Семейные узы. Смятение чувств - Анна Альварес

— Мне и самой приходило это в голову, — призналась Эстела, — но мне казалось неудобным говорить об этом с тетушкой. Она заменила нам мать, всегда была так добра с нами, так заботлива. Мы ей всем обязаны, Эду, ты же знаешь!

— Глупости! — раздраженно отмахнулся Эду. — Я прекрасно знаю, сколько она для нас сделала и делает. Но она забыла, что мы уже выросли из младенческого возраста и нас не нужно водить на помочах. Мы просто напомним ей об этом.

— Мне кажется, она обидится, — вздохнула Эстела, но при этом мечтательно посмотрела в потолок, ей бы очень хотелось не давать отчета дотошной доне Алме в каждой своей трате!..

— А сейчас обижены мы! — стоял на своем Эду. — Если бы она не хотела нас обижать, — он усмехнулся, — то сама бы пригласила адвоката, чтобы он разъяснил, какая часть родительского наследства причитается нам и какая — ей. А иначе невольно возникает недоверие. Ты не находишь?

Эстела была вынуждена кивнуть. Подобные подозрения показались ей чрезмерными, надуманными, но раз уж Эду заговорил об этом, то, наверное, не без основания, и, значит, надо принять его сторону.

— Тебе вредно волноваться, — ласково сказала она брату. — Сейчас не думай ни о чем, кроме здоровья. Обещаю, что займусь этим вопросом сама, ты знаешь, какая я дотошная и въедливая, не хуже доны Алмы.

Эду улыбнулся, а Эстела ласково погладила его по плечу, поцеловала в щеку, почувствовав, как он нуждается сейчас в поддержке и нежности.

Алма заглянула в комнату и расцвела улыбкой.

— С вас хоть картину пиши! Настоящая идиллия! — энергично провозгласила она. Вся ее крепкая небольшая фигурка, ее огромные черные глаза так и лучились этой энергией. — Как ты смотришь, Эду, если я приглашу наших друзей и мы устроим вечеринку в честь твоего возвращения из больницы?

— И ты меня внесешь как древнего грека на ложе… Или прикатишь на кресле-каталке, чтобы я немного потанцевал? — осведомился Эду.

Алма пристально посмотрела на него. Лицо Эду исказила болезненная усмешка.

— Прости! — сказала она. — Я не думала, что моя идея покажется тебе такой нелепой. Мне почему-то казалось, что ты рад оказаться дома, что тебе будет приятно повидать своих друзей…

— Твоих друзей! Выражайся точнее. Моих ты почему-то даже не известила о моем выходе из больницы! — Эду говорил резко, не в силах скрыть огорчения и досады.

— Если ты имеешь в виду Элену, то произошло в чистом виде недоразумение. Я позвоню ей и лично приглашу ее к нам.

— Спасибо! — с иронией поблагодарил Эду. — Представляю себе это любезное приглашение! После него она никогда у нас не появится. Нет уж, предоставь это мне. Я сам ее приглашу, и, надеюсь, очень скоро.

Алма вновь пристально посмотрела на племянника и сказала без тени обиды:

— Поверь, я прекрасно отношусь к Элене и у нас с ней чудные отношения.

— Не сомневаюсь, — буркнул Эду, — только я очень устал, мне пора отдохнуть.

Он прикрыл глаза, давая понять, что продолжения беседы не будет.

Алма с нежностью улыбнулась и тихонько прикрыла за собой дверь. К своим племянникам она относилась как к родным детям и на их капризы обращала мало внимания, желая им только добра и добывая это добро для них очень твердой, если не сказать жесткой, рукой.

Едва за тетушкой закрылась дверь, молодые люди переглянулись, почувствовав себя заговорщиками.

— Думаю, тетя действительно перегнула палку: она так мило приняла Камилу, сидела с ней в гостиной, показывала фотографии, пока ты отдыхал, — сказала Эстела.

— Камила — прелесть! — оживился Эду. — Я ей так благодарен, она здорово меня поддерживала все это время.

— А ты даже не захотел попрощаться, когда она уходила, — мягко упрекнула его сестра.

— Я был всерьез расстроен, — признался Эду, — и мне никого не хотелось видеть, даже Камилу. Она не обиделась?

— Думаю, нет, — успокоила его Эстела.

Камила и в самом деле не обиделась. Да и на что ей, собственно говоря, было обижаться? Она радовалась, что Эду выписали, а значит, скоро он совсем поправится, радовалась, что Алма отнеслась к ней с такой симпатией. Об Алме, вернувшись домой, она сразу и заговорила.

— Алма просила тебя навестить Эду, — сообщила она матери. — Просила на нее не сердиться, потому что ваши разногласия не имеют никакого значения. Эду тоже тебя ждет. Он очень расстроился из-за того, что ты не пришла.

Лучше бы Камила не говорила этого! Сердце Элены болезненно сжалось. Ей стало нестерпимо обидно. Запоздалое приглашение выглядело откровенной издевкой, дополнительным оскорблением. Какой цинизм! Все знали уже накануне о том, что Эду выпишут раньше, и никто — даже родная дочь — не потрудился сообщить ей об этом! С Эду увиделись все, кроме нее! Но им этого мало! Теперь с милой улыбкой ее приглашают! Да как они смеют!

А Камила продолжала щебетать:

— Алма несколько раз извинилась, твердила, что произошло недоразумение, и ко мне отнеслась так мило, показала фотографии маленьких Эстелы, Эду, их родителей. Ты знала, что они погибли за неделю до его первого причастия и он видел собственными глазами взрыв самолета и взметнувшееся пламя? Страшно представить, какое он пережил потрясение.

— Я никогда его об этом не расспрашивала… — задумчиво сказала Элена.

Перед ее глазами возникла картина, которую когда-то увидел десятилетний мальчик, приехавший в аэропорт встречать своих папу и маму… Да-а, такое трудно забыть!

— И представляешь, Алма все-таки повела его на первое причастие. Она сильная женщина.

Элена успела почувствовать силу этой женщины, и она ее отнюдь не радовала. Все, что сказала Камила, только усугубило печальное настроение Элены, ей стало жалко и себя, и Эду…

— Я встретила в лифте нашу соседку Офелию, вокалистку, она звала нас послушать ее ученицу. Пойдем? — предложила Камила. — Только сначала я приму душ, а то насквозь пропахла больницей.

Элена отказалась наотрез: с таким настроением, как у нее, лучше на люди не показываться. Куда девалась ее легкость? Она чувствовала себя старой, безнадежно отяжелевшей. Но объяснять дочери ничего не стала, а просто сослалась на усталость.

— Ну и я тогда тоже не пойду, — тут же передумала Камила. — Мне еще нужно в комнате прибраться. И вообще я чувствую, что у меня начинается новая жизнь, и это меня радует. — С этими словами Камила отправилась в ванную, и оттуда вскоре раздалось пение.

Элена совсем пригорюнилась. Чего же еще ждать, на что надеяться? Разве можно чувствовать себя девочкой, когда рядом с ней живет настоящая девочка, неопытная, с перепадами настроения, со страстной жаждой счастья и любви? Как хорошо, что она чувствует для себя начало какой-то новой жизни. Не с Эду ли? И тогда новая жизнь Камилы означала новую жизнь и для Элены, и эта тоскливая одинокая жизнь старухи ее вовсе не радовала.