Самолет без нее - Мишель Бюсси

И все же я не собирался так легко сдаваться. Одной рукой я откатывал очередной булыжник, а второй светил себе фонариком. Каждые десять минут мне приходилось менять руку. Я чувствовал себя грабителем могил или членом какой-нибудь зловещей секты, темной ночью, в грозу, добывающим для своего ритуала труп. Собачий, овечий, человеческий — все равно…

Так ничего и не обнаружив, кроме мокрой земли, я кое-как сложил камни назад.

До своей БМВ я в тот вечер добрался только после полуночи. Еще час занял путь до заведения Моники Женевэ, расположенного на берегу реки Ду; разгулявшаяся непогода и поваливший мокрый снег не давали развить скорость больше двадцати километров в час. Я промок до нитки и вымазался в грязи. Пальцы кровоточили. Следующие десять дней меня преследовала жестокая простуда. И ради чего, подумать только! Пары булыжников и собачьей могилы! При том что отрыть собаку мне так и не удалось! Решительно, это расследование сведет меня с ума, так полагал я, укладываясь спать. Чтобы немного успокоить нервы, я позволил себе выпить целых три бокала соломенного вина матушки Женевэ.

На другой день я снова разыскал специалиста по охране природной зоны Мон-Террибль Грегори Морэ — того самого парня с типичной внешностью лесоруба, словно сошедшего с голливудской киноленты, снятой в Скалистых горах. Он уже несколько лет колесил по окрестностям горы на своем джипе, и логично было предположить, что ему что-то известно и о хижине, и о могиле.

Морэ удивился моему вопросу и не смог дать на него удовлетворительного ответа, что его явно задело. Да, про хижину он знал, она действительно служила временным пристанищем местным подросткам, которых он, насколько хватало сил, гонял. На могилу он не обратил внимания, но не сомневался, что в ней скорее всего и в самом деле похоронена собака. В горных районах Юра умерших псов часто закапывают в землю, сверху насыпая холмик из камней. Такие импровизированные надгробия можно видеть во многих местах по обочинам тропинок.

Мне следовало вернуться на Мон-Террибль с лопатой и раскопать могилу, но я колебался. Назавтра погода испортилась окончательно, температура упала до минусовой и повалил мокрый снег. Прошагать два-три часа и ради чего? Прошлым вечером я ведь уже пытался найти под камнями хоть что-то существенное, но ничего не обнаружил.

Да и вообще, какое отношение к моему расследованию имеет заброшенная хижина в лесу и кучка камней перед ней?

Разумеется, никакого.

В результате я остановился в ближайшем местечке под названием Эндевилле и за чашкой кофе стал ждать, когда улучшится погода. Напрасный труд. С утра повалил густой снег. И я вернулся в Париж.

«Вот и еще одна версия зашла в тупик», — думал я. Расскажи я о своих находках Назыму, он помер бы со смеху.

Только представьте себе — раскопать собачью могилу!

В тот день, 23 декабря 1986 года, я совершил ошибку — правда, тогда я об этом еще не догадывался. Может быть, единственную ошибку за восемнадцать лет расследования, но, боже мой, какую грубую! Да, оправданий у меня было море — снег, холод, плохое самочувствие, невезение, сарказм Назыма, — но разве дело в оправданиях? Я, Кредюль Гран-Дюк, образец упорства и скрупулезности, не довел дело до конца, струсил и бросил расследование на середине. Единственный раз в жизни, клянусь вам! Но это был тот самый раз, когда выпускать ниточку из рук ни в коем случае не следовало…

Впрочем, я снова забегаю вперед. Извините. Итак, шел 1986 год. Цена браслета поднялась до 60 тысяч франков. И по-прежнему — ни одного отклика на объявление. Я продолжал трудиться, пытаясь не обращать внимания на первые признаки утомления и скуки, четко планировал свои будущие действия… Съездил в Квебек, в Шикутуми, познакомился с четой Бернье — бабушкой и дедушкой Лизы-Розы с материнской стороны. Впустую…

В мой план также входило более близкое знакомство с Витралями, и к исполнению этого пункта я приступил не без удовольствия. Лили было тогда около шести лет, Марку — восемь. 21 июня 1986 года я проводил вместе с ними. Стояла дикая жара. Тогда как раз проходил музыкальный фестиваль, и Лили в первый раз выступала на летней прибрежной эстраде с городским оркестром Дьеппа и исполняла две фортепианные пьесы. Лили, в хорошеньком зеленом платьице, с белокурыми кудряшками, была в оркестре единственным ребенком. Потом мы пошли угощаться к Николь, в ее передвижную закусочную. Народищу на улицах было пруд пруди. Николь показалась мне такой жизнерадостной, какой я не видел ее никогда. Она страшно гордилась внучкой, ее музыкальными талантами. Пока Лили играла сонату Шопена, Николь была почти счастлива. Я не отрываясь следил за ней глазами, хотя она этого, конечно, не замечала, — ее взгляд был прикован к сцене, где праздновала свой триумф Лили. Халат в брызгах масла так и оставался на Николь распахнутым — она ни разу не вспомнила о том, чтобы стянуть его полы на груди.

