Изгнание - Лион Фейхтвангер

- Продолжай, мальчик, я слушаю. - Рауль ответил улыбкой, но ничего не сказал. Он был обижен. Она недостаточно серьезно отнеслась к нему, к нему и к его фраку.

Как ни странно, но он рассердился на Визенера. Визенер отказал ему в ничтожной услуге, помочь клубу "Жанна д'Арк" в организации юношеского слета, и решил отделаться фраком. Разве это компенсация? Ведь фрак он так или иначе получил бы, вот мама даже не замечает его, до того он показался ей естественным. Нет, мосье Визенер, вы слишком дешево отделались. Так легко мы не сдадимся. Насчет "Жанны д'Арк" вам все-таки придется побеспокоиться. А пока мы вам но крайней мере напомним о себе.

Рауль полагал, что имеет некоторое влияние на мать и что от него зависит, какой прием встретит Визенер на улице Ферм. Во всяком случае, не вредно показать матери, что он относится к господину Визенеру достаточно критически.

- В последнее время, дорогая, - сказал он по-немецки, чтобы Одетта не поняла, - когда я вижу тебя с нашим нацистом, у меня такое впечатление, будто ты дочь патриция времен упадка Рима, соединившая свою судьбу с предводителем варваров. Мне и грустно и смешно.

Он посмотрел в зеркало, улыбается ли она. Она не улыбалась. Как ни молод Рауль, но он уже самостоятельный, самовлюбленный человек, на его многочисленные недостатки, мелкие и не очень мелкие, приходится смотреть сквозь пальцы, если хочешь сохранить с ним хорошие отношения. Леа смотрела сквозь пальцы. Она баловала его, порицание выражала лишь в мягкой форме, не скрывала своего чуть-чуть иронического восхищения и с интересом ждала, чем еще он удивит ее. Она задумалась над его словами и сделала вывод, что он видит в ней человека отжившей эпохи, что он сдает ее в архив. И разве он не прав? Ее лицо в зеркале выглядело свежим, это так, и все же она принадлежала к довоенному поколению, ее жизнь уже позади; у него перед ней то преимущество, что ему еще нет и девятнадцати и он в десять раз восприимчивее ее ко всему тому ошеломляюще новому, что надвигается со всех сторон. Он прав, разговаривая с ней тоном дерзкой галантности и лишь иногда великодушно разрешая заглянуть в свой внутренний мир. Вот и сейчас следовало бы выслушать его, как слушает старший друг, иначе он тотчас же замкнется в себе.

Но она сегодня плохо настроена. Эрих показал себя не с лучшей стороны. Что бы он ни говорил, а говорить он мастер, от дела Беньямина все же скверно попахивает. Пока Эрих был здесь, она верила ему, его обаятельное легкомыслие еще раз одержало над ней победу; но спокойствия все же не было, она совсем не уверена, как в дальнейшем поведет себя Эрих в деле Беньямина и "Парижских новостей". И если с его слабостями приходится мириться, то вдвойне досадно, что мальчик, по-видимому, идет по стопам отца. Точь-в-точь как отец, он воображает, что стоит ему сказать несколько легкомысленно-любезных слов, и, что бы он ни натворил, все сойдет ему с рук. Да, у мальчика широкий, упрямый лоб отца и его дерзкие, жадные серые глаза. Он эгоистичен и безответственен, как Эрих. Она не ответила на улыбку Рауля в зеркале, она сидела грустная, раздосадованная и задумчиво смотрела куда-то в пространство.

Рауль не понял ее молчания; он полагал, что она серьезно обдумывает его слова.

- Я часто спрашиваю себя, - продолжал он развивать свою мысль, - долго ли еще мы будем терпеть этого человека? - Его глубокий приятный голос звучал нежно и насмешливо.

Но тут Леа рассердилась не на шутку.

- Этот человек все-таки заказал тебе фрак, - сказала она прямо, - и очень дорогой, как я вижу. То, что ты сговариваешься с ним за моей спиной - это, мальчик, еще куда ни шло. Но что ты после этого настраиваешь меня против него - это, на мой взгляд, недостойно твоего фрака.

Удивленный Рауль с минуту подумал, но не нашел меткого возражения.

- Боже мой, мама, - отпарировал он, но не так бойко, как ему бы хотелось, - у нас с ним свои мужские счеты. Но я хотел только проститься с тобой, мне пора в "Грильон".

Он подошел к ней и благонравно, по-детски наклонил голову, подставляя лоб для поцелуя.

Два дня спустя, явившись в клуб плавания, Рауль застал там Клауса Федерсена, чемпиона. Все были рады Федерсену, он несколько дней отсутствовал. Широкая, коренастая фигура Клауса, его жесткие белесые волосы, его лицо с маленькими глазками производили впечатление топорности, но было весело смотреть, как он плавает, прыгает, ныряет. В общем, к нему относились неплохо; это был добродушный, обязательный малый, свей приемы плавания он всегда объяснял терпеливее, чем инструктор.

