Фаворит - Дик Фрэнсис

– Вам удобно лежать? – спросила она, взяв мою руку и щупая пульс.

– Нет, – пробормотал я, перестав притворяться.

– Я скажу доктору Митчему, что вы пришли в себя. Он, наверное, захочет осмотреть вас.

Она записала что-то на карточке, лежавшей на столе, еще раз широко улыбнулась мне и исчезла за дверью.

Значит, я в больнице. Но я все еще не имел ни малейшего представления о том, что случилось. Может быть, меня переехал паровой каток? Или растоптало стадо слонов?

Доктор Митчем разрешил только половину загадки.

– Почему я здесь? – спросил я его хриплым шепотом.

– Вы упали с лошади, – ответил он.

– А кто я такой?

Услышав этот вопрос, он постучал по зубам кончиком карандаша и несколько секунд пристально смотрел на меня. Это был еще молодой человек с грубоватыми чертами лица, пушистыми, уже редеющими белокурыми волосами и умным, ясным взглядом светло-голубых глаз.

– Думаю, что будет лучше, если вы вспомните сами. Убежден, что это вам вскоре удастся. Не тревожьтесь об этом. Не тревожьтесь вообще ни о чем. Просто отдыхайте, и память вернется. Если и не сразу – этого ожидать трудно, – то постепенно, по крупицам вы вспомните все, кроме, может быть, самого падения.

– Что у меня поврежденного? – прохрипел я.

– У вас сотрясение мозга. Что касается остального, – он окинул меня взглядом с головы до ног, – сломана ключица и четыре ребра, очень много ушибов.

– Слава богу, ничего серьезного, – с трудом выдавил я.

Он разинул рот от изумления, но тут же расхохотался:

– Конечно ничего серьезного! Такой уж вы народ, все одинаковые. Совершенно сумасшедший народ!

– Кто мы? – спросил я.

– Не важно, скоро вы все вспомните, – ответил он. – Подремлите, если сможете, а когда проснетесь, будете знать гораздо больше.

Я последовал его совету, закрыл глаза и вскоре погрузился в сон. Мне снилось, что я слышу хриплый голос, исходящий из вазы с красными и желтыми крокусами, который шептал какие-то угрозы и довел меня до того, что мне захотелось заорать и ринуться от него прочь, но я тут же понял, что это мой собственный шепот, и крокусы превратились в густой зеленый лес с алыми птицами, мелькающими в тенистом полумраке. Потом мне показалось, что я стою на скале и, силясь что-то разглядеть внизу, все больше и больше наклоняюсь вперед и наконец падаю…

На этот раз я произнес вполне осмысленные слова: «Я упал с дерева». Я знал, что со мной это случилось в детстве.

Теперь я явственно услышал голос и открыл глаза. Рядом стоял доктор Митчем.

– С какого дерева? – спросил он.

– В лесу, – сказал я. – Я ударился головой, а когда очнулся, отец стоял на коленях возле меня.

Опять возле меня раздалось восклицание. Я повернул голову, чтобы посмотреть, кто это.

Он сидел там, загорелый, крепкий, изящно одетый, в сорок шесть лет выглядевший совсем еще молодым человеком.

– Эге! Здравствуй! – сказал я.

– Вы знаете, кто это? – спросил доктор Митчем.

– Мой отец.

– А как вас зовут?

– Алан Йорк, – ответил я, не задумываясь, и память сразу вернулась ко мне. Я вспомнил все, что происходило до того утра, когда я отправился на Бристольские скачки. Я помнил даже путь туда, но что случилось после этого, было по-прежнему скрыто непроницаемой завесой.

– Как ты сюда попал? – спросил я отца.

– Прилетел чартерным рейсом. Миссис Дэвидсон позвонила мне и сказала, что ты лежишь в больнице. Я решил, что надо бы поглядеть на тебя.

– Сколько же времени… – начал я медленно.

– Сколько времени вы были без сознания? – понял меня доктор Митчем. – Сейчас утро, воскресенье. Значит, два с половиной дня. Неплохо, если принять во внимание, как здорово вы разбились. Я сохранил ваш шлем, чтобы показать вам. – Он открыл шкафчик и вынул остатки шлема, который спас мне жизнь. Шлем почти развалился надвое.

– Придется доставать новый, – сказал я с сожалением.

– Совсем сумасшедший! Вы все абсолютно сумасшедшие, – убежденно заявил доктор Митчем.

На этот раз я знал, о чем он говорит. Я улыбнулся, но улыбка получилась кривая, потому что я обнаружил, что половина моего лица распухла, была неподвижна и болела. Я поднял было левую руку, чтобы ощупать опухоль, но рука поднялась только дюймов на шесть и опять упала. Движение вызвало острую боль в плече. Несмотря на тугие бинты, которые стягивали плечо, я почти услышал, как скрежещут, царапаясь друг о друга, сломанные края ключицы.

И тут же, словно по сигналу, все боли в моем разбитом теле ожили и слились в одну мучительную, дергающую боль. Я хотел сделать глубокий вдох, но сломанные ребра выразили яростный протест.

Я закрыл глаза.

– Что с ним? – тревожно спросил мой отец.

– Ничего, не беспокойтесь, – сказал доктор Митчем. – Очевидно, начинают сказываться переломы. Я сейчас дам ему болеутоляющее.

– Завтра я встану, – сказал я. – Мне и раньше доводилось падать. И ключицы я тоже ломал. Это ненадолго. – А про себя с грустью подумал: «Чертовски неприятная история».

– Завтра – нет, даже и не думайте, – услышал я голос доктора Митчема. – Неделя полного покоя. У вас сотрясение мозга.

– Я не могу неделю валяться в постели! – запротестовал я. – Я буду слабее комара, а мне надо скакать в Ливерпуле!

– Когда это? – подозрительно спросил доктор Митчем.

– Двадцать четвертого марта, – сказал я.

Наступило короткое молчание – они обдумывали мои слова.

– Стало быть, в будущий четверг, – заметил мой отец.

– Выбросьте это из головы! – строго сказал доктор Митчем.

– Обещай мне, – попросил отец.

Я открыл глаза, посмотрел на него и, увидев тревогу на его лице, в первый раз в жизни понял, что я для него значу. Я был единственным ребенком в семье, и десять лет после смерти матери он воспитывал меня сам, не доверяя экономкам, гувернерам или интернатам, как сделал бы на его месте любой другой богатый человек. Он тратил свое драгоценное время, играя со мной и обучая меня, стараясь, чтобы я научился жить счастливо и с пользой под бременем огромного богатства. Он сам всегда учил меня смело идти навстречу опасностям, но скакать в Ливерпуле в теперешнем моем состоянии было недопустимым риском, на который я просто не имел права, – я понял это по выражению его лица.

– Обещаю, – сказал я. – Я не буду скакать в Ливерпуле в этом месяце. Но потом я снова стану участвовать в скачках.

– Ладно. Договорились. – Отец успокоился, улыбнулся и встал. – Я еще загляну к тебе вечерком.

– Где ты остановился? И вообще, где мы сейчас? – поинтересовался я.

– Это бристольский госпиталь, а живу я у миссис Дэвидсон, – ответил он.

– Значит,