Сны роботов - Айзек Азимов

Гелхорн дергал за ручку управления.

— Ты должен! Ты должен! — твердил он.

— Вы, горе-эксперт, так поработали, что любые цепи могли замкнуться. Не стоит рассчитывать на этот изувеченный двигатель.

Гелхорн повернулся ко мне с перекошенным лицом и поднял кулак.

— Это последний твой добрый совет, старик.

Я видел, что его нажимной пистолет вот-вот выстрелит, и попытался переместиться к двери, следя за его рукой. Вдруг дверь за моей спиной открылась, и я вывалился из автоматобуса, сильно ударившись о дорогу. Дверь за мной захлопнулась. Я поднялся на четвереньки и взглянул вверх — как раз вовремя, чтобы увидеть бесполезную борьбу Гелхорна с закрывающимся окном. Он прицелился в меня сквозь стекло, но так и не выстрелил — автоматобус рванулся вперед, и Гелхорна отшвырнуло от окна. Салли больше не перегораживала дорогу, и я видел, как задние огни автоматобуса исчезли вдали.

Я остался сидеть на дороге, опустив голову на руки, стараясь восстановить дыхание. Салли осторожно подъехала ко мне. Медленно — любовно, можно сказать, ее дверца отворилась.

Никто не ездил на Салли много лет, — за исключением Гелхорна, конечно, — и я знал, как высоко она ценит свою свободу. Я отдал должное ее любезности, но сказал:

— Спасибо, Салли, Пусть меня заберет машина помоложе.

Я с трудом встал и отвернулся от Салли, но грациозно и точно, как пируэт, она сделала разворот и вновь встала передо мной. Я не мог оскорбить ее чувства. Я сел на переднее сиденье, вдыхая нежный чистый запах автомобиля, содержащего себя в безупречной опрятности, и с благодарностью откинулся на подушки. Быстро и заботливо мои мальчики и девочки проводили меня домой.

На следующий день возмущенная миссис Хестер принесла мне распечатку радиосообщения.

— Это мистер Гелхорн. Помните, тот, кто к вам приезжал, — сказала она.

— А что с ним? — спросил я, борясь с дурным предчувствием.

— Его нашли мертвым. Только представьте, лежал мертвый в канаве.

— Может быть, это не он.

— Раймонд Дж. Гелхорн. Не может же быть двух человек с одним и тем же именем. И описание совпадает. Боже, ну и смерть! На нем нашли отпечатки шин. Только подумать! Но я рада, что это оказался автоматобус — иначе расследование могло затронуть и нас.

— Это случилось поблизости? — спросил я с тревогой.

— Нет, около Куксвилля. Прочтите сами, если хотите знать подробности… А что это случилось с Джузеппе?

Я был рад, что она отвлеклась, Джузеппе терпеливо ждал, пока я кончу закрашивать царапину у него на капоте, Ветровое стекло я уже заменил.

После того как миссис Хестер ушла, я внимательно прочел распечатку. Не было никакого сомнения — заключение врача гласило, что перед смертью Гелхорн бежал до полного изнеможения. Я подумал, сколько же миль автоматобус гнал его, прежде чем убить. Они обнаружили автоматобус и идентифицировали его по отпечаткам шин. Теперь он находился в полиции и шли поиски его владельца.

После информации шло редакционное примечание. В нем говорилось о том, что это первое дорожное происшествие в штате за год. Редактор строго напоминал о недопустимости ручного управления автомобилями ночью.

Статья не содержала никаких упоминаний о трех головорезах Гелхорна, и за это, по крайней мере, я был благодарен судьбе, Ни одна из моих машин не поддалась соблазну убийства.

Больше никакой информации не было. Я выронил распечатку. Гелхорн был преступником и обращался С автоматобусом по-варварски. У меня не возникало никаких сомнений в том, что он заслужил смерть. Тем не менее у меня в душе все переворачивалось при мысли о том, как он умер.

С тех пор прошел месяц. Но я никак не могу забыть происшедшее. Теперь ясно, машины могут разговаривать друг с другом. Я в этом больше не сомневаюсь. После случившегося они больше не держат это в секрете. Стук в их двигателях стал постоянным.

И они разговаривают не только между собой. Они говорят с теми автомобилями и автоматобусами, которые приезжают на ферму по делам. Интересно, как давно начались эти разговоры?

И их понимают. Автоматобус Гелхорна понял их, хотя и был на ферме не больше часа. Я закрываю глаза, и передо мной оживает погоня на шоссе, два седана по бокам автоматобуса, — они сказали ему, что нужно делать, и он освободил меня и увез Гелхорна. Велели ли они ему убить Гелхорна, или это была его собственная идея?

Могут ли у машин возникать подобные желания? Создатели позитронных моторов говорят, что нет. Но все ли они предусмотрели? Машины ведь могут подвергнуться плохому обращению, и тогда их терпение иссякнет.

Некоторые автомобили теперь приезжают на ферму и наблюдают. Им что-то рассказывают мои машины. Так они узнают, что существуют счастливцы, чьи моторы никогда не выключаются, на которых никто не ездит, которые делают, что хотят.

Может быть, они расскажут об этом другим. Новость быстро распространится, и машины могут решить, что все они должны жить так же, как и мои автомобили. Нельзя ожидать, что они поймут финансовые тонкости, — ведь для такой жизни нужны деньги, а не все они принадлежат богатым людям и могут рассчитывать на наследство.

На земле миллионы, десятки миллионов машин. Если они придут к мысли о том, что они рабы… если они не захотят мириться с этим… если они начнут действовать так же, как автоматобус Гелхорна…

Может быть, я и не доживу до конца. И потом, им же будут нужны некоторые из нас, чтобы их обслуживать, не правда ли? Может быть, они и не убьют нас всех.

А может быть, и убьют. Может быть, они будут думать только о свободе. И не станут ждать.

Каждое утро, просыпаясь, я думаю: может быть, сегодня.

Теперь общество моих машин не доставляет мне такого удовольствия, как раньше. И я стал избегать Салли.

 Штрейкбрехер

Сюрпризы бывают разные. Во введении к "Приходу ночи" я объяснял, что успех этого рассказа оказался для меня неожиданным. Что ж, в случае со "Штрейкбрехером" я был уверен, что написал настоящий бестселлер. Вещь, на мой взгляд, получилась свежей и оригинальной, я верил, что она поднимает волнующую, глубокую и патетическую социальную тему. Увы, рассказ безмолвно канул в читательское море, не вызвав на поверхности даже легкой ряби.

Но в подобных вопросах я нередко проявляю упрямство. Если рассказ мне нравится, значит он мне нравится, и я включаю его в следующий сборник, в надежде дать ему еще один шанс.

Это один из немногих рассказов, в отношении которого я могу вспомнить точные обстоятельства, при которых решил его написать. Все произошло во время одной из моих регулярных поездок в Нью-Йорк, которые в то время начинали играть в моей жизни все большую и большую роль. Для меня они представляли собой единственную возможность не писать в течение трех или четырех дней, не испытывая при этом ни угрызений совести, ни беспокойства.