Бронепоезд «Гандзя» - Николай Григорьев

А через час, проведенный в дороге, меня торжественно на крыльце своего дома приветствовала «дружина» Ивана Васильевича — Вера Андреевна.

Следом за мной, поездом из Харькова, приехал полковник-инженер Филиппенко. Он и Крысько перемигнулись, встали рядом и, сдерживая смех, гаркнули:

— Товарищ командир, вы телефонистов спрашиваете? Вот они, телефонисты!

Да, вот так именно приспели мне на выручку два дружка — бойкие, ловкие и одинакового роста: чернявый Филиппенко и русоволосый Крысько.

Под смех присутствующих пришлось и мне войти в роль.

— Но вы же пулеметчики! — выразил я сомнение, как и подобает командиру.

— Пулеметчики, — кивнули оба. — Но можем и линию проложить.

— Тогда за дело, ребята!

— Есть станция, — доложил Филиппенко и прицелился вилкой к красным, как закатное солнце, соленым помидорам.

— Есть заземление, — добавил Крысько, помогая жене в хлопотах у стола.

— Есть огонь — добра горилка! — зычным голосом артиллериста завершил доклады Кришталь.

И все мы подняли чарки.

За столом было много радостных воспоминаний, были и минуты молчания. Поминали погибших.

Здесь я впервые твердо узнал, что Федорчук погиб.

Как видно, я не успел справиться с собой — и горечь утраты тяжелой печатью легла на мое лицо. Вера Андреевна глянула на меня и заплакала. Потом наполнила мою чарку и велела мне отдельно, особо помянуть матроса.

Выяснилось, что Филипп Яковлевич Басюк (Федорчук) — уроженец не дальних отсюда мест. Найдутся, возможно, и родственники.

И мы, ветераны «Гандзи», порешили: собрать все, что может восстановить память о нашем геройском моряке.

— Еще одно сообщение… — начал было Крысько и замялся. Шепнул что-то Филиппенко. Оба заулыбались.

— Вижу, — говорю, — хлопцы, дулю мне готовите?

— Дуля кисловатая, — рассмеялся Филиппенко.

А Крысько:

— Угадайте, про кого разговор?

«Кого же, — думаю, — мне преподносят под видом кислой дули? С бойцами на бронепоезде я ладил, меня уважали… Стоп, уж не намек ли на Малюгу?»

Так и есть — угадал. Значит, жив, бородач! Любопытно, как-то мы встретимся.

Встали от стола. Пошли пройтись по Хмельнику. Ивана Васильевича Крысько здесь знает каждый. Еще недавно он был в Хмельнике заместителем председателя исполкома.

И сразу почувствовали, что городок сегодня чем-то приятно взволнован. Заходим всей гурьбой в парикмахерскую — и происходит невероятное: клиенты дружно уступают нам свою очередь. А сам парикмахер, отбивая на ремне бритву, делает несколько метких замечаний о действиях бронепоезда «Гандзя» под Винницей.

Побритые, причесанные и опрыснутые одеколоном, мы двинулись дальше. Узкие тротуары из каменных плит, заложенные еще в глубокую старину, чередовались с полосками асфальта. А над головами нависали кусты и деревья, которым было явно тесно за ветхими заборчиками.

К тротуару, на красную линию, выступали лишь вновь построенные дома; все остальные прятались в зелени от южного зноя.

Под предводительством Ивана Васильевича мы побывали в универмаге. В Доме культуры. В райисполкоме… Всюду уже с порога нас встречали приветливыми улыбками, спеша усадить на почетное место.

В беседах хмельчане и хмельчанки охотнее всего говорили о гражданской войне. При этом оказалось, что все они превосходно разбираются в устройстве гаубицы шестидюймового калибра.

Ай да Иван Васильевич! Да ведь у тебя весь город прочитал книжку «Бронепоезд «Гандзя»»!

На другой день из Винницы примчался в Хмельник фургончик радиовещания. Корреспондент радио усадил нас, гостей Ивана Васильевича, вокруг магнитофона и потребовал интервью. Все это было передано в эфир.

Потом за нас принялись газеты…

Приятно, конечно, понежиться в лучах славы, но пора было браться и за работу

Чтобы написать вот эти страницы, мне не хватало тогда многого.

После разгрома врага у Попельни и не менее тяжелых боев за Киев бронепоезд «Гандзя» превратился в искалеченного и уже беспомощного воина.

Штаб Щорса приказал «Гандзе» отойти в глубокий тыл, на брянские заводы, для капитального ремонта.

По несчастью, я заболел тифом и попутный санитарный поезд умчал меня в Москву.

А что сталось с бронепоездом?

Два вечера воспоминаний — и Крысько, Кришталь, Филиппенко, дополняя и поправляя друг друга, рассказали о времени, проведенном в Брянске.

