Чем вы недовольны? - Михаил Эдель

– Подделал мою подпись на три тысячи кубометров и продал распоряжение какому-то Тернюку.

Дымченко понял – крутить нечего.

– Продал.

– Как вы смели? – вырвалось у Прохорова ни к селу ни к городу.

– А вы не кричите! Чего кричать!

Дымченко решил: будь что будет. Им уже руководила злоба зверя, которому угрожают копьем.

– Негодяй! Я ещё защищал вас.

– И я вас, товарищ Прохоров, защитил. Когда-то тысячу пятьсот вручил. Думаете, за красивые глаза? Вы потише.

Дымченко сел, зажег спичку. Прикуривал дрожащими руками.

– Я у вас в долг взял.

– И до сих пор не вернули. Нашли кредитора. Что я вам, банк? Давайте по-деловому, – что случилось?

Прохоров соображал. Недолго. Несколько секунд.

– Позвонили из Ломоносовска. Удивляются, как я мог подписать такое распоряжение.

– А вы признайте подпись, и дело с концом.

– Завтра я вам верну ваши деньги.

– Не откажусь. А кричать не надо. А то ещё ваша Юлия узнает, как вы в Гаграх гуляли. Шуметь не стоит.

Минут пять после ухода Дымченко Прохоров бегал у письменного стола, затем вызвал машину и помчался в Катуар, на свою дачу. Юлька не узнала его. Лицо серое, глаза волчьи. Без предисловий потребовал:

– Дай мне тысячу пятьсот рублей. Сейчас же.

– Это ещё что за разговор? Пьян, что ли?

– Сейчас же давай деньги. Я должен покрыть недостачу.

– Ты кто, директор магазина?

– Дашь деньги?.. – Прохоров обозвал Юльку словом, которым можно было законно обозвать её в дни молодости.

Разъяренная Юлька схватила цветочную вазочку и швырнула её в супруга. В другое время Прохоров, когда в него летели мелкие вещи, немедленно покидал позицию, не вступая в бой. Но сегодня… Прохоров размахнулся и треснул Юльку по щеке.

– Убью! – крикнул он и поднял стул.

– Петенька, откуда же такие деньги? – всхлипнула Юлька. Она поняла – случилось что-то серьёзное.

– Ты и пять тысяч дашь, но поздно будет.

Юлька всплеснула руками:

– У меня же в сберкассе, в городе.

– Поедем.

Юлька сунула ноги в туфли, надела пальто и поспешила к машине. Вручая мужу деньги, Юлька спросила:

– Всё-таки сказал бы…

– Вечером скажу.

Дымченко позвонил в Ломоносовск. Кабинет Панкова не отвечал. Секретарша сообщила:

– Павел Захарович в командировке.

– К вам поступили два распоряжения на лес для одного украинского «Межколхозстроя».

– Я не в курсе. Позвоните старшему инженеру Полонскому.

Дымченко попросил телефонистку переключить его. Трубку взял Андрей.

– Наряд для «Межколхозстроя»? Мы их реализовали. Вероятно, на днях начнут отгружать.

– Правильно. Это указание вышестоящей инстанции.

Дымченко несколько успокоился. Значит, Прохоров случайно узнал, что его подпись поддельная. Секретарь Прохорова позвонила Дымченко.

– Вас просит Пётр Филимонович.

Идя к Прохорову, осмотрелся, нет ли в коридоре приметных лиц. В приёмной тоже никого. Открыл дверь кабинета. Прохоров один.

– Вот ваши деньги.

– Я передумал. Не возьму.

– Как хотите, – довольно спокойно сказал Прохоров.

Дымченко подумал – раз такое отношение, чего пропадать деньгам. Взял их.

– Сейчас принесу заявление, ухожу по собственному желанию, – сказал Дымченко.

Зашёл в отдел, не мешкая надел пальто, шляпу – и на улицу. Сел в такси, отвез деньги домой, жене.

– Положи на предъявительскую. И вообще… Не держи дома ничего ценного.

– А я и не держу, – ответила жена.

Катя пришла в управление не к двенадцати, а к началу работы. Зашла в партком. По её просьбе в партком пригласили секретаря отдела, которым заведовал Дымченко.

Секретарь, средних лет женщина, добросовестно восстановила картину. Распоряжение на две тысячи зарегистрировано, на втором распоряжении номер не соответствует. Под этим номером значится другая бумажка – сведения для Госэкономсовета.

Оба распоряжения находились у Дымченко, она хорошо помнит. Тернюка в глаза не видела, – значит, второе распоряжение Тернюку вручил…

– Дымченко, – подсказала Катя.

– Не могу утверждать, но его рукой поставлен регистрационный номер. Он именно так пишет цифру семь, как она здесь обозначена.

Через полтора часа Дымченко пригласили к районному прокурору.

«Начинается. Сорок лет ждал этого приглашения. Что делать? Не идти? Нельзя. Бежать? Куда? Куда податься человеку, даже имеющему деньги, но не имеющему желания встречаться с прокуратурой? Что за жизнь? А между тем находятся такие, которых обязательно интересует – чем ты недоволен?»

