Лики старых фотографий, или Ангельская любовь - Юлия Ник

— Не промахнусь.

Всё оказалось гораздо прозаичнее и надсаднее, чем даже он предполагал. Она была совершенно парализована его невольными ласками касаний при раздевании и обычной «дежурной», как он про себя говорил, нежностью. Она настолько натянулась, как тетива от его первых объятий, что он даже засомневался, а дойдёт ли у неё дело до естественной разрядки, собственно, и приостановил путешествие рук по её телу. Но дело оказалось не таким очевидным. Он сделал всё, как обычно любят женщины, раскинул ей ноги, сильно сжав ягодицы, умело ввинтился ей между ног и легко вошел в теплый, известно куда каждый раз ведущий, влажный тёплый тоннель и только услышал захлёбывающийся её всхлип. И голова у неё безвольно закинулась, поддавшись его полутычкам — полупоцелуям в шею. Запах её духов почти задушил его, и ему пришлось призвать на помощь всех дьяволов разврата, чтобы хоть частично привести себя в норму обычного мужика.

А потом тело у неё вообще одеревенело, и ему показалось, что никакие его толчки не могут разбудить эту мумию. «Эк, тебя угораздило», — обреченно подумал он, не давая себе отчёта, о чём он сейчас больше сокрушался в душе: об ужине ли, о ней ли? После третьей неудачной попытки с наскоку взять высоту, и это при том, что он явственно ощущал её нетерпеливое дрожание, он понял, что перед ним лежит непаханая, засыпанная валунами прежних неудачных опытов этой женщины сексуальная целина комплексов. «Ну что ж, поползем потихоньку», — отвлекаясь от разочарования и голодного подсоса в желудке, подумал Леон, нехотя вспоминая уроки, которые он изредка давал тем, с кем иногда вынужденно делил ночи на двоих последние годы.

Она никогда ничего подобного не испытывала. Этот мужчина требовал от неё участие и движения навстречу. А она, как заведенная раз и навсегда кукла, только топталась на месте, не понимая, что ей надо сделать, чтобы он был доволен. А то, что он недоволен, она ясно видела по его ласково удивленным глазам.

— Ты расслабься, почувствуй мои пальцы, — и он провел пальцем от её подбородка до лобка и спустился ниже, снова заставив её затрепетать. Но в этот раз он на обман не поддался. Он «повел» её за собой словами, которые он ей шептал в самое ухо, и вглубь её тела, и вдоль бёдер до колен, провел пальцем по языку, заставив поцеловать его руку, взял её руку и положил к себе на лобок. — Тебя так ласкали? — он ласково потерся носом об её нос.

— Нет. Так — нет, — она попыталась спрятать своё лицо, не в силах сдерживать эмоции, которые испытывала.

— Не стесняйся, это нормально, что тебя всю передергивает, расслабься совсем, стесняться нечего, ты мне нравишься, ты красива, — и, зло впиваясь в жутко надушенную шею этой деревяшки, он почувствовал, как там, внутри, она вдруг сократилась вокруг его пальца: «Ну, слава Богу, чувствительность появляется. Мы на правильном пути, Леон Сергеевич, — подбодрил он себя. — Может быть скоро и поедим… наверное…»

Между лопатками у неё было большое плоское родимое пятно, в виде облачка. Он обвел его языком и спустился к прогнувшейся пояснице, держа её снизу за грудь. От его поцелуя сзади в подмышку она неловко дернулась, как от щекотки и вдруг встала на колени, распластавшись руками по простыне.

— Ты так любишь? — спросил он, вставая сзади.

— Я просто так захотела, — тихо ответила она.

— Похоже на кабинетный вариант, — подумал он про себя, — ищет привычное. Ладно, приятно дарить подарки, — и его руки развели в стороны её ягодицы.

— Почему он не делает всё нормально? — она привыкшая к определённому ритуалу, привыкшая к определённому спасительному порядку и здесь пыталась свою неуверенность заменить привычными позой и движениями. Они были достаточно сексуальными, как ей казалось. — Что не так сегодня? Что это он делает?

Его руки мягко и спокойно уверенно гладили её между ягодиц, прижимая и массируя пальцами то одну, то другую точку. И от этих уверенных нежных движений у неё вдруг появилось желание податься назад, ускорить всё, дойти до конца, но он тут же отодвигался, заставляя её желать снова и снова приблизиться к нему. Его руки были между ними. И до неё вдруг дошло, что от них, от его рук, ласкающих её так смело, и непривычно, она загорается, как разгорается костер от дуновения сильного ветра. А он, сильно оглаживая её бока, не переставал сжимать и мять её, ласково пришлёпывая её, отчего она почти сходила с ума, ожидая, когда же он пронзит её, наконец.

Но он совсем не торопился. Эта женщина была из тех, кто должен дойти до исступления, чтобы забыться, открыться и разрешить себе. Ему казалось, что он, как минимум, дважды терпеливо поднялся по храму Кхаджурахо, пока она вдруг не прошептала: «Я больше не могу. Всё. Я сейчас расплавлюсь».

— Это замечательно. Приятно, когда долго готовишь, а потом вот так чувствуешь, что блюдо готово. У меня уже зверский аппетит. Я тебе не надоел?

— Это не может надоесть никогда. Ты всегда будешь со мной?

— Сколько захочешь. Ну вот, теперь ты действительно хочешь, — убирая руку, прошептал он. — Расслабься и чувствуй каждый мой толчок, я стучусь, чтобы дать тебе радость. Возьми мой палец в рот, вот так, — он почувствовал, что её язык жадно обволок его влажный палец с её ароматом, — расслабься и чувствуй всё, что сможешь. Там многое можно почувствовать. Прислушайся, — он сильно толкнулся в неё несколько раз и резко вышел, перевернув её на спину, почувствовав, что она снова одеревенела. — Лучше смотреть друг на друга, понимаешь?

— Понимаю, — но она всё же избегала его взгляда. «Тот» не любил, когда она видела его потное, красное искаженное тяжёлой неловкой страстью лицо. Да и ей самой это совсем не нравилось. Он всегда был сам по себе, не предъявляя к ней особых требований. А прежние,… те совсем торопились и не тратили время на неё. Им важно было взять свою добычу, положенную, как они считали, им по должности. На диванчике в комнате отдыха, кому она была положена. На столе. На ковровой дорожке на полу, — это было не принципиально.

А этот, думал о ней, и делал всё для неё, относясь к ней, как к равноправной.

— Вот и смотри, смотри, на меня, я сказал!

Его толчки показались ей неожиданно сильными, даже слишком, требовательными и глубокими, и она задохнулась от охватившего её внезапно чувства мелкой дрожи и вдруг вспыхнувшего взрыва ярких пульсирующих содроганий, которые трудно было вынести молча,