машину влево – в его сторону. Чуть приотстал.

Вцепился обеими руками в заднюю стойку кузова – ту, на которую натягивается брезентовый верх. Высвободил ноги из стремян.

Седло выскользнуло.

Бурцев повис…

Вот так, наверное, бандиты влетали в поезда и останавливали фургоны. В кино, в исполнении опытных каскадеров, сцены эти смотрятся красиво. А вот в жизни…

Трясло так, что казалось, не разожми пальцев – поотрываются на фиг руки. И. пыль эта… И лязг гусениц по самым мозгам…

Он вскарабкался, влез на груду каменных шаров. Ядра вздрагивали, норовя развалить кузов и смять человека в кузове.

Бурцев, вытащив меч из ножен, полз к кабине.

Его заметили. Водитель ударил по тормозам. Тягач дернулся, кузов тряхнуло. Основательно так.

Ой-е-о!

Бурцев приложился ухом о шершавую поверхность грубо отесанного камня. Выроненный меч улетел из кузова. Куда-то под гусеницы. Выкатилось на землю несколько ядер. Остальные чудом не размазали Бурцева.

Поднялся он почти сразу. Но в кабине – уже пусто. Немец драпал в лес, в спасительную зеленку.

– Врешь… не уйдешь!

Тратить время на поиски меча Бурцев не стал. Бросился вдогонку.

Ему нужен был этот фриц. И лучше – если живым.

Черный мундир мелькал между деревьев. Безоружный эсэсовец часто оглядывался и быстро выдыхался.

Будет язык! Будет…

Зверь – большой, лохматый – выскочил из-за здоровенной разлапистой сосны. Появился внезапно, встал на пути в тот самый момент, когда беглец обернулся в последний раз. На двух задних лапах встал.

Немец зверя не видел, Бурцев – да. И…

– А-а-ахр-р-р…

Эсэсовец с разбегу, всей грудью напоролся на…

М-м-мля!

Из спины, из черного мундира показалась сталь.

Не зверь то был вовсе! Звери не разгуливают по лесам с рогатинами в лапах. Человек – заросший, грязный, упитанности выше средней, обернутый в звериные шкуры, стоял перед Бурцевым.

А между ними корчился и хрипел, издыхая, водитель «Фамо», нанизанный на толстую палку с широким наконечником.

Незнакомец в шкурах не спешил извлекать рогатину. Проворчал что-то. Глянул на Бурцева, оскалился, сверкнул глазами.

Ну, невезуха! Ну, западло! Без пленника остался!

– Ах ты зараза!

Бурцев не сдержался. В сердцах, сгоряча – кулаком, да по морде. Сшиб, сбил, свалил. А вот чтоб не лез, гад, к чужой добыче!

Ого! Из-за деревьев, из-за кустов на подмогу избитому выступал народец. Тоже – в шкурах, с рогатинами. Человек десять. Нет, пятнадцать.

Бурцев попятился. Да что же такое получается, господа хорошие? Опять партизаны какие-то? Пруссы? Они вроде бы тоже любили в звериных шкурах расхаживать. Или, может, литвины?

Утробно рыча, поднялся поверженный толстяк. «Чем дальше в лес, тем толще партизаны», – промелькнуло в голове.

Толстый партизан выдрал рогатину из тела фрица. Наставил окровавленное острие на Бурцева.

– Вы кто такие, мужики? – спросил Бурцев по-немецки.

Нет ответа.

И оружия под рукой никакого нет!

А наконечник все ближе, ближе…

– Ты кто, спрашиваю? – пятясь, еще раз поинтересовался Бурцев у обладателя рогатины.

– Скирв-ф-ф… – невнятное шипение, фырчание, урчание и зубовный скрежет.

Клич у них такой боевой, что ли?

Дикари, блин, какие-то. Питекантропы! Только вот палки-ковырялки у них не с каменными, а с железными наконечниками.

Железный наконечник клюнул. Прямо в брюхо.

Незамысловатый такой удар.

Ну, тут-то все просто… Что копье, что рогатина, что штык – один хрен! Бурцев подтянул живот, чтоб не задело. Развернулся, уходя с линии атаки, пропустил толстую палку перед собой. Перехватил там, где кончалось железо и начиналось дерево. Дернул на себя.

Незнакомец по инерции пробежал пару шажков, так что бородатая морда уткнулась Бурцеву в плечо. Теперь разворот… И локтем – в зубы. Толстяк снова грохнулся наземь. Рогатина осталась в руках Бурцева.

Только вот со всех сторон уже подступают другие зверошкурые партизаны-питекантропы, и у каждого в руках по такой же дубинке с наконечником. Обидно, блин! Если дружина не поспеет – забьют как мамонта. Числом возьмут. А ведь дружина не поспеет. Уже не поспеет…

– Пся крев! – процедил Бурцев сквозь зубы.

– Поляк? – вскинулся вдруг обезоруженный толстяк. – Пан поляк?

Толстяк поднялся. Сначала на четвереньки. Потом – встал на ноги. По грязной бороде текла кровь. Странный тип во все глаза пялился на Бурцева. Бойцы с рогатинами озадаченно переглядывались.

Глава 50

– Тебя король Ягайло сюда прислал? – по-польски это чудище лесное говорило сносно, хоть и с сильным акцентом.

Очень мило! У Шварцвальдского леса фон Гейнц принял их за орденских послов. Здесь же, на тевтонских землях, путают с королевскими посланцами.

– Э-э-э… м-м-м… да, прислал, – соврал Бурцев.

Опыт подсказывал: в такой ситуации разумнее говорить «да», чем «нет».

– Польский лазутчик! – обрадовался зверошкурый.

А этот провокационный вопрос Бурцев на всякий случай оставил без ответа. Спросил сам:

– А вы? Что, тоже поляки?

Какой-нибудь заблудившийся и одичавший шляхтический отряд?

– Нет, – тряхнул колтунистой гривой толстяк, – мы – жмудь.

Бурцев усмехнулся. Ага, жуть она и есть жуть!

– Жемайтины[16] мы.

Подбоченясь, толстяк, добавил:

– А меня зовут Скирв…

Ах, так это имя, оказывается.

– Ну, а я – Вацлав, – скромно представился Бурцев.

– Я жемайтинский князь, – с вызовом объявил Скирв.

Бурцев снова не смог сдержать улыбки. Ишь, раздувается весь от гордости, а сам перемазан с ног до головы. Из грязи в князи, блин… И по бороде – кровавые сопли. И вонючие шкуры – на голое тело. К-х-хнязь…