Восемь дней Мюллера - Вадим Проскурин

Старшее поколение восприняло новую моду с омерзением. Одно дело глумиться над человеческими законами, это в определенном возрасте незазорно, но совсем другое дело — глумиться над законом божьим. Почему запрещено богохульство? Не потому, что боги обижаются на хулу, это как раз несущественно, не человечье дело заступаться за божьи обиды, у богов хватает сил самим за себя постоять, а если вдруг не хватает — какой же это бог? Нет, богохульство запрещено по другой причине. Потому что если кто какого бога похулил, пусть даже и ненамеренно, потом такому человеку у этого бога никакой милости не выпросить, потому что надо быть совсем дурным идиотом, чтобы одаривать милостью того, кто тебя хулит. Если бы богохульство не запрещалось, почти каждый юноша до того, как наберется ума, успевал бы обложить хулой едва ли не всех богов, а потом такому юноше одна дорога — в атеисты, а жить без божьей помощи — дело такое, что не всякому врагу пожелаешь. Так что в любой нормальной стране богохульство строжайше запрещено, и это касается не только явных случаев, но и косвенных, через поклонение чужеземным богам, пропаганду нетрадиционных ценностей, и все прочее тому подобное.

Короче, ведьм в Палеополисе объявили вне закона. Всякую женщину, чья ведьмовская сущность доказана, стало можно невозбранно убить или, скажем, изнасиловать, и ничего за это не будет. Но чтобы благородные устремления граждан не превращались в разбой, всякий отряд, охотящийся на ведьм, в обязательном порядке должен включать в себя сертифицированную праведницу, про которую точно известно, что она не станет никого объявлять ведьмой из корысти или мести. Ведь преследующие ведьм святые воины только называются святыми, обычно это обычные мальчишки, ищущие приключений, а в присутствии почтенной пожилой женщины такие мальчишки ведут себя намного разумнее, чем обычно. Фактически, единственная задача праведницы — обеспечивать благопристойное поведение охотников. Когда они находят ведьму или группу ведьм, чья злокозненность не вызывает сомнений, праведница отходит в сторону и в дальнейших событиях не участвует, а в спорных случаях она не столько помогает охотникам истреблять ведьм, сколько защищает случайных прохожих от их гнева. Ассоль очень любила охотничьи рейды, ходила в них два-три раза в неделю, и сколько женщин она спасла он насилия, а юношей от грехопадения — не счесть. Когда рейды прекратились, она очень жалела.

Был у Ассоли взрослый сын по имени Мюллер, одни говорят, что родной, другие — что приемный. Раньше он жил в родовом особняке вместе с родителями, а как окончил медфак университета, так сразу куда-то пропал, и теперь появляется в родном доме только с мимолетными визитами. С пьяницей-отцом он не разговаривает, да и с матерью тоже мало общается, но не оттого, что перестал любить, просто Мюллер по жизни нелюдимый, с самого детства таким был, да и Ассоль — женщина тихая и не слишком общительная. Зашел сын на полчаса, покушал маминого угощения, да и пошел себе дальше, и оба довольны, и ничего сверх того им не нужно.

Время от времени подруги спрашивали Ассоль, где живет и чем занимается ее единственный сын. На такие вопросы Ассоль никогда дельно не отвечала, всегда переводила разговор на другую тему, и подруги думали, что с Мюллером связана какая-то тайна — неравный брак или, например, черное колдовство какого-нибудь мрачного колдуна. А может, Мюллер просто педик.

Мюллер, действительно, был извращенцем, но не таким, как думали мамины подруги, а гораздо хуже. Он любил работать. Он пристрастился к этому делу еще на медфаке, когда ходил с другими студентами на экскурсии в больницу, подивиться на труд простонародных знахарей. Обычные студенты к таким занятиям относятся как ко всем другим — смотрят на профессора с умным видом и кивают каждый раз, когда он делает паузу. А самые умные студенты не только молчат с умным видом, но и придумывают умные вопросы, и в конце занятия их задают, и если вопрос задан удачно, профессор восхищается и потом ставит зачет автоматом, очень здорово. Но иногда в студенческой семье попадаются уроды, которые начинают воспринимать лекции не как изысканный спектакль, а как настоящее обучение, в котором профессор реально учит студентов чему-то дельному. Таких извращенцев не любят и отчисляют при первой возможности. А Мюллер пошел даже дальше таких извращенцев — он реально начал работать.

В один ничем не примечательный день он пошел после занятий не в таверну промочить горло, а на рынок, и купил там комплект простонародной одежды. А потом заявился в больницу Всех Святых и попросил место знахаря. Когда его спросили, сколько он желает получать за труд, он назвал смехотворно малую сумму, а когда спросили, где он научился знахарскому ремеслу — что тайно подсматривал, как проходят занятия на медфаке. Беседовавший с Мюллером главный врач по имени Ион рассмеялся и сказал, что благородная медицина к практическим лечениям отношения не имеет, а последнее годится в основном для того, чтобы вытягивать золото из богачей. Тогда Мюллер предложил Иону заняться совместным бизнесом, в котором Мюллер будет вытягивать деньги из богачей, а Ион будет учить Мюллера лечить людей по-настоящему. Ион удивился и спросил Мюллера, зачем оно ему надо. Мюллер сказал, что дал такой обет светлым богам. Ион сказал, что такие обременительные обеты богам лучше не давать. Мюллер вздохнул и согласился. Из дальнейших расспросов Ион понял, что означенный обет Мюллер дал кобы по пьяни, а на самом деле никакого обета почти наверняка не давал, и вовсе он не подсматривал, как проходят занятия, а присутствовал на них законно, просто стесняется признаться, что безденежье заставило его принять простолюдинский образ жизни. Короче, как ни пытался Мюллер навести тень на плетень, Ион все понял, но не показал, что понял, чтобы не отпугнуть претендента. Дело в том, что в больнице в то время была нехватка кадров, и Ион всерьез начал подумывать, не закупить ли черножопых рабов на рынке для обучения знахарскому ремеслу.

Вот так и начал Мюллер работать знахарем или, как стало модно говорить, врачом. Поначалу Мюллеру доверяли только самые простые дела: держать чашу с волшебной жидкостью или, например, зафиксировать пациента, чтобы анестезиолог ударил дубинкой по башке. Простые дела Мюллер делал безупречно, и тогда ему стали поручать задания сложнее: наложить заговор на язву, выдавить чирей, помолиться о скорейшем выздоровлении и тому подобное. Одно время Мюллер думал, что из-за особых отношений с Птаагом станет лучшим молельщиком во всей больнице, но ничего подобного не произошло. Птааг на молитвы Мюллера отвечал не чаще, чем на молитвы других врачей (то есть, почти никогда), а когда Мюллер при личной встрече спросил, в чем дело, Птааг заявил, что отношения человека с богом нельзя превращать в бизнес, а если бы боги отзывались на каждую молитву, все было бы именно так, а это плохо, и поэтому боги на корыстные молитвы отвечают только случайно, если плохо расслышал, например, что именно просят. Однако карьера Мюллера развивалась своим чередом, и Ион полагал, что к сорока годам Мюллер запросто сможет занять его место.