О чем молчат фигуры - Юрий Авербах

Это решение выглядело очевидной психологической ошибкой. Оно давало американцу передышку, чтобы окончательно прийти в себя.

И у меня возникло подозрение, что первые три партии отняли у Петросяна так много нервной энергии, что он подсознательно сам стремился к передышке, сам старался уклониться от напряженной борьбы. Это был плохой признак.

Следующая партия снова проходила с перевесом у Петросяна, но он не смог его реализовать.

Итак, после пяти встреч счет оказался равным — 2,5:2,5. Казалось бы, Петросян мог быть удовлетворен таким результатом. Он сумел сделать то, что не удалось ни Тайманову, ни Ларсену, — сдержал на старте натиск американца. Это достижение Тиграна отмечали многие обозреватели. Однако нас, кто был рядом с ним, беспокоило то, что при большом игровом преимуществе он не смог добиться хотя бы минимального перевеса в счете. А в шахматах, как в футболе: если ты не забиваешь, то мячи летят в твои ворота!

К тому же я заметил у Петросяна появление тех же признаков, что наблюдались на финише его второго матча со Спасским. Он стал легковозбудимым и крайне раздражительным. Складывалось впечатление, что Тигран с трудом переносит все возрастающий накал борьбы. А это значило, что в любой момент следовало ожидать кризиса.

И уже в шестой партии он наступил. Играя белыми, Петросян уступил Фишеру инициативу, но защищался упорно. Хотя партия была отложена в худшей для него позиции, казалось, что белым удастся построить неприступную крепость и спасти пол-очка.

Наш анализ затянулся далеко за полночь. Мы решили, что крепость строится, и разошлись по своим номерам. Однако, уже лежа в постели, в дреме, Тигран обнаружил, что игру американца можно усилить, и снова сел за доску. Да, ничьей не получалось. Вместо того чтобы разбудить тренеров, он остаток ночи провел за доской.

Когда мы утром вошли к нему в номер, Петросян был до предела взвинчен, вследствие чего и наш совместный анализ стал носить нервный, взбалмошный характер. Час доигрывания неумолимо приближался, а мы никак не могли найти спасение. Может быть, его и не было. При доигрывании произошло то, что и следовало ожидать. Петросян проиграл…

Позднее Спасский опубликовал подробный анализ отложенной позиции, показав, что белые могли добиться ничьей, если бы записали секретный ход f2—f4. Однако Тигран записал совсем другой ход.

После этого поражения Петросяна как будто подменили. Он потерял покой, перестал готовиться, перестал отдыхать перед партией. Казалось, что в глубине души он стремится побыстрее закончить матч. Помешать этому тренеры были бессильны. Здесь требовался психотерапевт, может быть, даже психиатр.

А Фишер, как бы почувствовав ухудшающееся состояние соперника, как акула чувствует запах крови жертвы, продолжал давить, продолжал накалять обстановку на доске. И матч пошел по тому же пути, что и два предыдущих. Петросян проиграл четыре партии подряд, и американец победил со счетом 6,5:2,5!

По возвращении в Москву в публичной лекции он заявил, что в его поражении виноваты тренеры. Оказывается, его особенно возмутило, что наутро после того, как он провел бессонную ночь, мы появились при полном параде — в пиджаках и при галстуках. Однако Петросян запамятовал, что ему завтрак подавали прямо в номер, а мы спускались в ресторан, где эта форма была обязательной.

Пытался он свалить на нас вину за проигрыш и в Спорткомитете. Однако и спортивное руководство, и люди от шахмат далекие понимали, что у 42-летнего Петросяна было мало шансов остановить рвущегося к шахматной короне 28-летнего Фишера.

От этого матча у меня в памяти осталась одна странная сценка, свидетелем которой я случайно стал. Произошла она в отеле «Эль президенте», где мы жили. Представьте себе просторный холл. Обычно там было малолюдно. Однако в тот вечер проходила какая-то «тусовка». Народу было полным-полно, и разодетая публика, среди которой проворно сновали официанты, оживленно болтала.

Как раз в тот момент, когда я вошел с улицы в холл, открылась кабина лифта, и из нее вышел Фишер. Не знаю, что он подумал, узрев такое скопище людей, но лицо его выразило страшный испуг. В панике он юркнул обратно в кабину и быстро поднялся к себе на этаж. Все это произошло столь мгновенно, что я даже усомнился в реальности увиденного. Однако назавтра выяснилось, что американец переехал в другой отель.

