Первая жена (сборник) - Ольга Агурбаш

В полном бессилии Надя сидела за столом перед чашкой остывшего чая, к которому так и не притронулась. Боже, о чем с ней сейчас говорил муж? Она никак не могла взять в толк, в чем он ее обвиняет. Или не обвиняет? Тогда почему обижается? Ну не хочет она слышать ничего плохого, не хочет допускать негатива в свою жизнь. Это же нормально. Почему она должна говорить о неприятном? О тяжелом? Она все свои домашние дела делает хорошо, все функции супруги выполняет безупречно. Чего же еще от нее хотят? Ах, этого мало? Надо еще и другом быть? А ей и так казалось, что лучшего друга, чем Глеб, у нее нет.

Изумление Нади было настолько глубоким и искренним, что слезы душили ее, по-настоящему перехватывая горло. Она вышла в ванную, долго умывалась там холодной водой, пока не замерзли руки.

Когда она вышла, Глеба в кухне не было. Он закрылся в кабинете и включил компьютер. Ей пришлось в одиночестве убирать со стола и мыть посуду. И даже телевизор, который всегда работал в кухне, на этот раз был забыт.

Поздним вечером, когда уже ложились спать, Глеб спокойным голосом, будто бы подводя итог сказанному, добавил:

– Знаешь, о чем я сожалею?

Она полуобиженно-полувиновато взглянула на него.

– О том, что раньше не сказал тебе этого.

– Чего «этого»?

– Того, что ты эгоистка, что по-настоящему ты любишь только себя, что у тебя нет привязанности ни к кому и что меня ты рассматриваешь только как приложение к своему собственному комфорту.

Она усмехнулась:

– А что было бы, если бы ты сказал раньше?

– Не знаю… Не знаю, что изменилось бы в наших отношениях… Может, они вообще бы разрушились, не знаю… Но мне почему-то надоело врать самому себе. Понимаешь? Хотя… – он раздраженно махнул рукой. – Вряд ли ты это поймешь.

– А почему врать-то? Глеб! В чем обман?

– Ладно, Надь! Давай спать! Я как-нибудь сам решу свои внутренние вопросы. Как, собственно, всю жизнь и решал их самостоятельно, без твоей помощи.

Он уже собрался было выключить свет, но задумался и печально произнес:

– Тебе было плохо весной… Да и в начале лета тоже…

Она вскинула на него заплаканные глаза.

– Я это почувствовал. Но ни тогда тебе вопросов не задавал, ни сейчас не спрашиваю. Просто был рядом, просто не выпускал тебя из-под своего контроля. Тебе было грустно – ты грустила, было больно – ты проживала свою боль. Я не лез в душу, но если бы хотела поделиться, я бы выслушал. Не хотела говорить, я уважал твой выбор. Это и есть дружба, понимаешь?

На этих словах он выключил свет и лег в постель. Через пару минут передумал: забрал подушку и пошел спать в гостиную на диван.

Через несколько дней Надежда затеяла генеральную уборку. И если обычно она опасалась что-то выбрасывать из кабинета Глеба, то на этот раз решилась все же более тщательно разобраться с сомнительными вещами. Старые журналы – явно на выброс, пустые коробочки из-под дисков – туда же. Календари прошлых лет, засохший клей, запылившиеся блокноты, сваленные горой в углу стола. Протереть настольную лампу, ведро освободить от мусора, проветрить комнату и поднять с пола упавшие бумаги.

Она, не читая, сложила стопку листов, но за один из них зацепилась взором и удивилась увиденному. Это было стихотворение, написанное от руки. Явно не Глебом. Его бы почерк она узнала. Значит, Глебу! Ни даты, ни подписи, ни обращения.

Надя прочитала несколько раз и ничего не поняла. Ну просто ни одной мысли из прочитанного не могла осознать, кроме разве что последней фразы…

Понемножку, потихоньку,

Не спеша

Шла к твоей душе моя душа…

Незаметно, ненароком,

По чуть-чуть.

Там табличка есть: «Не трогать!

Не спугнуть!»

Там при входе возле двери

У крыльца

Все ошибки, все потери без лица…

Там глаза от слез опухли,

Вниз глядят.

Примеряют, одевают честный взгляд.

А душе небезразлично,

С кем ей быть,

У нее своя привычка есть – любить!

У нее одна задача – отдавать!

У нее одна удача – принимать!

Не волнуйся,

Не тревожься,

Не грусти!

Сердце больше пусть не рвется!

Отпусти!

Мы же вместе, мы же рядом,

Оба-два.

Ты мне выпал, как награда!

Навсегда!

Кое-как закончив уборку, она рассеянно накрыла стол к ужину. После того разговора настоящего примирения так и не случилось. Они жили вроде бы привычной жизнью, вели обычный образ семейного существования, но напряжение не проходило, оба были зажаты, обижены, погружены в собственные переживания, и никаких особых шагов к примирению ни одна из сторон не делала.

