Обещания и Гранаты (ЛП) - Миллер Сав Р.

— Считай, что это твой… Элизиум, моя маленькая Персефона.

Елена сияет, окидывая взглядом цветы, на ее губах появляется искренняя улыбка.

— Это прекрасно.

Мой взгляд падает на нее, оценивая открывающийся вид.

— Да, — говорю я, и когда она поднимает взгляд, ее улыбка слабеет, щеки превращаются в цветочки.

Она смотрит на голубую воду, затем сжимает край футболки между пальцами.

— Какая часть этого пляжа уединенная?

— На многие мили вокруг нет другого дома. — Это единственная причина, по которой я чувствую себя комфортно, выпуская ее за пределы участка, который вижу из дома.

Драматически надув губы, Елена задирает рубашку через голову, обнажая выпуклость своей обнаженной груди и маленькую татуировку в виде граната. Сразу же мой член встает по стойке смирно, мой язык жаждет пробежаться по линии, которую я практически выучил наизусть на данный момент.

— Облом, — говорит она, зацепляя большие пальцы за эластичный пояс своих белых хлопчатобумажных шорт и стягивая их с бедер. Распутывая волосы из пучка, она освобождает темные пряди, полностью обнаженная, когда отступает от меня. — Думаю, нам придется найти другой способ сделать это более интересным.

Я сглатываю, мой язык отяжелел во рту.

— Сделать что более интересным?

— Купание нагишом.

Повернувшись на каблуках, она устремляется к воде, совершенно не смущаясь того, как морской воздух сталкивается с каждой плоскостью и изгибом ее тела.

Я стою на берегу, наблюдая, как она заходит в воду по колено и поворачивается, чтобы посмотреть на меня.

— Ну? Разве ты не идешь?

Она шевелит бровями, и я снова сглатываю, комок встает у меня в горле.

Никто никогда не видел меня голым.

Мне даже не нравится мельком видеть изуродованную топографию моего тела, яркие напоминания о жизни, навязанной мне до того, как я понял, на что соглашаюсь.

Чем дольше Елена стоит в воде, терпеливо ожидая, тем более неловко я себя чувствую из-за ее пристального внимания. Я уже слишком озабочен тем, как она смотрит на меня, и в глубине моего сознания мелькает неприятная мысль, что, возможно, именно это оттолкнет ее от меня.

Может быть, она наконец поймет, что я монстр, о котором ее всегда предупреждали.

— Я не кусаюсь, — кричит она, погружаясь все глубже в воду, складывая руки чашечкой на груди, углубляя ложбинку между грудями. — Ну, точнее кусаюсь, но тебе это нравится.

Фыркая вопреки себе, я слегка качаю головой, мой член напрягается в пределах моих штанов. Оно пульсирует, отчаянно желая воссоединиться с ней, и, наконец, я выдыхаю, вспоминая, как она сказала, что ей одиноко.

Как за все время, что мы на Аплане, я впервые вижу, чтобы она выглядела не несчастной, за исключением моментов сексуальных действий.

И поэтому, хотя мне кажется, что я сдираю с себя кожу заживо, когда начинаю расстегивать пуговицы на рубашке, но все равно это делаю.

ГЛАВА 26

Елена

Он говорит мне закрыть глаза, что мне не нравится, учитывая тот факт, что я только что прошла ту точку в океане, где мои ноги могут касаются дна. Но я делаю это, потому что он начинает выглядеть немного зеленым, и я не хочу усугублять ситуацию.

Я не знаю почему, но у этого мужчины какой-то комплекс по поводу своего тела. И хотя я уверена, что это то, во что мне не следует совать нос, я просто не знаю, сколько еще раз я смогу заняться сексом с полностью одетым мужчиной и не чувствовать себя проституткой.

Вода рябит, пульсирует на моей коже, и я слышу, как Кэл входит в нее, шипя, как будто она холоднее, чем он ожидал.

— Что? — Говорю я, мое зрение темнеет из-за закрытых век. — Бог Подземного мира не может справиться с небольшим холодом?

