Индия. Записки белого человека - Михаил Володин

«Если техника в самом деле работает, то зачем рассказывать о ней голосом пьяного боцмана? — спрашивал я сам себя, слушая доносящуюся из магнитофона запись речи Учителя. — Зачем шаманить, паясничать, придуриваться?»

Я был разочарован и раздражен тем, как вел себя Учитель. К концу первого дня меня так достали звуки из динамиков, что хотелось либо рвануть провода, либо отдаться в руки какого-нибудь менее эксцентричного наставника. Но где ж его, другого, взять? В Индии все центры Випассаны работают по одной и той же схеме. Каждая медитация начинается и заканчивается одинаково: включается магнитофон и Учитель, Шри Сатья Нарайан Гоенка, с интонациями папаши Карамазова распевает куплеты на пали, троекратно повторяя каждое слово.

Я еще вернусь и к этим куплетам, и к этим интонациям — слишком большое место они занимают в технике Випассаны. Но сейчас, забегая вперед, скажу, что десять дней спустя, когда, покинув центр, я впервые попытался самостоятельно помедитировать, оказалось, что мне смертельно не хватает этого немыслимого, не вписывающегося ни в какие рамки сумасшедшего старика и ощущения того, что он где-то рядом — следит за мной и помогает, помогает, помогает…

На второй день я узнал, что считать, наблюдая за дыханием, нельзя. Нельзя проговаривать слова, нельзя представлять образы… Дышать, только дышать! Ум должен сосредоточиться на дыхании: не регулировать, не изменять, не воздействовать — просто наблюдать. Как только я перестал считать, возникли первые трудности: сидеть без счета по-турецки я не мог, а кроме того, меня начали атаковать посторонние мысли.

Вот здесь и проявились особенности Випассаны. Мысли, от которых трудно было избавиться, рождали поразительные образы. Картины поднимались из таких глубин подсознания, что не оставалось никаких сомнений, что там, в кладовке памяти, поминутно сложена вся прожитая жизнь, все прочитанные книги, просмотренные фильмы, проговоренные разговоры. В возникающих картинках вдруг узнавались самые неожиданные сюжеты: вид из окна машины, везущей меня пятилетнего в Одессу, или что-то из школьной жизни, ну совсем непримечательное — например, приятель, стоящий у доски. А в следующее мгновенье я уже смотрел на ведерко, лежащее в песочнице, с высоты роста трехлетнего ребенка! И сердце заходилось от узнавания — песочница на Комсомольской!

В большинстве случаев легко вспоминалась вся ситуация целиком — где, с кем, когда… Ночью снились сны, и просыпался я с воспоминаниями, которые, впрочем, быстро меркли. Удивительно было то, что во время медитации они снова отчетливо возникали.

Ко второй половине третьего дня все вдруг само собой встало на места. Ум успокоился, и оказалось возможным, не отвлекаясь, следить за дыханием. Возникло радостное ожидание чего-то очень необычного. На физическом уровне проявлялось это, главным образом, в одном: когда я закрывал глаза, ничто не бегало, не колебалось, не мельтешило… Не было никаких случайно возникающих картин, исчезли привычные мириады «пузырьков», вспышек и туманных пятен. Установились покой и порядок — такие, что я без труда в перерывах между медитациями мысленно рисовал «мультики». Вот один из них.

Пляж и на нем две фигурки — черные человечки в красной одежде. Они загорают, гуляют, танцуют. Постепенно людей становится больше. Еще больше. Еще! Появляются пляжные зонтики, вырастают какие-то строения. К пляжу подъезжает машина. Вторая. Третья… Пролетает самолет. Еще один, еще. Вырастают небоскребы. Самолет врезается в один из них. Еще самолет и еще небоскреб. Здания начинают рушиться — все здания. Машины исчезают. Людей становится меньше. Еще меньше. И остается тот же, что и в начале, пляж с одной-единственной парой. Пара целуется.

Не бог весть что, но все же собственный «мультик»… Медитации, к сожалению, не влияли на творческие способности, зато усиливали концентрацию: все, вплоть до мельчайших деталей, было видно, и ничто не мешало созерцать собственное, на глазах рождаемое творение.

Само по себе состояние покоя казалось удивительным, но оно было не целью, а лишь средством одоления следующего шага. В конце третьего дня нам сказали, что к Випассане мы еще и не приступали. Все это была преамбула, Анапана — подготовительный этап, предназначенный для того, чтобы успокоить ум, самые глубокие слои подсознания. Випассана должна была начаться на следующий день.

До 1969 года Випассаны в Индии не было. Техника медитации, которая помогла Сиддхартхе Гаутаме пробудиться и достичь просветления, была здесь безвозвратно утрачена. В буддийских текстах есть немало упоминаний о ней, но и только — как она работала, никто не знал. Випассану в Индию принес Шри Гоенка.

В своих мемуарах Гоенка говорит, что в жизни ему трижды крупно повезло. Во-первых, он родился в Бирме. Во-вторых — в богатой семье. И в-третьих — с детства его мучили сильнейшие головные боли.

Бирма была единственной страной, где сохранилась Випассана. Правивший в Индии в третьем веке до нашей эры император Ашока сделал буддизм государственной религией и всячески стремился распространить Дхамму в странах Азии, вплоть до Сирии и Египта. Повсюду по приказу императора работали учителя Випассаны, обучившие медитации тысячи тысяч людей. Но через два с половиной тысячелетия помнили технику только в Бирме.

Жизнь в обеспеченной семье, как писал Гоенка, дала ему понимание того, что богатые так же несчастливы, как и прочие люди, и что количество денег никак не влияет на меру выпадающих страданий.

И, наконец, головные боли… После того как были испробованы всевозможные средства, включая лечение в Европе и Америке, мигрень привела его домой, в Бирму, в центр медитаций У Ба Кина. К этому времени Гоенка уже не только страдал мигренью, но и успел пристраститься к морфию, который в течение двух лет помогал ему бороться с болью. После нескольких курсов Випассаны исчезли и наркотическая зависимость, и сама мигрень. У Ба Кин стал учителем новообращенного адепта, а в 1969 году благословил его на поездку в Индию и возвращение Випассаны туда, где эта техника медитации первоначально возникла.

Человеческий ум постоянно мечется между прошлым и будущим и почти не бывает в настоящем. Как заставить это необузданное животное — дикого коня, боевого слона, взбесившегося носорога — жить в настоящем? Надо, чтобы он постоянно следил за чем-то, что происходит здесь и сейчас.

У дыхания есть поразительное свойство: с одной стороны, мы можем его регулировать — замедлять или ускорять, делать более или менее интенсивным. С другой, оно так же, как и функции внутренних органов, регулированию не поддается. Нельзя напряжением воли остановить сердце. Так же нельзя заставить себя не дышать. Благодаря этому дыхание очень удобно для наблюдения за настоящим.