Версаль на двоих. Книга о галантной любви Короля-Солнца и прекрасных дамах Версаля - Ги Бретон

Слабым голосом королева позвала мадам де Ментенон. Франсуаза прибежала в слезах; обе женщины, плача, обменялись какими то невнятными фразами, а затем Мария, сняв с руки кольцо, надела его на палец мадам де Ментенон.

Этот жест произвел сильнейшее впечатление на всех присутствующих. Людовик XIV, очень взволнованный, в свою очередь, подошел к постели и произнес несколько слов по-испански, несказанно растрогав этим королеву. Затем его попросили удалиться, ибо этикет запрещал королю Франции быть свидетелем смерти. Вскоре Мария испустила последний вздох.

Ей было сорок пять лет.

Когда к Людовику XIV пришли с печальным известием, он сказал просто:

– В первый раз она меня огорчила!

Все нашли, что это было высказано прелестно. Впрочем, с такой оценкой вполне можно согласиться.

В этот момент мадам де Ментенон, бывшая с Мари-ей-Терезией до конца, направилась в свои покои. Герцог де Ларошфуко, остановив ее, показал жестом на апартаменты короля:

– Не следует сейчас покидать его!

Совет был совершенно излишним. Экс-гувернантка королевских бастардов вовсе не собиралась расставаться с монархом. Вскоре это стало ясно всем.

Один вопрос напрашивается сразу же. Любила ли она Людовика XIV?

Утверждать это трудно.

Мадам де Ментенон, суровая и набожная, хотя и провела, согласно уверениям многих, довольно бурную молодость (ведь это ее именовали «потаскухой», «шлюшкой»), теперь отличалась удивительной разумностью и сдержанностью. Она относилась к монарху с чрезвычайным почтением, восхищалась им и считала себя избранной Богом, дабы помочь ему стать «христианнейшим королем», ибо, по правде говоря, до сих пор этот титул был не более чем величественной этикеткой. Однако никаких чувств к нему она, судя по всему, не испытывала.

В течение нескольких месяцев она встречалась с ним ежедневно, подавала превосходные советы, умело и ненавязчиво вмешивалась во все дела и в конечном счете стала для монарха необходимой.

Людовик XIV смотрел на нее горящими глазами и «с некоторой умильностью в выражении лица». Без сомнения, он жаждал заключить в объятия эту прекрасную недотрогу, переживавшую в свои сорок восемь лет блистательный закат.

Любил ли он ее? Некоторые историки слишком поторопились с ответом, уверяя, что речь здесь может идти только о благородном уважении. Нижеследующий отрывок из сочинения мадам Сюар показывает, что они ошибаются:

«Король, – пишет она, – любил мадам де Ментенон со всей пылкостью, на которую был способен. Он не мог расстаться с ней ни на один день, почти ни на одно мгновение. Если ее не было рядом, он ощущал невыносимую пустоту. Эта женщина, которая запретила себе любить и быть любимой, обрела любовь Людовика Великого, и это именно он робел перед ней».

Мадам де Ментенон

Впрочем, существует письмо, подтверждающее, что король был влюблен. Вот оно:

«Я пользуюсь отъездом из Моншеврея, чтобы заверить вас в истине, которая мне слишком нравится, чтобы я разучился ее повторять: она состоит в том, что вы мне бесконечно дороги, и чувства мои к вам таковы, что их невозможно выразить; в том, наконец, что как бы ни была велика ваша любовь, моя все равно больше, потому что сердце мое целиком принадлежит вам. Людовик».

Он полагал неприличным делать любовницу из женщины, которая так хорошо воспитала его детей. Впрочем, достойное поведение и сдержанность Франсуазы д’Обинье исключали всякую мысль об адюльтере. Она была не из тех дам, которых можно легко увлечь к первой попавшейся постели.

Сделать ее королевой Франции? Это был деликатный вопрос. Разве не была она женой Скаррона? Людовик XIV опасался и за нее, и за себя, ибо такой брак неизбежно вызвал бы насмешки народа. По Парижу и без того уже ходили куплеты, эпиграммы, сатирические рисунки. Появились коробки с конфетами, и на их крышках изображали мадам де Ментенон, помещенную между королем и его поэтом-паралитиком. На других король стоял между ней и мадемуазель де Лавальер: последняя прикасалась рукой к сердцу Людовика, а мадам де Ментенон – к его короне…

Оставался только один выход: жениться на ней втайне. Людовик, решившись, послал однажды утром своего исповедника, отца де Лашеза, сделать предложение Франсуазе.

Ожидала ли она этого? Нам сообщают, что «она была столь же очарована, сколь удивлена, и поручила священнику передать королю, что полностью ему принадлежит»…

Брак был заключен в 1684 или 1685 году (точной даты не знает никто) в кабинете короля, где новобрачных благословил монсеньер Арле де Шанваллон в присутствии отца де Лашеза.

В течение нескольких месяцев никто ни о чем не подозревал. А затем придворные старожилы по множеству малозаметных деталей поняли, что отныне мадам де Ментенон перестала быть такой же женщиной, как все остальные. Она прогуливалась в Марли наедине с королем; она занимала апартаменты, ничем не уступающие королевским; Людовик XIV называл ее Мадам, выказывал к ней величайшее почтение и проводил в ее покоях большую часть дня; она на несколько секунд поднималась, когда входили дофин и Месье, но не считала нужным утруждать себя для принцев и принцесс крови, которых принимала только после прошения об аудиенции; наконец, она была допущена на заседания Государственного совета, где сидела в присутствии министров, государственных секретарей и самого монарха…

Придворные не знали, что и думать о подобной немыслимой милости, пока Месье, зайдя как-то к королю, не застал его «в неглиже» рядом с мадам де Ментенон.

– Брат мой, – сказал Людовик XIV, – по тому, что вы видите, вы можете понять, кем для меня является Мадам…

Многие тогда стали догадываться о тайном браке короля с Франсуазой. Но на поверхность это не вышло, ибо каждый старался хранить секрет. Одна лишь мадам де Севинье, перо которой было столь же неудержимым, как и ее язык, написала дочери: «Положение мадам де Ментенон уникально, подобного никогда не было и не будет…».

Народ же не ведал о вторичной женитьбе короля до 1690 года. Когда же об этом стало известно, Версаль был буквально затоплен волной оскорбительно-дерзких куплетов, в которых чаще всего поминался «маленький горбун», которому наставил рога величайший король мира.

Пока народ зубоскалил, король начал сожалеть, что связал свою жизнь с этой целомудренной ханжой.

По правде говоря, его восторги быстро сменились разочарованием, ибо он не получал должного удовлетворения в объятиях мадам де Ментенон. Холодная и чрезмерно стыдливая, она постоянно терзалась мыслями о грехе и не выносила даже малейшего прикосновения к себе. Ей с трудом удавалось скрывать раздражение, когда король, со всем пылом сорокавосьмилетнего мужчины, желал доказать, что он хороший супруг.