Гобелены Фьонавара - Гай Кей

— Нет! — Его присутствие становилось совершенно невыносимым! И, кроме того, она никак не могла позволить этому капитану так смотреть на нее — оценивающе, восхищенно… — Я сама поговорю с Башраем. А ты ступай и сделай, как я тебе велела. Да поторопись!

— Спешу, госпожа моя! — воскликнул он своим звучным, «мужским» голосом и вышел. А Шарре пришлось до крови закусить губу, чтобы не закричать.

Шальхассан, правитель Катала, возлежал на диване, наблюдая за борьбой двух рабов и ожидая тайных вестей. Его придворные, жизнерадостные и сытые, даже, пожалуй, перекормленные, от всей души наслаждались видом лоснящихся тел борцов, извивавшихся на ковре, однако лицо самого Шальхассана сохраняло непроницаемое выражение.

Наконец за троном открылась небольшая дверца и появился Разиэль с неизменным кубком в руках. Была середина дня, и Шальхассан, принимая изукрашенный самоцветами кубок с питьем, увидел, что кубок голубой. Это означало, что сделанный тем северянином Сторожевой Камень сияет прежним, синим светом. Он благодарно кивнул Разиэлю, и тот вышел, завершив тем самым их маленький ежедневный обмен новостями. Никто из придворных ни в коем случае не должен был догадаться, что Шальхассана тревожат дурные сны. А снились ему Сторожевые Камни, которые горели красным светом!

Успокоившись, Шальхассан с удовольствием подумал о дочери и сделал большой глоток из принесенного Разиэлем кубка. Ему по душе было благоразумие Шарры, ее твердость духа и умение владеть собой; все эти качества он и сам всегда старался привить ей — негоже, чтобы Трон Из Слоновой Кости занял человек слабовольный. Хотя, к сожалению, девочке свойственны беспричинные вспышки гнева, а уж эта ее последняя выходка… Разгром, учиненный Шаррой в собственных покоях, выпоротые кнутом фрейлины — это еще ничего; покои можно отремонтировать, а слуги есть слуги. Но вот история с Деворшем — совсем другое дело. Деворш был действительно хорошим воином, у них в стране таких воинов можно по пальцам перечесть, и Шальхассан выказал большое недовольство, когда ему сообщили, что капитан стражи Деворш был удушен немыми, охраняющими покои принцессы Шарры. Нет, что бы там Шарра ни говорила насчет нанесенных ей Деворшем оскорблений, все равно это был совершенно необдуманный и чересчур поспешный поступок!

Осушив голубой кубок, Шальхассан пришел к окончательному решению.

Девчонка стала чересчур самовольной! Пора, пора ей замуж. Как бы ни была сильна женщина, все равно лучше, когда рядом с ней мужчина. В том числе и в постели. Королевству нужны наследники. Давно пора!

Смотреть на борьбу Шальхассану наскучило, и он махнул рукой. Распорядитель тут же прекратил поединок. Впрочем, оба борца вели себя достойно и мужественно, и Шальхассан объявил, что освобождает обоих. По толпе придворных тут же пролетел гул одобрения, все задвигались, зашелестели шелковыми одеждами.

Уже отворачиваясь, правитель заметил, что один из борцов несколько запоздал с поклоном, хотя, безусловно, был преисполнен благодарности. Возможно, этот человек просто слишком устал или был ранен, однако спустить ему подобную оплошность Шальхассан не мог: честь и могущество трона должны быть незыблемы всегда и при любых обстоятельствах. Он снова махнул рукой — немому стражу в дверях.

Нет, эти немые с их удавками, безусловно, чрезвычайно полезны… А Шарре придется просто научиться ко всему подходить с разными мерками.

О приближающейся смерти можно узнать разными способами; известие о ней может упасть с небес, точно божественное благословение, или же ворваться в твою жизнь совершенно неожиданно, с адским шумом и грохотом. Может просвистеть у тебя над ухом, точно меч врага, а может прозвучать самой нежной песнью любви.

Полу Шаферу, который выбрал себе для смерти то место, где сейчас находился, по причинам более глубоким, чем постигшая его утрата, и более невнятным, чем простое сочувствие престарелому королю, становилось ясно, что долго на Древе Жизни ему не выдержать. Эта мысль принесла ему даже некоторое облегчение: по крайней мере в его неудаче ничего постыдного не будет. Не может быть бессмысленной смерть от руки божества.

Впрочем, он был достаточно честен, чтобы прекрасно понимать, что его вполне может убить не Бог, а изнуряющая поза, страшная жара, мучительная жажда; собственно, все это он понял сразу, как только его привязали к дереву.