Вскрикиваю от удивления, когда его руки скользят по моей талии, мои глаза распахиваются, руки ищут что-нибудь, чем можно было бы поддержать верхнюю половину моего тела. Мои пальцы сжимают его плечи, наслаждаясь толстыми мышцами под его кожей, а затем я останавливаюсь, ощущая места уникально грубой, но мягкой плоти.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Такие же участки царапают мой живот, когда я прижимаюсь к нему, и мое сердце опускается низко в груди, сильно колотясь между нами.

Встречаясь с ним взглядом, пока мои пальцы продолжают свое исследование, я изо всех сил стараюсь не смотреть вниз, уверенная, что все, что я там найду, очеловечит его. Что я не смогу сопротивляться сокрушению, и мое влечение вырвется на свободу и превратится во что-то реальное.

Что-то, что может причинить мне боль.

Печаль обжигает мне горло, когда я узнаю сморщенную кожу, насчитав восемь мест на его правом плече, затем пять на левом. Я скольжу ладонями внутрь, обхватывая основание его шеи, впитывая силу его глотка.

Его глаза ничего не выдают — ни уязвимости, ни осознания, ни стыда. Они тупо смотрят на меня, отражая отработанную двойственность, хотя по тому, как напрягаются сухожилия на его горле, я могу сказать, что ему все это не нравится.

— Я не бог, — наконец говорит он, прерывисто дыша. Его пальцы впиваются в мою задницу, удерживая меня в вертикальном положении, и я чувствую, как его член прижимается ко мне, ища входа, даже не направляя его. — Просто невезучая душа, которой каким-то образом удалось обмануть смерть более сотни раз.

Рискуя, я опускаю подбородок, скользя взглядом по его гладкой, пропитанной солнцем коже. По большей части она ровная и бронзовая, тон, по-видимому, естественный, учитывая его склонность к закрытому помещению.

Но более крупные области испорчены, украшены блестящими пятнами, которые мерцают в свете, отражающемся от воды. Некоторые меньше других, некоторые длинные и широкие, разбросанные в разных местах по всему его туловищу.

На его грудной клетке есть особенно длинная отметина, и я осторожно опускаю руку к отметине, поглаживая ее большим пальцем. Она грубая, кривая и немного менее розовая, чем другие, пузырится на поверхности его кожи.

Он резко втягивает воздух сквозь зубы, и я замираю, широко раскрыв глаза.

— О, черт, прости. Тебе было больно?

Поправляя свою хватку на моей заднице, Кэл тихо смеётся, поднимая меня выше на своей талии. Моя киска пульсирует там, где соприкасается наша кожа, от натиска мгновенных ощущений у меня кружится голова.

— Это не приятное чувство, — говорит он, его рот так близко к моему, что это отвлекает. — На самом деле не больно, но шрамы, как правило, намного более чувствительны, чем нормальная кожа. — Он сдвигается, опуская одну руку на щелку моей задницы, в то время как другая скользит под моим бедром, проникая туда. — Нервные окончания регенерируют, и подобные келоидные шрамы обычно являются самыми тяжелыми из-за избытка коллагена.

Медленно я провожу рукой по участку, наблюдая за его лицом в поисках признаков беспокойства.

— Что случилось?

Он ухмыляется.

— В который раз? Наемным убийцам не всегда все сходит с рук, ты же знаешь.

Я на мгновение задерживаю дыхание, пытаясь запечатлеть шероховатые края на своей ладони, примиряя их со стоической фигурой, держащей меня.

— Вот с этим?

Что-то холодное проходит по его лицу, заставляя меня дрожать, и он начинает двигаться глубже в воду; я не уверена, сколько пройдет времени, прежде чем он потеряет равновесие, но мне кажется, что мы уже опасно близко.

Метафора, если таковая вообще существовала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Меня предали, — тихо говорит он, его правая рука поднимается, запутываясь в моих волосах. — И я поклялся никогда не подпускать никого достаточно близко к себе, чтобы снова причинит мне такую боль.

Это похоже на признание, хотя я не совсем уверена, в чем именно. Своего рода обещание, такое, которое шепчут на коже, говоря с твоей душой. Оно проникает в меня, неуверенно, словно касается поверхности, и я наклоняюсь, прикасаясь губами к его губам, когда говорю.