Звериный подарок - Юлия Шолох

По вечерам, когда все дела закончены, Радим садится подальше от меня, у костра или у самой кромки леса и смотрит. Смотрит так странно, полузастывшим, упрямым взглядом. Может, колдует что-то? Может, я должна взлететь и зависнуть над землей?

Если в голову начинают лезть всякие нелепости, а они начинают рано или поздно, потому что понять этот взгляд я не в силах, ничего не остается, как улыбаться, и тогда он разочарованно вздыхает и отводит глаза. Как будто опять что-то не так, но он, собственно, особо и не надеялся, что получится. Так, очередная попытка.

То последнее утро в лесу было самым прекрасным за все наше путешествие. Еще сквозь сон я поняла, что погода будет отличная, солнце доставало до меня лучами, теплыми и мягкими.

Что? Солнце? Но сколько времени, почему мы еще спим? И Радим… рядом. Я повернулась, оказавшись напротив серых внимательных глаз.

— Сегодня нам не надо спешить, отдыхай, — сказал он.

Отдыхай, как здорово! Не надо подхватываться и топать по осточертевшему лесу, спотыкаясь о вездесущие корни, с волосами, полными листьев и мошек. И смотреть, как бы не наступить на вонючий гриб или не провалиться в нору лесной мыши.

Да, день будет прекрасным, теплым и безветренным. Хотя там, наверху, легкий ветерок, совсем слабый и даже почти не холодный. Он не завывает в верхушках деревьев, а тихонько дует. Играет. Дышит.

Таким чудесным утром здорово услышать щебетание птиц, и ветер, и жужжание жуков, и как белка по веткам прыгает. Здорово, но не так… как услышать зов.

Я смотрела ему в глаза, в серые озера, по которым от центра к краям расходились волны, и услышала что-то странное. Легкий полуголос-полушепот, такой слабый серебристый смех и неслышимую свирель, можно только догадаться, что она звучит. Незнакомые слова, то ли радостные, то ли суровые, разные, совсем разные и все одновременно.

Что это? Как легко в них тонуть. Мир вокруг стал другим, совсем безмятежным, прекрасным, солнечным, теплым миром. Невыносимо трогательным из-за глаз напротив. Радим.

Эти полосы на голове. Это же не просто прическа такая странная? На ощупь отличаются от волос, на ощупь они больше похожи на шерсть. Гладкую шерсть зверя, которым он становится. Как интересно, почему же они не меняются?

Под звук звенящего шепота моя рука опустилась к его щеке, а я снова вернулась к глазам. Как поверхность воды, поверхность меняющегося под солнцем бездонного чистого озера.

Я сделала то, что мне показалось самым естественным в этот момент. Приподнялась на локте и… поцеловала его, прикоснувшись к губам. Прижалась к щеке, колючей после стольких дней путешествия, вдохнула запах. Поцеловала снова. Его губы поддались, приоткрываясь, и по моим быстро скользнул горячий язык, заставив застыть в изумлении. И правда, я же тоже могу попробовать его на вкус! Тут же пробую. На затылок легла рука, отрезая пути назад. А я совсем не собираюсь назад. Мне нравится все — его вкус, его запах, его тепло. То, как его рука придерживает мою голову, то, как смирно он лежит, как будто боится… спугнуть? То, как самый чудесный мир вокруг звенит, и шепчет, и кричит, и плачет, и смеется, и визжит от восторга, и мрачно прощается, соединяясь вместе и воплощаясь зовом.

Мы целуемся.

— Ничего себе! — Громкий голос мгновенно расколол и разорвал окружающую меня красоту. Я подскочила и моментально оказалась на ногах.

Ждан оттаскивал от нас Дынко, и вид у того был… виноватый? А у Радима, уже стоявшего рядом, очень спокойный.

Что я сделала? Как могла? Набросилась на парня, как какая-нибудь легкодоступная женщина?

— Извини, — быстро говорю, — не знаю, что на меня нашло. Я никогда… Обычно я… Не знаю…

Что теперь они обо мне подумают? Чуть пальцы себе не свернула, заламывая руки в бесполезном уже жесте отчаяния. Почему он опять так странно смотрит? Если он сейчас засмеется, я, пожалуй, развернусь и пойду назад в Стольск. Просто не смогу больше смотреть в эти глаза.

Но он не смеется. И даже, кажется, понимает, что сейчас единственное, чего мне хочется, — побыть одной, не видеть никого, забыть. Просто кивает немного расстроенно и идет за остальными.

Не знала, куда мне деваться, не прятаться же, в самом деле, в лесу? Было так стыдно. Почему я это сделала? Первый в жизни поцелуй я буквально навязала парню. Хотя какой первый? Как минимум десяток первых. Этого просто… не может быть!

Как теперь на них смотреть? Не могу. И что делать? Нельзя же все время отводить глаза, краснеть и отворачиваться. И так все время, пока они готовили завтрак, просидела, уставившись в сторону. Там, в кустах, лежал поваленный трухлявый ствол дерева, поросший мхом, и я придумывала, на что оно похоже, всякие нелепости, что угодно, только бы не вспоминать свою необъяснимую выходку. Дома меня давно уже посчитали бы испорченной. И почему? Не потому, что ко мне приставали, а потому что приставала я!

Даже Радима заметила, только когда он сел рядом. Принес мне еду, как мило. Надеюсь, не в виде поощрения, с надеждой продолжить утреннее пробуждение? Не могу на него смотреть.

— Дарь, — сказал тихо-тихо, уловив мой нервный взгляд. — Успокойся, ничего не случилось… необычного. Все хорошо, просто… не думай. Ладно?

Не дожидаясь ответа, рассказал, что сегодня к вечеру мы выйдем наконец из лесу и остановимся в охотничьем доме их клана. А послезавтра будем уже дома, в Сантании.

— Там ты сможешь задать все десять тысяч вопросов, которые только придумаешь, — сказал напоследок.

Десять тысяч? Сейчас меня волновал только один, и вряд ли можно внятно на него ответить: что я вытворяю?

Впрочем, его совет пришелся кстати. Если я не желаю слушать зубоскальство Дынко всю оставшуюся дорогу, придется сделать вид, что ничего не случилось. Так, спросонья что-то показалось, вот и перепутала Радима… с кем-нибудь.

Этой легенды я придерживалась пару часов, потом мы вышли в обжитые леса с крошечными деревцами, а через час лес стал таким редким, что вообще смогли поехать верхом. Ни одной шутки, насмешки или косого взгляда я так и не дождалась. Наоборот, когда украдкой косилась на волков, все были совершенно собраны, спокойны и… ни капли не удивлены, как будто я вовсе и не набрасывалась с утра на одного из них или как будто я так каждое утро делаю и они уже привыкли.

А уж когда мы выехали к болоту, я и вовсе забыла об утреннем происшествии. Трясина тянулась на многие версты, но как-то странно — полосой, по обе стороны ограниченной деревьями. Слева, прямо у воды, виднелась сухая протоптанная тропинка, теряющаяся в высоких кустах, покрытых желтыми увядшими цветами. Пахло неприятно, гнилью и сыростью, но не это меня насторожило. Над тонкой низкой дымкой тумана, прямо над водой, роились комары, часть которых уже почуяла жертву издалека и быстро направлялась в мою сторону. Надо бы развернутся и укатить отсюда, пока не поздно, я заставила Мотылька попятиться под удивленными взглядами волков. Или они…