Дневник москвича. 1920–1924. Книга 2 - Николай Окунев

18 янв./2 февраля. Кропоткину опять хуже. Он уже лишился языка, так что, пожалуй, лишит Владимира Ильича удовольствия услышать от него при отходе к праотцам что-нибудь «тимирязевское». А тот старается! Второй экстренный поезд отправил в Дмитров с профессорами.

† В Харькове (еще в январе месяце) скончался знаменитый окулист профессор Л. Л. Гиршман. К нему в Харьков ездили больные глазами со всей России. Пожил он 82 года. Вечная ему, память!

Из миллиона московских обитателей 231.000 состоит на «советской службе», в том числе одних так называемых «барышень» 100.000 штук. Вот сколько у нас бездельниц, отбившихся от семейных обязанностей и вносящих в деловую жизнь лишний беспорядок. (Те, которые составляют исключение, да простят мне мое старческое ворчание!)

Третьего дня и сегодня трещали морозы, а между ними врезался вчерашний денек, в котором было 2 градуса тепла, туман и сырость. Вот какая нервная зима: под стать нашим нервам.

19 янв./3 февраля. Все собирался пожаловаться Цектрану на свою обиду по случаю лишения персонального жалования и увольнения из Церека, да наткнулся там на предложение службы в самом Цектране, и сегодня мне сказали уже, чтобы я завтра явился на новую службу (в запасном дворце, в НКПС). По доброму старому христианскому обычаю зашел в часовню возблагодарить Создателя за Его нескончаемые для меня, грешного, милости, и там, между прочим, увидал православный календарь на 1921 год с портретом Патриарха. Купить-то купил, да как-то неловко сказать, что заплатил за него не по усердию, а по назначению цены свечным ящиком, ни много ни мало — 1.000 р. Даже дома не сказал о такой покупке, а только вот записываю на память. Календарь издан с разрешения советского книгоиздательства и «военной цензуры» в 40.000 экз. По-прежнему — цена ему пятачок.

23 янв./5 февраля. Дни солнечные, тихие, — ночи звездные, морозные; по утрам мороз до 17 градусов. Итак, я служу в центральном бюро нормирования при ЦК объединенного союза рабочих и служащих жел.-дор. транспорта, короче сказать, при «Цектране», а еще короче — служу в «ЦНО» инспектором. Условия службы пока не знаю в точности, но посулили дать мне опять персональный оклад и какой-то особенный продовольственный паек. Поживем — увидим!

Французы сосчитали, что Германия должна уплатить им в течение 42 лет 226 млрд. марок золотом, что в переводе на бумажные марки означает 3.000 млрд., и в этом смысле предъявили немцам ультимативное требование под угрозой оккупации некоторых областей Германии. По поводу такого, действительно, невероятного аппетита в Рейхстаге — бурные протесты со стороны всех партий. Буржуазные из них — и те взволновались очень гневно: «Антанта, — говорят они, — разорвала этим требованием мирный договор, и Германия должна считать его несуществующим.»

Что же, опять война?!

А у нас подпольная Сухаревка все еще воюет с советскими деньгами. Сегодня я видел дамский торг: покупались за 55.000 рублей поношенные дамские… кальсоны, сделанные без особой прихоти.

25 янв./8 февраля. Сегодня в Москвотопе опять полный отказ для Полевого штаба. Когда я спросил заведующего распределением дров, когда же он мне скажет что-нибудь «поновее» (т. е. даст очередной наряд), — он с иронией ответил мне, что и сейчас может сказать «новенькое» — «со дня на день можно ожидать, что московский водопровод прекратит свою деятельность!»

После этого я пошел в Главтоп и в беседе своей с управляющим дровяным отделом привел ему москвотопское «карканье», и, к удивлению своему, услыхал не опровержение, а подтверждение. Причем он объяснил мне причину такой ужасной возможности. В Петрограде водопровод и электрическая станция были на нефти, но за непоступлением ее и неимением запасов дров — водопровод и электричество там временно прекратились, и чтобы спасти положение, был отдан приказ: назначенные в Москву поезда с дровами гнать в Питер. Теперь Москва осталась без дров. Значит — хвост вытащен, а нос увяз, и т. д. Э-хе-хе, хе-хе! Что-то не клеится. Какая-то гигантская ошибка у переустроителей русской жизни, но, очевидно, «ошибшиеся» никогда в ней не сознаются. Нужно чудо. Хотя бы в виде появления третьего гения, масштабом с Петра Великого или с того же Ленина. И начать бы этому гению свое спасительное дело таким манифестом или декретом: «Отдохни, измученный человек русской страны. Отныне живи, мысли и поступай во всем как тебе самому хочется; только не убивай, не дерись, не бесчинствуй, не распутничай, не упивайся и не зарься на чужое; помогай больному, бедному, неразумному, бессильному, малому и старому. Не жалей утраченного, созидай новое умом или трудом, — оно будет опять твоим, а воровать все-таки перестань.» Скажут, что это только глупо, и не удостоят моего «прожекта» обмозгованием, но все-таки бы попробовали, может оно и не так глупо.

28 янв./10 февраля. † Петр Алексеевич Кропоткин скончался и будет привезен в Москву для похорон на кладбище Новодевичьего монастыря. Князь-анархист, очевидно, пожелал последнюю квартиру иметь по соседству с князьями, а не с анархистами и коммунистами, — кладбище коих — Красная площадь. (Кстати, одна из последних «загадок» и разрешение ее: «Какой самый замечательный памятник на еврейском кладбище? — Минину и Пожарскому!»; и в том же «жидофобском» духе: «Если за столом сидят шесть советских комиссаров, то что под столом? — Двенадцать колен Израилевых.»)

Кропоткин умер на 79-м году жизни. В годы империалистической войны он занял оборонческую позицию и на этой позиции оставался и после февральской революции 1917 года. Но он был чужд октябрьскому перевороту 1917 г. Советские газеты благословляют «российский пролетариат» на отдание последних почестей «этому осколку громадного прошлого, который был не с ним (с пролетариатом), но который, сам не зная того, приготовлял для него великие исторические пути».

Мирные переговоры с Польшей далеко еще не закончены. Поляки повысили свои требования к Советской России и, между прочим, требуют 85 млн. р. золотом. По этому поводу в газетах пишут, что не надо потакать «чрезмерным аппетитам Бриана и Пилсудского». Другими словами — давайте опять воевать!

29 янв./11 февраля. «Кризис!» — так восклицает сегодня неутомимый Ю. Стеклов-Нахамкес. «Мы, — говорит Стеклов, — неожиданно очутились пред жестоким топливным кризисом, который влечет за собой расстройство и неурядицу во всех остальных областях… В центрах вдруг сказался недостаток продовольствия… Хлеб есть, но подвезти его нельзя, так как маршрутные поезда застревают в пути из-за отсутствия топлива… Явилась полная остановка движения в целом ряде жел.-дор. линий, и сокращение этого движения на других линиях… Сокращаются или прекращаются работы на рудниках, заводах и фабриках… Срывается весь план восстановления промышленности. Положение становится уже катастрофическим.» И дальше о концессиях: «Вопрос о концессиях так и не сдвинулся с мертвой точки.» В этом он подозревает «сознательный саботаж выходцев из буржуазии, засевших в центральных экономических учреждениях». Картина общей хозяйственной разрухи, по словам Стеклова, «удушающая», и она-де приняла «особо острую форму и требует энергичной реакции», потому он и советует созвать экстренную сессию ВЦИК. Но в то же время Калинин ораторствует в Краснодаре, что «положение России стоит очень высоко».