Ночь триффидов - Саймон Кларк

– Насколько бы наша жизнь стала веселее, если бы мы смогли овладеть подобным фокусом. Примерно через час после того как “гости” скрылись за горизонтом, вернулся посланный на рекогносцировку вездеход. Перебросившись несколькими словами с командиром экипажа, Сэм подошел к нам.

– Люди Торренса ушли, – сказал он с каменным лицом. – Пора возвращаться. Я понял, что дело плохо. Сэм знаком дал команду разместиться по машинам, и мы без промедления двинулись на север. Я не питал ни малейшей надежды на то, что увижу по возвращении что-нибудь хорошее.

Глава 27

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Возвращение в лагерь проходило в атмосфере мрачного ожидания. Но то, что мы там увидели, превзошло худшие прогнозы. Силы вторжения Торренса покинули лагерь, и сейчас, видимо, все оставшиеся корабли полным ходом шли на север, в Нью-Йорк. Нашему взору открылась картина чудовищных разрушений. Некоторые следы боя до сих пор вызывали содрогание. Вездеходы вошли в лагерь через проломы в изгороди. Вся территория была заполнена триффидами. Они почти не обратили на нас внимания, поскольку были увлечены трапезой. Берег реки был усеян обломками разбитых артиллерией десантных судов. Чуть выше по течению мы увидели полузатопленные остовы летающих лодок. Перед уходом захватчики изувечили самолеты. Они сделали все возможное, чтобы максимально осложнить нам жизнь. Разграбили хранилища топлива и склады провианта. От домов остались лишь головешки, уголья да пятна золы на земле. Чуть позже, когда участок земли в одном из углов лагеря был очищен от триффидов и надежно огорожен вездеходами, Сэм Даймс, взобравшись на броневик, произнес речь. Сказал, что впереди нас ждет каторжный труд, но мы должны заменить тех, кто пал, защищая лагерь. “Мы похороним их со всеми почестями и воздвигнем на месте их упокоения величественный монумент”, – сказал он. И только в этот момент мы – те, кто выжил, – до конца осознали всю чудовищность потери. Многие преклонили колени. Завершая свою речь, Сэм сказал:

– Да, Торренс расквасил нам нос. Но он нас не победил. И этим… варварским нападением на наш лагерь он своей цели не добился. Он послал сюда своих головорезов, чтобы те захватили и доставили в Нью-Йорк Дэвида Мэйсена. Им это не удалось. Это, в свою очередь, означает, что реализация самых зловещих стратегических планов Торренса остановлена. По крайней мере на время. Без Мэйсена он не может осуществить вторжение на остров Уайт, потому что знает – у островитян имеется воздушный флот, способный разбомбить корабли Торренса. Без Дэвида Мэйсена Торренс не сможет захватить машину, преобразующую триффидное масло в топливо. А без топлива не сумеет создать сколько-нибудь боеспособные военно-воздушные силы. Ты… – Сэм неожиданно повернулся лицом на север и в порыве ярости воздел кулак к небесам. – Ты можешь оставаться в своем дворце-небоскребе, Торренс! Ты можешь там сгнить заживо! Нам плевать! Несмотря на всю свою жестокость и беспредельное вероломство, ты преуспел лишь в том, что создал себе тюрьму. И ты ничего не способен сделать, чтобы увеличить хотя бы на один квадратный ярд площадь своей вонючей, грязной, потешной, презренной империи! На какую-то долю секунду мне показалось, что Сэм выхватит из кобуры пистолет и выпустит всю обойму в направлении далекого Нью-Йорка. Но его гнев исчез так же внезапно, как и появился. Повернувшись к слушателям, он самым обыденным тоном произнес:

– Все. Нас ждет работа. Во все концы лагеря двинулись очистные отряды. Бойцы были в противотриффидных костюмах из плотной парусины, на головах у них поблескивали похожие на аквариумы пластиковые шлемы. “Лесовики” отстреливали у триффидов верхушки вместе со стрекалами и валили растения на землю. Вскоре воздух наполнился воем цепных пил. Похоронные команды собирали мертвецов, идентифицировали их и вешали на ногу бирку. Бойцов Торренса мы хоронили так же, как своих, только установить личности, разумеется, не могли. Когда появился Гэбриэл, я натягивал парусиновый комбинезон, чтобы отправиться ремонтировать ограду. Он показал мне ведерко, до краев заполненное стеклянными шприцами.

– Мы нашли это у солдат Торренса, – пояснил он, высыпая содержимое ведерка в металлический мусорный бак. – Морфин?