С восторгом говорили о Луначарском. Встретились они с ним в цехах завода. Нарком просвещения был в военной форме, которая ему явно не шла. Он и сам, человек глубоко мирный, смущался своим видом, а наган в кобуре, как нарочно, то и дело выползал к нему на живот. И чувствовалось, что между наркомом просвещения и наганом не прекращается глухая ссора.

Анатолий Васильевич был послан сюда Лениным. С мандатом уполномоченного Реввоенсовета Республики он оказывал помощь заводам в ремонте бронепоездов и в выпуске новых.

Спасибо Анатолию Васильевичу, занялся он и полуразрушенной «Гандзей».

Вот когда наконец-то бронепоезд оделся в стальную броню!

С еще более мощным, чем прежде, вооружением он был двинут под Орел против рвавшихся к Москве полчищ Деникина.

Одели здесь как следует и бойцов — в кожаное обмундирование. Каждый получил куртку, брюки, ботинки с крагами и кожаную фуражку. Построились бойцы и сами на себя залюбовались. И красиво, и внушительно: будто не одежда, а боевые латы поблескивают!

На фронт под Орел прибыла дивизия латышских стрелков — в боях с белогвардейцами она не знала поражений.

«Гандзя» вошла в колонну бронепоездов с задачей — массированными артиллерийскими ударами содействовать успеху латышей.

20 октября, после кровопролитного сражения, Орел был очищен от врага.

Только Теслера бойцам не удалось повидать.

Ивану Васильевичу Крысько был подан «газик». Для поездки ветеранов «Гандзи».

«Нелегко, — подумал я, — товарищам из Хмельника в эту пору лишиться автомашины. В разгаре уборка урожая. А мы занимаем «газик» на несколько дней, причем для дела совсем не срочного. Хотим отыскать затерявшиеся следы бронепоезда «Гандзя», его людей… По существу — историко-революционная экспедиция. А для таких экспедиций есть свой, спокойный календарь».

Но товарищи в Хмельнике высказались за немедленный наш отъезд: «Пополнить реликвии гражданской войны — это же святое дело!»

В машине нас, пассажиров, пока четверо: Крысько, Филиппенко, Кришталь и я.

Держим направление на Винницу. Потом сворачиваем на шоссе Винница Хмельницкий.

Я жадно глядел по сторонам. Воевал за Украину — но много ли я видел в этой стране? Бронепоезд ведь привязан к железной дороге. Даже в бинокль видишь только цель для артиллерийского обстрела.

Едем дубовой аллеей.

Что ни дерево — Тарас Бульба в лесном царстве.

На ветвях дубов будто облака поселились. И только потому, что облака зеленые, догадываешься, что это листва.

Выходим из машины, вчетвером беремся за руки — не обхватить дуба! Кличем шофера: «Становись пятым!»

Аллея эта такой длины, что соединила два областных центра — Винницу и Хмельницкий.

Сто километров двухсотлетних дубов.

Однако за дорогу в «газике» прибавился пассажир; теперь нас, кроме шофера, не четверо, а пятеро. Кто же пятый?

А мы сделали крюк, чтобы повидаться с Малюгой. В жизни мой старый артиллерист называется Лукьян Степанович Головатый, житель села Зяньковцы. Он колхозник, уважаемый в здешних местах человек. Когда с окончанием гражданской войны вернулся с бронепоезда, селяне избрали его головою сельрады (председателем сельского Совета). «Головатый — да с такой фамилией только и быть головою!» Дружеский каламбур, но Лукьян Степанович и в самом деле с первых же шагов проявил себя человеком ума государственного.

С асфальтового шоссе мы свернули на проселок. «Газик», направляемый деревенскими мальчишками, въехал в тихую улочку.

Плетень, из-за которого выглядывают вперемежку мощные диски подсолнуха, початки кукурузы, цветы мальвы. Клуня с камышовой крышей. В глубине двора, на пригорке, хороший дом.

Тишина, словно все оцепенело от зноя. И только когда под нашими совместными усилиями заскрипели неподатливые ворота, откуда-то гулко залаяла собака.

Медленно открылась дверь, и с крыльца, припадая на костыли, начал спускаться очень худой одноногий старик.

Трудно было узнать в нем крепкого, осанистого Малюгу. Смоляная борода оскудела — насквозь светится.

На полдороге старик остановился, приставил ладонь ко лбу и стал нас, приезжих, рассматривать.

— Лукьян, угомони собаку! — крикнул Крысько. — Встречай, командира привезли!

Мы долго лобызались. А введя меня в дом, Лукьян Степанович посадил рядом с собой за стол и никому из домашних не позволил за мной ухаживать. Сам, из своих рук, стал кормить меня и поить.