Несмотря на неотесанность Клауса, сила, которой от него веяло, с первой минуты привлекла Рауля. Клаус, польщенный вниманием надменного, элегантного юноши, который приближал к себе лишь немногих из своих товарищей, как-то зазвал его к себе домой, и тут Раулю довелось увидеть и старика Федерсена, одного из директоров Среднеевропейского банка, веселого и обходительного человека с квадратным черепом и маленькими хитрыми глазками. Несмотря на холеный вид, в нем прорывалась та же грубая, тупая сила, которая привлекала Рауля в его сыне. Рауль давно уже собирался пригласить Клауса Федерсена к себе, что он и сделал теперь. Его занимала идея юношеского слета; было бы полезно заинтересовать этим делом Клауса Федерсена.

Увидев Рауля в домашней обстановке, в его "обрамлении", Клаус не скрыл своего восторга. Он многословно изливал свое восхищение прекрасной квартирой, мебелью, книгами, маленьким баром, лакеем.

- Мы, немцы, не бедны, - заявил он с наивной важностью, - хотя по многим причинам и прикидываемся бедными; я говорю, как человек посвященный. Но такой роскоши я не мог бы себе позволить. За твое здоровье, - сказал он. - Чин-чин. - Этот изысканный застольный привет, впрочем уже вышедший из моды, прозвучал в его устах необычайно грубо; он опрокинул в рот четвертую рюмку арманьяка.

Нескрываемое восхищение гостя было приятно Раулю. Да, этого сильного дикаря не мешает использовать - и он рассказал ему о своей большой идее, о встрече "Жанны д'Арк" с каким-нибудь германским союзом молодежи.

Клаус Федерсен тотчас же загорелся. Он поговорит с отцом, обещал он; он уверен, что немцы жадно ухватятся за этот проект, Клаус проявил такой пыл, что Рауль испугался. Ведь его интересовала не встреча, он добивался лишь, чтобы его назначили председателем французской делегации. А если молодой Федерсен так рьяно возьмется за дело, все может устроиться, прежде чем он, Рауль, обеспечит свою кандидатуру: он знал, что у него есть противники, что многие его терпеть не могут за надменность.

Поэтому он решил ввести в должное русло усердие гостя.

- Такой слет, - сказал он, - лишь тогда имеет смысл, если с обеих сторон будут представлены надежные, хорошо спевшиеся люди.

- Да, конечно, - подхватил Клаус, - во главе должны стоять такие парни, как мы с тобой.

- Среди нас, - напрямик заявил Рауль, - как, вероятно, и у вас, бывают всякого рода распри, соперничество. Может быть, выдвинут не меня, а другого.

- Это мы еще посмотрим, - шумно заявил Клаус и ударил более высокого Рауля по плечу, гордый тем, что может позволить себе такую фамильярность. Вдруг ему пришла в голову идея, незаметно внушенная ему Раулем. Широко улыбаясь, он воскликнул:

- Нашел. Мы попросту заявим, что предпочитаем иметь дело с тобой.

- Кое-какие связи есть и у меня, - сказал Рауль. - У мамы бывает один немец, говорят, не лишенный влияния. Если его натолкнуть на эту мысль, то он, может быть, поддержит мою кандидатуру. Это некий господин Визенер.

Клаус, как только было произнесено это имя, сразу остыл.

- Визенер, - повторил он задумчиво, с сомнением. - Да, я знаю его. Влияние у него есть, это верно. Но он человек себе на уме. Насчет верности и честности он слабоват. Этакий вылощенный фат, - сказал он, и его маленькие глазки недружелюбно блеснули. Сын этого "вылощенного фата" счел своевременным перевести разговор с деловой почвы на личную.

- Хочешь взглянуть на мой домашний алтарь? - предложил он гостю и повел его в угол комнаты, куда Клаус давно уже поглядывал: ему казалось неприличным открыто проявлять любопытство.

В этом углу на маленьком столике стояли три белых, тщательно препарированных черепа, между ними - фотография Андре Жида и рядом миниатюрная рулетка.

- Я уже перешагнул через эти пустяки, - улыбаясь, сказал Рауль, - и вижу в них даже некоторую безвкусицу. Но прежде, когда я еще не был взрослым, эти символы означали для меня многое, а символы юности надо уважать. Впрочем, по существу мои взгляды не изменились.

- Что же это обозначает? - благоговейно спросил Клаус. Рауль с готовностью объяснил:

- Черепа - варварство, война, одичание, кровожадность. Рулетка - рок, а Андре Жид - искусство, дух. Это триединство - основной принцип, на котором я построил свою жизнь.

- Классно! - воскликнул Клаус. - Особенно черепа. Можно потрогать? спросил он, провел рукой по кости и покрутил рулетку.