Позвонил жене, предупредил и пошёл. На свидание с Катей.

Вопросы задавала именно Катя в присутствии помощника прокурора.

– Не осложняйте следствие, иначе вас сегодня же сопроводят в Ломоносовск для очной ставки с Тернюком, – сказал помпрокурора.

– И с Пашковым, – добавила Катя. – Могу вам прочесть показания Панкова. Наряды ему вручил Тернюк. Он позвонил вам, и вы подтвердили: оба распоряжения подписал Прохоров. Вот читайте.

У Дычменко снова тряслись губы, обвисающие щеки, коленки.

– Ну, сознавайтесь. Сколько вам уплатил Тернюк за оба распоряжения? – спросил помпрокурора.

– Вот показания Тернюка, – Катя показала на какую-то страницу.

Дымченко подумал. Если они ничего не знают о Джейране, то ещё полбеды. Может, ограничатся только этим распоряжением на три тысячи. Кажется, наказание небольшое.

– Три тысячи, – выдавил Дымченко, думая о тех семидесяти тысячах, которые лежат на безымянных книжках. Вздохнув, добавил: – Половину я отдал Прохорову.

– За что? – быстро спросила Катя.

– За разрешение отпустить Тернюку неплановый лес.

– Вот заявление Прохорова на имя прокурора. Две тысячи кубометров третьего сорта он разрешил, на это он имеет право. Тысячу пятьсот рублей он взял у вас в долг давно и вчера вам срочно вернул их. При свидетеле.

– Какой ещё свидетель?!

– За оконной портьерой, по его просьбе, стояла секретарь управления Иванина.

– Провокация!

– Деньги вы увезли на такси.

Больше всего в эту минуту Дымченко беспокоился о судьбе спрятанных сберкнижек. Правда, он предупредил жену. Она женщина не промах. Не сознается. И не отдаст. В доме, кроме мебели, ничего ценного нет.

Два часа не сознавался, потом упорство иссякло.

– Прохоров деньги вернул. Это верно. Я поехал в ресторан «Будапешт», напился, и у меня их вытащили.

На этом уперся. И ни с места.

Почему тут же не заявил милиции? Был пьян. Почему утром не обратился? Не успел, спешил на работу. Жена знает о потере? Нет. Откуда у него такие деньги? Собственные сбережения. Где хранил их? В служебном сейфе.

Дымченко препроводили в место, где есть возможность думать, размышлять и гадать.

К ИВАНОВУ ВСЯКИЙ ПОЙДЕТ

Заместитель председателя Ломоносовского совнархоза Василий Васильевич Новгородов пригласил в свой кабинет Андрея Полонского. Грузный, монументальный, басовитый, как гудок мощного буксира, чуть сутулый, зампред стоял лицом к окну, ждал старшего инженера.

За окном северодвинская непогода. Моросит. Падают последние жёлто-красные листья. Уже белеют скульптуры на аллеях сквера, досель не видимые за деревьями. Потемнела Двина и пенит волны, борясь с ветром со стороны моря. На душе Новгородова тоже не солнечно.

– Позор, позор… Знали ведь, Панков живет не по средствам. Все видели, а деликатничали. Нельзя вторгаться в личную жизнь. А допускать вторжение в государственную кассу можно? Загружены мы… заседания совета, пленумы, бюро, сессии… всё правда. Но чтобы пресечь деяния Панкова, требовалось полчаса, час… Пригласить его в партком и потребовать отчёт. Да, отчет. Откуда шубы, сервизы, машина, дорогие украшения? Откуда? Мы же всё видели.

Звонит телефон. Новгородов поднял трубку.

– Слушаю. Да. Новгородов. Нам не о чем говорить, Виктория Степановна. Абсолютно не о чем. Нет, это не случай. Проверка вскрыла слишком много подобных дел, которыми занимался ваш муж. Извините.

У стола стоял Полонский.

– Садись. Разговор будет лирический. Не возражаешь, если я буду говорить «ты»? Ответь, почему ты прервал отпуск?

– Я увидел Панкова в обществе Тернюка. Также видел, как Тернюк сперва оплатил счёт ресторана, затем вручил Панкову деньги. Почувствовал себя соучастником. Я дважды вручал Тернюку наряды на лес первого сорта.

– По устному распоряжению Панкова?

– Первый раз по устному, второй раз по служебной записочке. Оба раза промолчал, хотя что-то царапнуло. Но никому не сказал. В Сухуми меня оглушило. Я всю ночь… Ну, это неважно. Решил – больше им эти махинации не пройдут.

– А мне говорили, что тебя ничего не трогает, что всегда был чем-то недоволен.

– Трогало меня всегда, но считал, бороться бесполезно, и знал примеры, когда тех, кто боролся, постигали одни неприятности. И был недоволен.

– Всяко бывает, чего греха таить.