Лихачев - Тамара Леонтьева

Какое там «не критикуете»?.. Какая там «голубая кровь»? В решении всех этих задач люди просто сталкивались друг с другом так, что искры сыпались. Конструкторы и технологи не ладили между собой, спорили, возмущались, никак не могли договориться. «Дрались» с начальником кузницы. «Дрались» с литейщиками, которые все делали по-своему.

— Нужно же все-таки быть элементарно грамотным! — кричал один. — На данном этапе нам никто не разрешит перевертывать тут все вверх ногами. Надо учиться на ошибках Сталинградского тракторного.

— Может быть, хватит вам учиться на ошибках?! — кричал другой. — Может быть, вы на чем-нибудь путном поучитесь?!

— Ваша техническая премудрость недоступна моему слабому разумению, — замечал третий.

И вот однажды на техническом совещания выступил главный инженер Дмитрий Васильевич Голяев и подверг сокрушительной критике технические установки Демьянюка. Было уже известно, что Демьянюк вдруг предложил остановить на несколько дней некоторые цехи для перепланировки оборудования.

— Но вы же сами… Фома Семенович, — возражали ему.

— Допустим!.. Я сам… Исключение только подтверждает правило.

Но все были против остановки. Голяев воспринимал самое слово «остановка» как личное оскорбление. Предложение Демьянюка опровергало его же собственный главный принцип — «безостановочный переход». И ему, естественно, бросили обвинение в беспринципности. Завязался спор, как всегда в эти дни, горячий и несдержанный. И Голяев, внезапно утратив свою обычную мягкость, наговорил Демьянюку много неприятных слов. Демьянюк, в свою очередь, сказал, что нельзя быть «одержимым». Голяев заявил, что его назвали «маньяком» и он этого «так не оставит».

Демьянюк не спал ночь, а к утру написал заявление об уходе.

К Лихачеву Демьянюк пришел рано утром. Лихачев движением руки предложил сесть и продолжал писать что-то. Демьянюк, поджав губы, долго сидел и ждал.

— Что скажешь? — спросил наконец Лихачев дружелюбно и жизнерадостно. — Я слышал, тебе дали прикурить?.. Правильно. Закон есть закон… Не останавливаться!.. Но разве это молитва какая… Бывают и исключения, поправки. Как же ты не сумел доказать?

— Вот именно, Иван Алексеевич, — сказал Демьянюк. — Я не сумел доказать. Да и не собираюсь. Надоело доказывать. Я больше не могу. И прошу вас отпустить меня с завода.

Он привстал и, неловко достав из кармана свое заявление об уходе «по собственному желанию», положил его перед Лихачевым и снова сел.

Заявление было кратким: кому, от кого и текст: «Прошу освободить меня от работы на заводе». И подпись…

Лихачев был потрясен.

Составление проекта реконструкции двух механосборочных цехов, порученное беспартийному инженеру Демьянюку, было не просто техническим поручением. Это был акт высокого политического доверия. Нельзя было выше оценить, больше поверить в технический талант человека, в его кровную заинтересованность в общем деле, как доверить ему такое важное поручение.

Не поднимая глаз, Лихачев три раза прочел заявление.

— Заболел, что ли? — спросил он вдруг, похлопывая ладонью по заявлению.

— Вы можете смеяться надо мной сколько угодно, — сказал Демьянюк холодно, — но вам придется заканчивать эту работу без меня. Я не буду работать, когда меня совершенно не ценят, не желают со мной считаться. А прорабатывать себя я тоже не позволю.

Лихачев вначале даже не понял, что, собственно, хотел сказать Демьянюк.

«Не могу»… «Не ценят»… «Не буду работать»… — повторял он про себя.

— Как говоришь? — переспросил он. — Не позволишь себя прорабатывать?

— Я проект закончил, — поспешно сказал Демьянюк. — Не нравится. Как хотите, — добавил он горько. — Сформировал вам дивизию — можете идти в бой.

Лихачев вскочил.

— Это вы нам сформировали дивизию? Ну спасибо! А я и не знал, кто у нас тут этим занимается… Уходите, — сказал он, поспешно схватывая перо и опускаясь в кресло. — Я уж вижу…

Он написал через все заявление наискось красными чернилами: «Уволить с завода», — и сунул заявление в папку «В приказ».

— Уходите, — повторил он. — Уходите. Вы не любите завод.

Руководитель, не умеющий владеть собой, являет весьма жалкое зрелище. Ничто не играет такой важной роли в осуществлении руководства, как хорошие тормоза. Лихачев это интуитивно понимал. Он всегда был подчеркнуто спокоен, чувство юмора ему никогда не изменяло, по на этот раз он буквально задохнулся от негодования.

Он не видел, как закрылась за Демьянюком дверь и как минуту спустя вошел один из его помощников, Семененко.

Только минуту спустя он увидел, что Семененко стоит у стола и смотрит на него.

— Там приехали из Тагила! Ждут, Иван Алексеевич, Речь шла о нескольких молодых техниках, которые ездили в Тагил в командировку и, как стало известно, ничего там не сделали, зато пьянствовали вовсю. Их собирались судить показательным судом. Они приехали просить Лихачева защитить их.

— Скажите им, что я их не приму, — сказал Лихачев. — Пусть их судят. Таких людей, которым завод безразличен, нужно выживать, как клопов. Все!..

3

Несколько дней спустя на профсоюзной конференции завода Лихачев рассказал об инженере Демьянюке.

Вот выдержки из подлинной стенограммы его речи:

— Итак, товарищи, у нас случилось то, что бывает иногда. В хорошем стаде завелась паршивая овца. Инженер Демьянюк ушел с завода, разобидевшись на критику. Он, видите ли, беспартийный и сказал, что «прорабатывать» себя не позволит. Но мы, большевики, в этом «прорабатывают» никак не можем себе отказать. Мы всегда бесстрашно вскрываем все недочеты и идем вперед. Мы поручили ему проектирование двух механосборочных цехов, в них должно работать десять тысяч человек. Не каждому доверишь такое проектирование, а ему доверили. Он нам очень дорого стоил и браку много делал, и неполадок у него много было, пока учился. Когда он выучился, мы послали его за границу, в Германию и Америку. А теперь, когда надо идти в наступление, этот командир пришел и говорит; «Я вам создал дивизию, а воевать идите сами». Он нам, видите ли, создал дивизию!..

Его слова вызвали целую бурю.

Лихачева самого теперь обвиняли в доверчивости п отсутствии бдительности.

Это была такая нарастающая ярость, что у Лихачева где-то в глубине души зашевелилось сомнение.

Пожалуй, он сам слишком погорячился. Если бы у него хватило выдержки, может быть, все повернулось бы иначе.

Лихачев привык верить себе, своему душевному расположению к какому-либо человеку — это чувство так редко его обманывало, что он был готов уже искать какие-то извиняющие Фому Семеновича Демьянюка обстоятельства. Но никаких таких обстоятельств не было.