Из моего прошлого. Воспоминания выдающегося государственного деятеля Российской империи о трагических страницах русской истории, 1903–1919 - Владимир Николаевич Коковцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приглашенный мною к себе в день моего приезда главный бухгалтер Департамента казначейства очень опытный и вдумчивый Г. Д. Дементьев дал мне сведения гораздо более близкие к оценке положения Тимашевым, нежели Шиповым, и решительно встал на мою точку зрения о необходимости не решаться на приостановление размена, а выпустить разом 100 миллионов рублей, под обеспечение французского займа, как поступившие уже на счета Государственного банка, и выждать, что покажет будущее. Он выразил даже догадку, что с ликвидацией Московского восстания начнется прилив денег в кассы, вследствие простого упорядочения отчетности Казначейства, и окажется даже возможным скоро сократить бумажное денежное обращение, и дело войдет в норму, лишь бы не было новых революционных вспышек. Дементьев прибавил, что он все время уговаривает своего министра не торопиться с его указом о приостановке размена, но не имеет никакого успеха и очень рассчитывает на меня в этом смысле.
Граф Витте принял меня внешне вполне корректно. Благодарил за оказанную помощь, не скрыл, что мало надеялся на успех, что считает его при существующих условиях огромным, но сказал, что не думает выдержать нашего денежного обращения, так как вообще не видит никакого просвета и смотрит на вещи самым безнадежным образом, не чувствуя доверия к себе государя и не видя его готовности идти дальше по пути реформ и введения у нас настоящей, а не «детской», как выразился он, конституции, с уступкою народному представительству большей части своих прав.
Государь принял меня на другой день и оказал мне самый милостивый прием. Его выражения благодарности за успешно и быстро проведенную операцию в Париже дышали такою простотою и сердечностью, и весь его внешний вид был настолько спокоен и уверен в миновавшем остром кризисе, что я не удержался и прямо спросил его, на чем основано его такое спокойное настроение и действительно ли он считает, что Рубикон перейден и остается только ждать полного окончания разгоравшейся смуты.
Его ответ я хорошо помню и сейчас. «Да, я совершенно спокоен за будущее, и был бы еще более спокоен, если бы у меня была уверенность в том, что правительство не будет шататься из стороны в сторону, как делает оно на каждом шагу. Вот вас не было здесь всего две с небольшим недели, а сколько за это время сделано невероятных по своим последствиям шагов.
Переделан избирательный закон в таком смысле, что меня пугают самыми тяжелыми последствиями в смысле будущего состава Государственной думы.
Без моего разрешения разработан был закон об отобрании земель от помещиков, и когда я узнал о нем, то мне сказали только, что без этой уступки крестьянам нельзя справиться со смутою. Ведь под этим предлогом и меня можно, и даже следует лишить моей власти, потому, что это нужно для успокоения страны, и где же предел, на котором можно остановиться?
Я хочу честно исполнить мое обещание, данное Манифестом 17 октября, и дам народу право законодательной власти, в указанных ему пределах, но если соберется Дума и потребует лишить меня моей исторической власти, что же, я должен не защищаться и уступить все, что только от меня будут требовать?
Вот, на днях начнутся под моим председательством работы по пересмотру Основных законов и по согласованию закона о Государственном совете и о Думе с Манифестом 17 октября. Я приказал включить вас в состав совещания, и вы увидите сами, что я готов дать все, что нужно на самом деле, но уступать на каждом шагу и не знать, где остановиться, — это выше моих сил, и я не вижу, чтобы мои новые министры имели перед собою ясную программу и готовы были твердо управлять страною, а не только все обещать и обещать».
На этом государь отпустил меня, сказав мне в самом шутливом тоне на мое замечание, что весь мой успех зависел только от того, что он разрешил мне обещать французскому правительству нашу поддержку в Альхесирассе: «Не уменьшайте ваших заслуг, вам не миновать опять поехать в Париж, когда настанет пора говорить о большом ликвидационном займе, и тогда я сам скажу графу Витте, кого я хочу послать, и даже не стану спрашивать вас, потому что знаю, как охотно исполните вы всякое мое желание».
Для доклада результатов моей поездки в Париж Финансовому комитету я составил подробную записку, коснувшись в ней и условий будущего ликвидационного займа. Я рад тому, что большевистское «Госиздательство» нашло ее в архиве Министерства финансов и напечатало ее целиком в VII томе «Красного архива».
Не воспроизводя ее, я могу, однако, сослаться на нее, так как она освещает многое из пережитого мною лучше, нежели я мог бы исполнить по памяти, и дает мне возможность более определенно говорить о займе 1906 года и бороться с пущенною в обращение графом Витте новою несправедливостью по отношению к моему участию в этом деле.
Заседание Финансового комитета состоялось у графа Сольского вечером 4 января. Все в один голос горячо благодарили меня, молчал только И. П. Шипов, да мрачен и несловоохотлив был граф Витте. Шипов снова внес проект указа о приостановлении размена, настойчиво мотивируя его необходимость недостаточностью размера займа и плохими сведениями из отделений Государственного банка и от Казначейства.
Решительно возражал Шипову Иващенков, настаивая на необходимости воспользоваться достигнутым мною успехом, чтобы выиграть время и посмотреть, насколько оправдаются мрачные предсказания министра финансов, или, напротив того, выяснится, что перелом революционного движения отразится постепенным восстановлением нормального состояния государственной и банковской кассы. Того же мнения придерживался и Череванский, и после долгих споров Финансовый комитет, не доводя дела до голосования и вероятного разногласия с министром финансов, решил собираться ежедневно, следить за ходом дела, но размена пока не приостанавливать и не вводить новой тревоги и в без того неспокойное состояние денежного рынка.
Действительность вполне оправдала такое решение. По мере успокоения страны под влиянием ликвидации Московского восстания и успокоения в Сибири революционное движение стало повсеместно и быстро идти на убыль. Поступление налогов выровнялось, задержанные платежи вернулись
