Слышишь, Кричит сова ! - Юрий Греков

- Иногда люди принимают необдуманные решения,проговорил, поднимаясь, первый подводник, и уже от дверей каюты добавил, обернувшись: - И случается так, что потом у них нет времени пожалеть об этом.

Не нужно было быть особенно проницательным, чтобы понять, что означают эти слова. И капитан ответил: - В доброе старое время пиратов вешали на реях. И хоть теперь парусников все меньше, реи есть на любом корабле, даже на моем пароходе.

Неизвестные, держа команду под автоматами, быстро прошли к радиорубке. Простучала очередь. Рации на "Этерне" больше не существовало - капитан это понял сразу. А бандиты, все так же держа моряков под прицелом своих шмайсеров, попрыгали в резиновую лодку. И через несколько минут принявшая их на борт громадная металлическая сигара быстро ушла под воду...

Шлюпок не успели спустить. Сейчас капитан понимал, что это было невозможно. Переломленная надвое "Этерна" пошла ко дну, как утюг. И только чудо - из тех, что иногда случаются с моряком в море, спасло капитана.

Страшным толчком его вышвырнуло сквозь пролом в борту, и когда он, почти теряя сознание, изо всех сил работал руками, пытаясь выбраться из огромного водоворота, чтото налетело на него, больно ударив в плечо. Пальцы судорожно вцепились в край борта - это была шлюпка, сорванная взрывом.

Всю ночь капитан кружил на шлюпке у места катастрофы, окликая товарищей. А когда взошло солнце, капитан понял, что он один, совсем один в этом огромном океане...

- В районе выброски чисто! - доложил Аусвурф, - можно устанавливать второй полюс исказителя.

Эдуард Карлович, помолчав, спросил: - Сколько нужно времени?

- Три-четыре дня.

- Действуйте.

...Истекали четвертые сутки болтанки по серо-зеленым ямам. Капитан сидел, вернее, полулежал, привалившись к борту. У него еще хватило сил поднять весла в шлюпку, иначе - капитан это знал - их обязательно смыло бы волной. И тогда бы случилось самое страшное: что может быть страшнее, чем потерять возможность сопротивляться обстоятельствам, пусть даже самым безнадежным...

Гугурига хрустнул пальцами. "Волнуюсь, что ли?" - удивился и тут же успокоился, ощутив уверенность и силу: шутка ли - сейчас он щелкнет этим рычажком, и в мгновение ока один за другим в океанскую пучину, там, далеко - в Пространстве-!, рухнут все эти вагоны, что видны на левом обзорном экране. Он попробовал пересчитать вагоны, насчитал семнадцать, остальные оставались за краем экрана.

Он взялся двумя пальцами за рычажок, но тут вспомнил и щелкнул другим - опустил на экраны защитные фильтры - техслужба предупредила, что при такой мощной депортации возможны сильные световые эффекты.

- Ну, с богом! - оглядевшись и увидев, что все предосторожности приняты, Эдуард Карлович рывком сдвинул рычажок.

Капитан отдыхал, равнодушно скользя взглядом по гребешкам волн, колыхавшихся до самого горизонта, который временами то уходил далеко-далеко, то оказывался почти рядом. В полдень четвертого дня вдруг прямо по кyрсу вспыхнула ослепительно яркая точка света, который ча долю секунды залил полнеба. Страшной болью резануло глаза. Капитан закрыл лицо руками, но свет был настолько сильным, что проникал сквозь плотно прижатые ладони.

Потом все померкло. И тут грохнуло. В самый страшный шторм, когда в небе грохотали, меча молнии, тысячи громов, капитан не слышал такого грохота. Он отнял ладони от глаз. Вокруг было так темно, как будто на океан обрушилась ночь, густая, беззвездная. Капитан поднес руку к глазам и ничего не увидел. И в эту минуту он почувствовал, что огромная волна подняла шлюпку и понесла, понесла - куда? - капитан не знал. И вслед налетел горячий ветер и завертел суденышко юлой.

Шли часы. А ночь все не кончалась. И тогда капитан понял, что он ослеп...

- Да, здорово! Раз - и нету,- Гугурига с уважением погладил крохотный рычажок.

Щелкнул приемник пневмопочты - Служба Счета докладывала: за последние пять минут население Хальтштадта уменьшилось на двенадцать тысяч человек. Он удовлетворенно вздохнул и придвинул, фужер с шампанским.

Опасности великим планам больше не существовало...

К Целебесскому берегу прибило шлюпку с потерявшим сознание моряком. Не приходя в себя, моряк умер на третий день.

Неделей спустя в регистры Ллойда было внесено, как пропавшее без вести, старое сухогрузное судно "Этерна".

Эти два внешне никак не связанных события остались лишь в каталогах знаменитой страховой компании да в недолгой памяти людей, видевших на своем веку немало погибших моряков...

Не входя в экран, Гугурига наблюдал за тремя людьми, смирно сидевшими в расставленных полукругом перед большим экраном креслах - перед экраном, на котором должен был вот-вот появиться он, Хозяин.

Лентен, некрупный, круглоплечий, "со следами былой красоты", был явно оживлен, хотя и старался не ерзать в кресле. Три недели назад, когда он с минуты на минуту ждал прихода полицейских, к нему неожиданно явились совсем другие гости. Их предложение было ошеломляющим, но в тот момент он об этом и не задумался - главное, ему было предложено спасение. Службу здесь он получил знакомую - навыки, благоприобретенные в молодости, не забываются. И хотя только в последнее время какой-то не в меру ретивый следователь докопался, наконец, до содержания тщательно вымаранной страницы в биографии преуспевающего владельца доброго десятка шикарных ресторанов, сам он об этом никогда не забывал, нередко вспоминая добрые старые времена, когда рестораны были еще в далеком будущем, а в настоящем был он - молодой и красивый гауптштурмфюрер Лентен, в двадцать три года удостоившийся высокого доверия и должности начальника концентрационного лагеря вместимостью в 120 тысяч голов. И, неожиданно спасшись прямо из-под носу голландской Фемиды, он вошел в должность, порученную ему спасителем и Хозяином, как нога в хорошо сшитый по мерке сапог. В первые дни, переживая спасение, он и не обратил внимания на то, что служебный его кабинет больше похож на камеру, а удобства, предоставленные в его пользование, мягко говоря, минимальны. Но привычка к комфорту, естественная для человека его недавнего положения, в последние дни стала давать знать о себе все чаще - и койка была жесткой, и обычный кранумывальник в углу тесной спальни вместо отделанной каррарским мрамором ванной комнаты, и стол, годный разве что для солдата-фронтовика. Все это вместе взятое и еще многое другое плюс прорва работы несколько поумерили его первоначальную радость. И сейчас, сидя в большом роскошном зале, он разглядывал стены, увешанные коврами, осторожно втягивал полузабытый запах орхидей, некоторые из них были ему вовсе незнакомы, хотя коллекция ресторатора Лентена вызывала в свое время зависть у крупнейших коллекционеров. Чувствуя ногами упругую мягкость медвежьей шкуры, брошенной на пол перед креслом, всеми порами ощущая аромат окружающей роскоши и великолепия, Лентен испытывал радостное предчувствие близких и приятных перемен, по крайней мере, в быту, и с большим трудом сдерживал оживление, все больше охватывавшее его.