Поединок в Рейкьявике

Еще в конце 1971 года руководство Спорткомитета провело совещание, на котором был утвержден план подготовки Спасского к матчу с Фишером. Руководить подготовкой должен был постоянный тренер Спасского Игорь Бондаревский, помогать — гроссмейстеры Ефим Геллер и Николай Крогиус. Впрочем, через некоторое время Бондаревский подал в отставку, и главным тренером стал Геллер. На мой взгляд, эта замена была не на пользу чемпиону мира. Человек честолюбивый, волевой и жесткий, Игорь Захарович был единственным, кто мог заставить Спасского работать на полную катушку. А у меня создалось впечатление, что, завоевав корону, Борис прекратил серьезно заниматься шахматами.

Его можно понять: став претендентом в 18, он долгих 14 лет шел к шахматному трону. Если бы не направляющая твердая рука Бондаревского, Спасский никогда бы не достиг столь высокой цели. Теперь же, когда ему предстояло встретиться с настоящим фанатиком шахмат, про которого известно, что он работает над своим совершенствованием больше, чем все остальные претенденты вместе взятые, Борис вдруг отказался от услуг того, кто только и мог заставить его работать как следует!

Через пару месяцев неожиданно ушел президент шахматной федерации Дмитрий Постников. Не могу утверждать, что обе эти отставки связаны между собой, но если знать, что Бондаревского и Постникова связывала многолетняя дружба, то ответ напрашивается сам собой: оба «соскочили» потому, что не верили в победу Спасского.

Президент федерации обычно избирался на четыре года, но досрочный уход Постникова вынуждал провести очередной съезд. Вместе с начальником отдела шахмат Спорткомитета Батуринским я занялся его подготовкой, начал собирать материалы для отчетного доклада.

Мне приходилось делать их уже не раз при предыдущих президентах Родионове и Серове.

В начале марта 1972 года, за день до открытия съезда, мне позвонила сестра и сообщила, что случилось несчастье: у мамы (ей было 73 года) инсульт, парализована левая половина тела. Пришлось бросить все дела и заняться ее госпитализацией. Вдруг раздался еще один звонок — от зампреда Спорткомитета Виктора Ивонина, курировавшего шахматы.

— Спорткомитет принял решение рекомендовать вас в президенты федерации, — без обиняков сообщил он. И добавил: — Не советую отказываться. Ведь мы с вами живем в одном мире!

— Виктор Андреевич, у моей матери инсульт, — только и мог я пробормотать.

— Ничего, ничего, — успокоил он. — Вы не обязаны приходить на съезд. Вас выберут и в ваше отсутствие!

Так неожиданно я стал президентом федерации. Эта должность — высшая в общественной шахматной иерархии (за работу денег не платят). Обязанности президента — представлять шахматы в Спорткомитете, регулярно проводить заседания президиума федерации, готовить предложения, связанные с развитием шахмат в стране, участвовать в различных шахматных и нешахматных форумах, произносить приветственные речи на всякого рода общественных мероприятиях и, когда надо, «важно надувать щеки».

Всю эту рутину я хорошо знал. За свою жизнь мне довелось присутствовать на множестве заседаний и наблюдать, как их ведут различные руководители, да и самому приходилось этим заниматься.

В то время федерация являлась общественным придатком Спорткомитета. Мы обсуждали проблемы шахмат, даже принимали решения, но утверждались они в Спорткомитете, а иногда и в идеологическом отделе ЦК.

При выборе президента федерации я бы отметил две противоположные тенденции. Шахматисты отдавали предпочтение чиновникам высокого ранга, которые могли реально помочь шахматам, иногда даже минуя Спорткомитет. А руководству Спорткомитета больше нравились президенты зависимые, которыми можно было управлять.

С этой точки зрения я был фигурой вполне подходящей — опытный гроссмейстер, хорошо разбирающийся в оргвопросах и не имеющий ни связей наверху, ни влиятельных покровителей. К тому же я был главным редактором журнала «Шахматы в СССР» и входил в штат издательства «Физкультура и спорт», которое находилось в подчинении Спорткомитета.

Этим и объяснялась, кстати, скрытая угроза в словах Ивонина: «Не советую отказываться. Ведь мы с вами живем в одном мире!»

При выборе меня президентом была и другая, не менее важная причина: из-за, реальной угрозы со стороны американца отобрать у нас шахматную корону желающих возглавить федерацию перед матчем Спасского с Фишером просто не оказалось. Никто не хотел подставляться!