Поцелуй осени - Ольга Карпович

Итак, Женя Стрельников, сын высокопоставленного папаши, в середине шестидесятых, оставив беременную невесту, отправился в африканскую республику на стажировку при посольстве. Конечно, это он…

Между тем раздухарившийся после нескольких рюмок коньяка Евгений Павлович уже тащил к ней пухлую стопку закапанных мутными пятнами, отпечатанных на машинке листков.

— Вот, посмотрите, посмотрите, — настойчиво тыкал он ей бумаги, дыша в лицо тяжелым коньячным перегаром. — Работа проделана, прямо скажем, немалая. Не знаю, что наговорила вам обо мне Лариска — а от этой, с позволения сказать, женщины всего можно ожидать, — но значения моих трудов для современной науки даже и она отрицать не может. Взгляните!

— Хорошо, хорошо, Евгений Павлович, я после посмотрю, — пыталась отклониться от него Лика. — Уверена, это очень ценные заметки.

— Ну еще бы, — приосанился Рассказов. — Опыт-то за плечами немалый. В советское-то время я был известен, очень даже известен в своих кругах. Заслуг хватает. Да и сейчас есть еще люди, которые ценят, не забывают. Но мало, милая девушка, очень мало. Кругом-то, куда ни глянь, одна чернь, ничтожества, лицемеры, подхалимы. А у меня прадед-то был дворянин, чуть ли не царских кровей, кавалер ордена четвертой степени.

«Бред какой-то! — подумала Лика. — Допился вконец, старый маразматик!»

— Что в стране-то делается, а? Да вы и сами видите, наверно. Вы, виноват, где работаете, я запамятовал?

Он, не прекращая взволнованного монолога, хватил еще одну полную до краев рюмку.

— На телевидении. Вам же Лариса Николаевна говорила…

— Ах, да… Я-то, признаться, решил поначалу, что вас из института, с кафедры экономики развивающихся стран прислали… Я туда на днях подготовительные материалы к кандидатской заносил. Ну да ладно. С телевидения, значит? И что же у вас там, на телевидении, я думаю, тоже подонков хватает?

Лика неопределенно передернула плечами. Сказать ему? Что сказать? Здравствуй, папочка, как долго я тебя искала? Видишь, какая я стала взрослая и самостоятельная? А ведь говорили, что не доживу до семи лет… Может быть, если бы ты знал, что я такой вырасту, ты не сбежал бы тогда? Это ведь, возможно, назло тебе я выкарабкивалась из всех детских болезней, зубами цеплялась за жизнь. Папочка увидит, что я теперь совсем здоровая и такая послушная, такая старательная. Увидит и вернется. И мама перестанет пропадать где-то, успокоится, не будет плакать и кричать с бабушкой на кухне. И все мы заживем вместе, долго и счастливо. Может, все-таки сказать… сказать: «Спасибо тебе, папочка!»

— Послушайте! — вдруг резко перебила она снова пустившегося в излияния Евгения Павловича. — А вы не помните Ольгу Белову? Вы с ней были знакомы в юности, она… рассказывала мне о вас.

Рассказов обиженно поджал губы, досадуя, что его перебили, протер очки краем свешивавшейся со стола посеревшей скатерти, наморщил лоб.

— Белову, говорите? Нет, не припоминаю. А мы с ней по каким каналам были знакомы? По институту? Или по посольским делам? А может, через Ларису, жену? Как вы говорите, Ольга Белова? — Он пощелкал сухими пальцами. — Нет, к сожалению, ничего не всплывает… Вы уж не сердитесь, голубушка, но жизнь за плечами длинная, столько значимых встреч, столько пересечений…

— Ничего, — махнула рукой Лика. — Это неважно.

— А что хоть рассказывала вам знакомая эта, хорошее или плохое? — ощерился в любопытной улыбке Евгений Павлович.

«Это твой папа тебя бросил. Ему, оказывается, только здоровые дети были нужны. Он сына хотел, похожего на Мастроянни. А ты вот с такой головой родилась!» — вспомнился Лике истерический крик матери. «Кобель поганый, не захотел горбатиться на больного ребенка, слинял, вражина!» — вторил в голове ворчливый голос бабки. Господи, как странно это, как нелепо, что человек, явившийся причиной твоих самых глубоких, самых затаенных комплексов, и не подозревает о том, какую роль ему довелось сыграть в чьей-то жизни. Сидит, пьяно покачиваясь на табуретке, озлобленный, беспомощный, жалкий паук, щурит на тебя заплывшие глаза и не знает, ни о чем не подозревает… Какие копья ломались из-за него, какие вулканы шекспировских страстей извергались. Сколько неоправданных надежд, нелепых мечтаний, пустых фантазий. Сколько самых противоречивых представлений связано было с этой таинственной личностью, оказавшейся на деле самым обыкновенным спивающимся озлобленным неудачником.

— Так что вы слышали обо мне, милая девушка, плохое или хорошее? — пригнувшись, словно протягивая ладонь за подаянием, пролебезил Евгений Павлович.

И Лика, тряхнув головой, сбросив навалившийся на нее морок воспоминаний, ответила с улыбкой:

— Только хорошее, Евгений Павлович. Ольга Белова отзывалась о вас… с большим уважением.

Она поднялась с табуретки, сгребла со стола отпечатанные листки.

— Мне пора. Ваши труды я возьму, отвезу в экономический отдел. Как только будет какая-то информация, я с вами свяжусь.

— Сделайте милость, моя дорогая, — засуетился Евгений Павлович.

Он проводил Лику до прихожей, нетвердыми руками подал ей пальто. Затем хлопнул себя по лбу и потрусил куда-то в комнату, приговаривая на ходу:

— Ох, что ж это я. Совсем запамятовал…

Лика, уже одетая, маялась в коридоре, не чая уйти наконец из этого замшелого храма развенчанных фантазий. Рассказов появился из комнаты, держа в руках тонкую книжонку в бумажном переплете.

— Разрешите вам преподнести. Моя монография. Вышла пять лет назад. Правда, ограниченным тиражом… Но в наше время, когда забыты все светлые идеалы, а миром правит доллар, и это уже значительное достижение. Одну минуту, я сделаю дарственную надпись.

Лика тоскливо смотрела, как он шарил по внутренним карманам пиджака в поисках ручки, как опустился на табуретку, сгорбившись, неловко пристроив на коленке раскрытую книжку. В тусклом свете электрической лампочки на нее блеснула бородавчатая проплешина. Поднял голову, замигал на Лику желтыми растерянными глазами:

— Как мне к вам обратиться, не подскажете? «Дорогой…»

И Лика, проглотив сдавивший горло комок, усмехнулась:

— Напишите просто: «Случайной знакомой».

Прочь, прочь отсюда! Из этого склизкого, холодного, удушливого склепа.

И только выйдя на улицу, вдохнув полной грудью зимний воздух, она ощутила, как нечто тяжелое, много лет не дававшее распрямить плечи, давившее, делавшее ее хуже других людей, уходит, развеивается по морозному городу. Плечи распрямляются, дышится легче, и чувствует она себя абсолютно свободной.

Рассказовой она перезвонила через несколько дней. Лариса Николаевна отозвалась обычным своим резким, привыкшим повелевать голосом. — Это Лика, — представилась она. — Лариса Николаевна, я побывала у Евгения Павловича, отвезла его работы в экономический отдел, но, к сожалению…