Полное собрание сочинений. Том 14. Сентябрь 1906 — февраль 1907 - Владимир Ленин (Ульянов)

Но в том-то и беда Ларина, что он совсем не в состоянии переварить того материала, который дает социал-демократу наша революция. Противопоставление порывов русского варварства европейской планомерности увлекает его всецело, как новая картинка ребенка. Высказывая трюизм, относящийся ко всем эпохам вообще, он не понимает, что наивное применение этого трюизма к эпохе непосредственно-революционной борьбы превращается у него под рукой в ренегатское отношение к революции. Это было бы трагикомично, если бы искренность Ларина не устраняла всяких сомнений насчет того, что он бессознательно подпевает ренегатам революции.

Стихийные порывы варваров, планомерное действие европейцев… Это чисто кадетская формула и кадетская идея, идея предателей русской революции, восторгающихся «конституционностью» в духе Муромцева, объявившего: «Дума – часть правительства», или лакея Родичева, восклицавшего: «Дерзость – считать монарха ответственным за погром». Кадеты создали целую литературу ренегатов (Изгоевы, Струве, Прокоповичи, Португаловы et tutti quanti[32]), поносивших безумство стихии, то есть революцию. Либеральный буржуа, как известное животное в басне, не в состоянии поднять вверх взора и понять, что только благодаря «порыву» народа и держится у нас хотя бы тень свободы.

И Ларин, с наивным отсутствием критики, плетется за либералом. Ларин не понимает, что в затронутом км вопросе есть две стороны: 1) противопоставление стихийной борьбы планомерной борьбе такого же размаха, таких же форм и 2) противопоставление революционной (в узком смысле) эпохи контрреволюционной или «только-конституционной». Логика у Ларина из рук вон плоха. Стихийную политическую стачку он противопоставляет не планомерной политической стачке, а планомерному участию, скажем, в булыгинской Думе. Стихийное восстание не планомерному восстанию, а планомерной профессиональной борьбе. И поэтому его марксистский анализ сбивается на мещанско-плоский апофеоз контрреволюции.

Европейская социал-демократия есть «партия объективно-планомерного политического действия», восторженно лепечет Ларин. Дитя! Он не замечает, что восторгается особенно узким «действием», которым вынуждены были ограничиваться европейцы в эпохи отсутствия непосредственно-революционной борьбы. Он не замечает, что восторгается планомерностью подзаконной борьбы и поносит стихийность борьбы за силу и власть, определяющие пределы «подзаконного». Он сравнивает стихийное восстание русских в декабре 1905 г. не с «планомерными» восстаниями немцев в 1849 г.{89}, французов в 1871 г.{90}, а с планомерностью роста немецких профессиональных союзов. Он сравнивает стихийную и неудачную общую стачку русских в декабре 1905 г. не с «планомерной» и неудачной общей стачкой бельгийцев в 1902 году{91}, а с планомерной речью Бебеля или Вандервельда в рейхстаге.

Поэтому того всемирно-исторического прогресса в массовой борьбе пролетариата, который знаменуют собой стачка в октябре 1905 г. и восстание в декабре 1905 г., Ларин не понимает. А тот регресс русской революции (временный, по его собственному взгляду), который выражается в необходимости подзаконного подготовительного действия (профессиональные союзы, выборы и т. п.), он возводит в прогресс от стихийного к планомерному, от настроения к расчету и т. д.

Поэтому взамен морали революционного марксиста (вместо стихийной политической стачки нужна планомерная политическая стачка; вместо стихийного восстания нужно планомерное восстание) получается мораль ренегата-кадета (вместо «безумства стихии»: стачки, восстания, нужно планомерное подчинение столыпинским законам и планомерная сделка с черносотенной монархией).

Нет, товарищ Ларин, если бы вы усвоили себе дух марксизма, а не одни только слова, вы знали бы отличие революционного диалектического материализма от оппортунизма «объективных» историков. Вспомните хотя бы сказанное Марксом о Прудоне{92}. Марксист не зарекается от подзаконной борьбы, от мирного парламентаризма, от «планомерного» подчинения рамкам исторической работы, определенным Бисмарками и Беннигсенами, Столыпиными и Милюковыми. Но марксист, используя всякую, даже реакционную почву для борьбы за революцию, не опускается до апофеоза реакции, не забывает о борьбе за наилучшую возможную почву деятельности. Поэтому марксист первый провидит наступление революционной эпохи и начинает будить народ и звонить в колокол еще тогда, когда филистеры спят рабским сном верноподданных. Поэтому марксист первый вступает на путь прямой революционной борьбы, идет к непосредственной схватке, разоблачая примиренческие иллюзии всяких социальных и политических межеумков. Поэтому марксист последний покидает путь непосредственно-революционной борьбы, покидает лишь тогда, когда исчерпаны все возможности, когда нет и тени надежды на более короткий путь, когда призыв готовиться к массовым стачкам, к восстанию и т. п. явно теряет почву. Поэтому марксист отвечает презрением тем бесчисленным ренегатам революции, которые кричат ему: мы «прогрессивнее» тебя, мы раньше отказались от революции! мы раньше «подчинились» монархической конституции!

Одно из двух, товарищ Ларин. Думаете ли вы, что нет уже почвы для восстания и для революции в тесном смысле вообще? Тогда скажите это прямо и докажите нам по-марксистски, экономическим анализом, учетом политических стремлений разных классов, разбором значения идейных течений. Доказали? Тогда мы объявляем фразерством речи о восстании. Тогда мы говорим: у нас была не великая революция, а великий кукиш в кармане. Рабочие! буржуазия и мещане (крестьяне в том числе) предали и покинули вас. Но мы на созданной ими, вопреки нашим усилиям, почве будем работать упорно, терпеливо и выдержанно для социалистической революции, которая не будет так половинчата и убога, так богата фразами и бедна творчеством, как революция буржуазная!

Или вы действительно верите в то, что говорите, товарищ Ларин? Вы верите в то, что идет рост революции, что мелкая борьба и глухое брожение готовят через каких-нибудь 2–3 года новую недовольную армию и новое «серьезное испытание»? что «деревня не может успокоиться»? Тогда вы должны признать, что «порывы» выражают собою силу общенародного возмущения, а не силу отсталого варварства, – что наш долг превращать стихийное восстание в планомерное, работая выдержанно и упорно, в течение долгих месяцев, хотя бы даже лет, над таким превращением, а не отрекаться от восстания, как делают всякие Иуды.