Немного погодя мы уселись на траве. Лили взобралась ко мне на колени и с аппетитом уплетала блинчик. И вдруг спросила, как меня зовут.

— Кредюль.

— Кредюля-дедуля!

Она мгновенно окрестила меня этим именем. Кредюля-дедуля… Интересно, она помнит тот вечер? Из частного детектива и бывшего наемника я превратился в доброго дедушку…

Марк, со своей стороны, торопился домой, в квартал Полле, на улицу Пошоль. Ну, пошли скорей, без конца теребил он бабушку. Он спешил на четвертьфинальный матч Кубка мира. Франция играла с Бразилией. Марку не пришлось долго нас уговаривать. Мне тоже не хотелось пропускать игру. И я с большим удовольствием посмотрел бы ее в компании Марка. Николь разрешила нам с Марком пойти домой. Они с Лили решили остаться на пляже.

Потрясающий вечер…

Когда Платини в самом конце первого тайма, после того как Стопира незаметно пихнул бразильского вратаря, сравнял счет, мы с Марком бросились обниматься. За четверть часа до окончания матча Жоэль Бате вытянутой рукой отбил пенальти Сократеса — футбольный шедевр! — и Марк изо всех сил сжал мне колено. Мы оба возмущенно заорали, когда арбитр — вот сволочь! — не засчитал нарушение правил, хотя своими глазами видели, как бразилец ударил Беллона. Это было уже в дополнительное время. Наконец Луис Фернандес забил решающий гол, и мы, счастливые, побежали на улицу, куда высыпали все соседи. Незабываемый вечер…

1986 год.

Кредюля-дедуля.

Команда Франции вышла в полуфинал, чтобы сразиться с тевтонами!

Н-да, вынужден признать: к расследованию все это имело самое отдаленное отношение.

А что там было расследовать?

К 1986 году я уже практически потерял веру в успех.

32

2 октября 1998 г., 13.41.

Со своего наблюдательного пункта Аиля Озан отлично видела весь «Розарий». Она спряталась в лесу Куврэ. Сойдя с улицы Шо-Солей, она просто пошла по тропинке, круто взбиравшейся вверх между деревьями. Отсюда у нее, спрятавшейся за толстым стволом, был прекрасный обзор на имение Карвилей.

Пока что никакого движения в парке не замечалось. Старик Карвиль истуканом сидел под деревом посреди лужайки, похожий на современную скульптуру в городском парке. Не хватало только плюща, обвившего его ноги, да моха, наростом покрывшего колеса инвалидной коляски.

Аиля внимательно обозревала окрестности — близлежащие улицы и тропинки. Никаких следов синей «ксантии»! Зато принадлежащий Мальвине де Карвиль «ровер-мини» она засекла сразу. Машина — та самая, что несколько часов назад была припаркована на улице Бют-о-Кай, теперь стояла перед входом в «Розарий».

Значит, ни Кредюля, ни Назыма здесь нет. Аиля заколебалась. Что делать дальше? Ждать неизвестно чего? Или?.. Позвонить к Карвилям? Проникнуть на территорию имения? Разыскать Мальвину де Карвиль, любым способом заставить ее говорить, потребовать, чтобы она объяснила, что делала возле дома Гран-Дюка? А главное, спросить, не видела ли она Назыма?

Бедро Аиле по-прежнему холодил металл ножа. Да уж, она была бы не прочь встретиться с глазу на глаз с Мальвиной. Под ногами у Аили поскрипывала палая листва. Она одернула себя. «Нет уж, с этими Карвилями лучше не связываться».

Пожалуй, все-таки самое разумное — пойти в полицию. Аиля снова и снова обдумывала эту мысль. Что она им скажет? Что у нее пропал муж? Назым Озан ушел из дому два дня назад и с тех пор не подает о себе вестей? Полицейские смогут объявить его в розыск, это в их силах. Только бы не было слишком поздно! В конце концов, они совсем необязательно начнут засыпать ее вопросами. А даже если и начнут… Если она почувствует, что ее ответы помогут им найти Назыма, она готова рассказать все, что знает сама.

Главное, разыскать Назыма. Может, он в чем-то и виноват, но не он один. Так она и заявит полицейским. Они поймут. И Назым ее поймет. Главное, чтобы он нашелся.