После ужина Надя все же решилась спросить:

– Глеб, ты извини… Я случайно наткнулась… Уборку у тебя в кабинете делала.

Он не дослушал, закричал сразу:

– Зачем? Я же тебя просил: ничего не надо трогать! Надо будет, сам уберу! Ну и что ты там обнаружила? – Он был явно недоволен произволом супруги. Конечно, мыть полы и вытирать пыль – не мужское занятие, но выбрасывать что-то или просматривать свои личные бумаги Глеб не разрешал никому.

– Да я ничего такого… Проветрила и полы… Там просто бумаги на пол упали от сквозняка, когда я окно открывала.

– И что? – он тяжелым взглядом уперся в ее лицо.

– Я стихи увидела.

– Ну?

– Это ты писал?

– Нет.

– Тебе?

– Да!

– Может, ты объяснишь?

– Неужели ты готова к объяснениям? – с некоторой издевкой произнес Глеб. Впрочем, издевка была нарочитой, а горечь, скрывающаяся за ней, вполне искренней.

– Глеб… – у Нади опять упало сердце, и она вновь заколебалась: а надо ли ей знать? А хочется ли ей этой истины? Выдержит ли она ее? Задавая свой вопрос, она надеялась на какой-то другой ответ. Ну, мол, прочитал в журнале, понравилось, попросил секретаршу переписать. Или что-то подобное. Боже, как же все глупо! Как нелепо все получается!

Он ждал. Ждал ответа на свой вопрос. Хотя, похоже, в ее мечущихся глазах прочел все ответы заранее. Она сама их еще не сформулировала, а он уже понял, что она опять смалодушничала. Усмехнулся:

– Понравились стихи?

– Глеб, я ничего не поняла.

– Да это и не удивительно.

– Скажи только одно…

– Нет, Надя! Ничего я тебе говорить не буду! Ничего объяснять не буду! Потому что если объяснять, то все целиком и полностью, от и до, а не так, как тебе удобно – здесь надо, а тут молчи, про то говори, а вот об этом ни слова. Не дай бог твое сердце разволнуется!

– Глеб, ну послушай! Мы же живем вместе, под одной крышей, и нам надо как-то примиряться друг с другом.

– Да, Надя! Мы живем под одной крышей. Это ты правильно сказала. Но и только! А я бы хотел, чтобы мы жили с открытым сердцем. И близкого своего человека считали не просто партнером по браку или сожителем!

Он перевел дух и продолжил спокойнее и тише:

– Мне бы хотелось, чтобы у человека, с которым я живу, сердце было точно так же открыто навстречу мне. Может, звучит несовременно, но я хочу жить с душой нараспашку… Понимаешь?

– И что теперь? – она недоуменно разводила руками и вообще пребывала в каком-то беспомощном состоянии.

– Да ничего. Как жили, так и будем жить под одной крышей. Пока.

– Что значит «пока»? Глеб, что это значит?

– А это значит, что я жду.

– Чего?

– Не чего, а кого!

– Ну и кого же?

– Человека, который захочет и сможет жить так же, как и я, – нараспашку!

– А я? А как же я? Выходит, ты будешь использовать меня все это время, пока чего-то там ждешь?

Он засмеялся:

– Не больше, чем ты меня использовала все эти годы… А впрочем, если считаешь для себя невозможным жить так, как сейчас, всегда есть выбор…

– Пожалуйста, остановись! Глеб, остановись! Ты со мной, я с тобой! И никаких других вариантов быть не может.

Он невесело усмехнулся:

– Ты наивна, Надя! И выдаешь желаемое за действительное! Бог с тобой! Ты такая, какая есть. Я не в обиде. Я прожил с тобой вполне нормальную жизнь, но сейчас хочу по-другому.

– Кто она? – решилась на главный вопрос Надя.

– Ты уверена, что хочешь услышать ответ?

И опять она сникла, опять пропала куда-то ее решимость.

– Ладно-ладно! Не говори, не надо! – она чуть ли не руками замахала, лишь бы опередить своим возражением его ответ – Только одно мне объясни!

Он расхохотался в голос:

– Ты неисправима, Надя! Ну, что тебе объяснить?

– Раз она уже есть, раз она тебе стихи пишет, то почему же ты тогда не с ней? Что-то же тебя держит здесь?

Он взъерошил волосы, закинул руки за голову, встал на свое любимое место – лицом к окну – и проговорил тихо, но очень отчетливо:

– Жду, когда позовет…

:

Если кошку не гладить…

Сначала зачесались руки на сгибах. Она расчесывала их до кровавых полос, потом лечила царапины, сыпала присыпку, мазала какими-то старыми и, как она считала, проверенными мазями, найденными в холодильнике. Скорей всего, срок их годности давным-давно прошел и вряд ли они могли помочь, тем не менее иногда становилось лучше, и невозможно было определить, от чего именно. Может, ела по-другому или протерла руки новым лосьоном, или все же мазь вон та, пусть уже остатки, но зато вроде бы после нее чуть полегче…