– Нет, амфетамин. Сильнейший стимулятор. – Он покачал головой. – Перед атакой они до ушей накачались допингом, потому и мчались на пулеметы, как безумные. – Он брезгливо вытер руки и добавил: – Бедняги были в таком кайфе, что уже не чувствовали, когда в них попадала пуля. Вот это Торренс! Таким парнем нельзя не восхищаться, а? Ограждения являли собой жалкое зрелище. Обливаясь потом в своем парусиновом скафандре, я для начала пустил в ход кусачки, чтобы расчистить землю от спутавшихся обрывков проволочной сетки. После меня на это место должна была прийти команда, которая поставит столбы и навесит на них новую сетку. Ярдах в ста справа еще одна фигура с аквариумом на голове исправно щелкала кусачками. Итак, я разгребал спагетти из проволоки, а мимо меня в лагерь шествовали триффиды. Некоторые задерживались, чтобы хлестнуть по моему шлему стрекалом. Вреда эти удары мне не причиняли, но раздражали здорово. В лагере триффидов встречала спецкоманда истребителей. Я трудился изо всех сил, резал проволоку, освобождал ее от останков триффидов, раздавленных вездеходами. “Интересно, – думал я, – знают ли в штабе “лесовиков” о нападении Торренса на их передовой военный лагерь?” Штаб располагался в нескольких сотнях миль к югу и был в зоне досягаемости радиопередатчиков. Отдельные поселения, стараясь всеми силами скрыть свое местонахождение, крайне неохотно выходили на связь, а некоторые вообще отказались от передатчиков, предпочитая почтовую службу на перекладных – то, что в свое время именовалось в США “пони-экспресс”. Сообщения писались от руки и вручались, как правило, лично адресату. Подобная подозрительность часто граничила с паранойей, и я не представлял, как разбросанные по всему миру поселения смогут вступить друг с другом в простой контакт, не говоря уже о торговых союзах или пактах о взаимопомощи. Неужели мой отец был прав, когда говорил, что человечество, расколовшись на мелкие сообщества, обрекло себя на вымирание? Стояли теплые дни, и легионы бактерий без устали трудились, разрушая трупы. Несмотря на то что преступная деятельность Торренса не только бросалась мне в глаза, но и шибала в нос, я не переставал размышлять об этом человеке. Да, он был крайне жесток. Да, он разжигал войну. Да, он правил, вне всякого сомнения, драконовскими методами… Но в то же время… Да, в то же время ему нельзя отказать в способности видеть перспективу. И эта перспектива целиком завладела его сознанием. Цель была верной, только вот средства никуда не годились. Машинально щелкая кусачками, я настолько погрузился в свои мысли, что не заметил, как появились эти люди. Секунду назад перед моим взором были одни только стволы и мясистые листья триффидов – и вдруг я увидел четырех внимательно разглядывающих меня типов. Я инстинктивно оглянулся на стоявший у столба карабин, но в тот же момент одна из четверки – молодая женщина с волосами цвета воронова крыла – натянула тетиву и пустила стрелу. Стрела просвистела мимо и, ударив в приклад карабина, расколола его надвое. Я замер, глядя через пластик шлема на четверку пришельцев. Дефекты прозрачного пластика и капли триффидного яда искажали перспективу – гости казались скорее призраками, нежели людьми из плоти и крови. Тем не менее я с ужасающей ясностью увидел, как девушка положила стрелу на тетиву и подняла лук так, что острый наконечник смотрел прямо в мою грудь. Она медленно натянула тетиву.

Глава 28

К НАМ ГОСТИ

Как однажды написал мой отец, “против подобных доводов у меня нет аргументов”. Очень мудрые слова. Я вспомнил их, ожидая, что в грудь вот-вот вонзится стрела. В знак полной капитуляции я поднял руки. Некоторое время мы с подозрением взирали друг на друга. Со стороны все это выглядело, наверное, довольно комично. Человек в прозрачном шлеме и похожем на космический скафандр костюме, напротив него – четверка вооруженных луками и стрелами краснокожих в ярких цветных накидках из домотканого материала. Индейцы стояли плечом к плечу в гуще триффидов. Один из них поднял руку, чтобы отвести в сторону толстую ветку смертельно ядовитого растения, заслоняющего перспективу. Трое индейцев были почти дети, но четвертому, по моей оценке, было где-то между пятьюдесятью и семьюдесятью. Старик сверлил меня изучающим и – как мне почему-то показалось – веселым взглядом. Видимо, разобравшись в моей сущности, он сказал:

– Наоме, можешь опустить лук. Мы здесь не для того, чтобы чинить неприятности.

Я молча смотрел на них.

– Успокойтесь, молодой человек, – улыбнулся старик. – Или вы ожидаете услышать слова: “Я прийти брать твой скальп, бледнолицый”? Он склонил голову в легком поклоне, который мог бы вызвать зависть у профессионального дипломата, и сказал: