Тайная жизнь - Диана Чемберлен

– Но Джулии тоже восемнадцать, – я подколола его, – а Саре Джейн было вообще семнадцать.

– Верно, но ты – моя сестра.

29 мая 1946 г.

Вчера мы были приятно удивлены. Вернувшись домой с работы, кого бы вы думали я увидела на крыльце? Нет, не Кайла! Мэтта! Я была вне себя от радости, но, признаться, это шокировало меня. Почему? Я, конечно, скучала, но не могу сказать, что очень хотела его видеть. Я даже не особо вспоминала о нем. Но, увидев его, я почувствовала себя самым счастливым человеком на свете. Я обняла его крепко-крепко, готовая раздавить его в своих объятиях.

Их уже отпустили на летние каникулы, а нам с Кайлом учиться еще неделю. Мэтт приехал в Вашингтон на пару дней, и остановился как раз в том отеле, где я работаю. Мы болтали до поздней ночи. Оказывается, за эти месяцы у него было несколько увлечений, но ни одного серьезного романа. Кайл сказал, что Мэтт все еще неравнодушен ко мне. Надо с ним поговорить и выяснить это раз и навсегда. Мне ничего не надо, кроме его дружбы.

30 мая 1946 г.

Мэтт только что уехал. Я пишу эти строки, а сама вся дрожу. Вчера мы вместе обедали: Кайл, его подружка по имени Салли, Мэт и я. Мы редко выходим вот так, все вместе, но на этот раз я осталась довольна. На душе у меня было так спокойно рядом с ними, как в старые добрые времена. Когда мы вернулись, Кайл повел Салли к себе, а мы с Мэттом пошли ко мне. Мы сели на кровать, болтая о школе и об учебе. Он хочет работать в газете, когда закончит образование. Так мы разговаривали примерно час. И вдруг Мэтт спросил:

– Кэт, можно я тебя поцелую? Ты не испугаешься опять, ты ведь такая трусишка?

– О чем это ты?

– Помнишь, как ты шарахнулась от меня тогда, после маминой смерти?

Я разрешила ему поцеловать меня, но сказала, это не изменит наши отношения: большего, чем дружба, я не хочу. Конечно, я глупо поступила, что позволила ему поцеловать меня, но я поняла это только потом. Хотя честно говоря, я ведь этого хотела, я хотела узнать, будет ли мне приятно, и это было чудесно. Гораздо приличнее, чем я ожидала. Его поцелуй задел каждую струнку моего тела. Он уложил меня на кровать головой на подушку и стал жадно целовать меня. Но мне было мало ощущать его губы и язык; мне хотелось отдаться ему. Но после этого, конечно, ни о какой дружбе не могло быть и речи. Потом он спросил, можно ли ему погладить грудь.

– Через блузку. Позволь мне просто дотронуться до нее руками.

– Ну хорошо, но только руками, – согласилась я. Потом он снова начал меня целовать, гладил мою грудь, мял, нежно касался сосков. Он даже застонал. Я еле сдерживалась сама и никогда еще не испытывала такого возбуждения. Он поднял мне блузку, чтобы расстегнуть лифчик. И я хотела этого, я хотела, чтобы он ласкал меня всюду, еще и еще. Мое тело твердило: «Да, да!», а разум говорил: «Остановись!»

Когда он сжал мою обнаженную грудь, я вдруг почувствовала крайнюю необходимость сказать ему: «Я тебя люблю», я еле удержалась, чтобы не открыть рот, казалось, я полностью перестала себя контролировать, потеряла всякое чувство пространства и времени, и тут я услышала:

– Я люблю тебя, Кэт, – и почувствовала что-то твердое под брюками. Я резко выпрямилась и опустила блузку. Мэтт тяжело дышал, пытаясь поцеловать меня еще, но я отстранила его.

– Мэтт, вы с Кайлом мои лучшие друзья, ты прекрасно это знаешь. – Он ответил, что знает, я наговорила ему еще, что друзья не могут стать любовниками, потому что между ними уже сложились совершенно особые отношения, что близость разрушит их дружбу. Я тараторила и тараторила, пока он не остановил меня:

– О, Кэт, замолчи пожалуйста, я уже все это слышал, – он загрустил, но скоро мы уже опять болтали и смеялись. Я уверена, что все будет хорошо. Он уехал примерно в одиннадцать, но сказал, что еще заедет завтра перед отъездом домой в Колбрук.

После того, как он уехал, я начала размышлять над тем, что произошло, и пришла к выводу: телу нельзя доверять, у него свои желания и намерения, и оно всегда будет бороться с трезвыми советами разума.

4 июня 1946 г.

Я почти уже собралась домой в Линч Холлоу, я так рада, что мы возвращаемся, я уже сто лет не была в моей пещере.

Сегодня вечером мы с Кайлом не разговаривали, думаю, что ни мне, ни ему не удастся сегодня заснуть. И я знаю, почему. Мы собирались обедать, я одевалась перед зеркалом и немного припозднилась. Дело в том, что я просто залюбовалась собой в зеркале, когда причесывалась. На мне была только юбка и ничего больше. Какие у меня пышные блестящие волосы, беленькие, круглые, упругие груди! Внезапно в дверь постучали. Я сообразила, что это Кайл зашел за мной к обеду, но почему-то не открыла, а продолжала стоять, прекрасно понимая, что сейчас откроется дверь и войдет он. Так и случилось. Он вошел, а я стояла у зеркала с расческой в руках и спиной к двери.

– Кэт, – начал было он, но позабыл все, что собирался сказать, увидев меня без блузки и даже без лифчика. Он замер и смотрел на меня во все глаза. И никто из нас не проронил ни слова, у нас будто отнялись языки. Наконец, он шагнул назад к двери и спокойно закрыл за собой дверь.

Когда я спустилась к обеду, он уже был за столом. После еды он сказал, что я могу взять большой чемодан. Кроме того, у него есть коробка для книг. Его друг Пито отвезет нас завтра на вокзал. Может быть, к нашему последнему завтраку здесь подадут горячие булочки. Пока мы болтали, он все ходил вокруг да около того, что произошло перед обедом, но так и не заговорил напрямую. Вообще мне кажется, он не чувствует никакой вины за собой. Я не уверена, кто из нас был больше смущен: он или я. Но я знаю точно одно: окажись я опять в той же самой ситуации, я поступила бы точно также.

ГЛАВА 23

Все утро Иден провела у себя в комнате. Дважды садилась за машинку, перечитывая написанное за эти дни, она клала пальцы на клавиши и ждала, когда же на нее найдет вдохновение, но все было бесполезно. Иден ложилась на кровать, тупо глядела в потолок, потом вновь и вновь смотрела на фотографии матери. На ней была Кэт Свифт такой, какой ее знало общество. Девушка с толстой золотой косой и превосходными белоснежными зубами улыбалась в камеру. Иден всегда восхищалась красотой и фотогеничностью этого лица, не задумываясь, что кроется за этой милой улыбкой. За этой милой улыбкой стояло много нераскрытых тайн, слишком много, и Иден действительно была в замешательстве, как же все это представить на экране?

Ее мать очень точно описала все свои эмоции и чувства. Настолько точно, что когда Иден рано утром читала дневник, она совершенно явственно представляла себя на месте Кэт. Иногда приходилось даже откладывать дневник и смотреть в окно, стараясь настроить себя на рабочий лад. Иден попробовала щипать себя за руку, но до крови ей все равно не удалось. Насколько же велико было волнение матери?