Но Древо Жизни само по себе оказалось куда сильнее жары, жажды, неподвижности. Обнаженный, распятый на гигантском стволе Древа под лучами палящего солнца, Пол каждой клеточкой своей плоти чувствовал немыслимое могущество, таившееся под древней корой, ту силу, сопротивляться которой было невозможно, ибо она легко подчиняла его себе, как бы поглощая его вместе со всеми теми силами и возможностями, которыми обладал он сам. Древо Морнира вовсе не имело намерения сломить его; нет, он чувствовал, как оно обволакивает его неведомым силовым полем, втягивает внутрь себя, отбирает у него все — силы, мысли, чувства. Предъявляет на него свои законные права. И почему-то он знал, что это еще только начало, что впереди вторая ночь, что Древо еще только начинает просыпаться.

А вот Бог был уже близко. Пол всем своим телом, всем током крови чувствовал его неторопливую поступь, а теперь еще и слышал раскаты грома, пока еще далекие и негромкие, но ведь впереди целых две ночи. А Священную рощу вокруг него сотрясала беззвучная дрожь; такого не случалось здесь уже давно, очень давно, и теперь лес ждал появления своего властелина, который всегда приходит во тьме и всегда берет то, что положено ему по закону.

Радушный хозяин «Черного кабана» пребывал в таком дурном настроении, что ему лучше было не показываться на людях, иначе он мог окончательно подорвать свою репутацию. Хотя при сложившихся обстоятельствах вряд ли можно было бы спокойно взирать на тот разгром, что царил в таверне после минувшей ночи, и на лице хозяина явственно отражалось не просто крайнее недовольство, но даже некий ужас, когда он утром подсчитывал нанесенный ему ущерб.

Во-первых, на праздники в город съехалось множество гостей, всегда готовых пропустить стаканчик, особенно когда глотка пересохла от затянувшейся жары; а во-вторых, почти у каждого в кармане бренчали монеты, специально прибереженные для такого случая. И эти денежки могли бы — нет, ДОЛЖНЫ БЫЛИ! — перекочевать в его карман, черт бы их всех побрал! А теперь ему пришлось на целый день таверну закрыть, чтобы хоть как-то привести ее в порядок после того побоища, которое там учинили прошлой ночью.

Впрочем, уж он заставил виноватых потрудиться! Они у него как миленькие работали с самого утра; он не проявил сочувствия даже к тем, у кого были сломаны кости, не говоря уж о прочих ноющих и стонущих, которые без конца жаловались — кто на всякие беды, а кто просто на то, что не выспался. Ведь каждую минуту — да-да, буквально каждую минуту! — он терял деньги, денежки, чистую прибыль, ибо его «Кабан» оставался закрытым! И к его раздражению по этому поводу прибавлялись упорные злые слухи о том, что проклятый Горлас, королевский канцлер, намерен ввести закон, ограничивающий торговлю спиртным, как только в столице закончится двухнедельный фестиваль. Проклятая засуха! Хозяин «Черного кабана» с такой яростью набросился на кучу мусора в углу, словно это был ненавистный Горлас собственной персоной. Ограничит он их, как же! Интересно было бы посмотреть, например, как канцлер сумеет ограничить в потреблении вина и пива Тегида! Ведь этот толстяк за один только вчерашний день влил в свою утробу не менее недельной нормы!

Вспомнив Тегида, хозяин «Черного кабана» впервые за весь день не сумел подавить улыбку. Улыбнулся он почти с облегчением. Вообще-то злиться — тоже работа тяжелая! Подбоченившись, он оглядел помещение и решил, что открыть можно будет примерно через час, то есть день все-таки пропадет не полностью.

Вот почему, когда сумерки укрыли своим плащом извилистые улочки старого города, а в домах за занавесками затеплились огоньки свечей, гигантская черная тень одного из завсегдатаев «Черного кабана» уже ползла по мостовой к любимой таверне, двери которой вновь гостеприимно распахнулись для посетителей.

Тегид еще не совсем очухался после вчерашних «подвигов», а в переулке было темновато, и он чуть не упал, налетев на какого-то жалкого пьянчужку, еле переставлявшего ноги.

— Клянусь рогами Кернана! — вознегодовал великан. — Смотри, куда прешь, скотина! Мало кто осмелится встать поперек дороги самому Тегиду!

— Прошу прощения, — почти неслышно прошептал «пьянчужка». — Видишь ли, я оказался в затруднительном положении, и мне…

Он пошатнулся, и Тегид машинально подхватил его. К этому времени он уже успел немного освоиться в темноте, и в его налитых кровью глазах отразился священный ужас: он понял, кто его собеседник.