Ходячие мертвецы: падение Губернатора - Роберт Киркман

Но прямо в этот момент, в указанном здании, в конце коридора второго этажа, в душной гостиной самой большой квартиры, в желтом свете лампы, мягко раскачивающейся от движения воздуха, нет ничего воображаемого в боли Филипа Блейка. Боль — настоящая, живая тварь — хищник, со свирепостью кабана грызет его, извлекая кровавые самородки из нервных связок между грудными и дельтовидными мышцами.

Сверло поёт и вгрызается всё глубже и глубже в его нервный центр, выбрасывая в воздух кровь и куски человеческой плоти.

Филип кричит, и крик, проникающий через скотч, больше похож на непрекращающуюся автомобильную сигнализацию. Мишонн давит на вращающееся сверло, и легкий туман крови орошает её лицо. Филип издаёт дикий крик, звучащий как «МММММММММГГГГГГРРРРРРРР!!!!!» под визг и жужжание дрели. В конце концов, Мишон снимает палец со спускового механизма и сильным рывком выдёргивает сверло из плеча Филипа.

Губернатор трясется от боли, а верёвки, которыми он связан, скрипят при каждом подергивании.

Мишонн опускает дрель на пол, немного переживая о его состоянии. На окровавленном сверле видны частички его хрящевой ткани. Мишонн кивает ему.

— Ну хорошо, — произносит она, больше для себя, чем для своей жертвы. — Давай позаботимся о твоей ране и удостоверимся, что ты останешься в сознании.

Она находит ролик скотча, берёт его, вытягивает полосу, а затем откусывает зубами, и не особо нежно перематывает окровавленное раненное плечо. Индейку на День благодарения она готовила с большей нежностью. Она закрывает рану, словно это прохудившаяся труба.

Между тем, Филип Блейк чувствует, как его глаза застилает темная пелена. Он чувствует, как мир разделяется, словно два стекла скользят под водой, формируя двойное изображение, которое постепенно начинает совсем исчезать, его голова падает на грудь и по телу начинает распространяться холод, а обморок милосердно накрывает его снова.

Внезапно кто-то быстро и жестко бьет его по лицу.

— ПРОСНИСЬ!

Он дёргается на верёвках, вновь открывает глаза и видит ужасающий мрачный взгляд темнокожей женщины. На её лице остались шрамы и синяки после пыток, и она с презрением и негодованием неотрыно смотрит на Губернатора. Её улыбка похожа на безумную клоунскую гримасу.

— Не смей более падать в обморок, — спокойно произносит она, — иначе пропустишь всё веселье.

Затем она приносит плоскогубцы с заострёнными носами. Она достаёт их из сумки с вещами и возвращается, посвистывая сводящую с ума мелодию, от которой по телу Губернатора пробегают мурашки. Словно улей ос жужжит возле его уха. Он фиксирует взгляд на кончиках плоскогубцев, в то время как Мишонн тянется и хватает его свободно свисающую привязанную правую ладонь. Рассеянно насвистывая, она жестко зажимает между своими пальцами его указательный палец, словно хочет сделать ему маникюр.

С небольшим усилием, он быстро срывает его ноготь, словно лейкопластырь с раны. Жгучая боль пронзает его руку, перехватывает дыхание, воспламеняет его сухожилия жидкой лавой. Звериный стон, приглушенный скотчем, походит на крик резаной коровы. Она захватывает его средний палец и снова вырывает ноготь. Кровь капает и пузырится. Филип задыхается от боли. Она проделывает тоже с безымянным, а затем и с мизинцем для ровного счета.

— Эта рука совсем испорчена, — говорит она с легкостью маникюрши, предлагающей совет по уходу. Она роняет плоскогубцы, поворачивается и что-то ищет на другом конце комнаты. — Никуда не годится, — бормочет она, найдя свой меч.

Она возвращается и очень быстро, без малейших колебаний, как бы подводя итог, движением бейсбольного отбивающего высший лиги, опускает меч на сустав его правой руки чуть выше локтя.

Первое чувство, накрывшее Филипа Блейка, еще до жжения и невыносимой боли, ослабление давления веревки, когда она падает с отрезанной руки. Его пенис срывается с доски и кровь фонтаном бьет из обрубка, мужчина заваливается на бок. Он сильно ударяется об пол, глядя на остатки правой руки с непонимающим ужасом, горящим где-то в центре его глаз, в зрачках, в центре радужной оболочки, словно диод — и издаёт гротескный звук, приглушенный скотчем, напоминающий звук придушенной свиньи.

К этому моменту он погряз в своей крови, деревянная платформа стала скользкой, словно натертой маслом. Холод охватывает его по-настоящему, превращая его плоть в лед.

— Не беспокойся, — утешает его Мишонн, но он уже не слышит, что она говорит ему. — Уверена, что я смогу остановить кровотечение. — она вытаскивает из кармана зажигалку Зиппо. — Ну и где та горелка?

В сюрреалистическом течении времени, прежде чем она вернулась с горелкой, он лежит на полу в собственной крови, холод распространяется по его телу, где-то в глубоко в потайных уголках его мозга, рыдая и задыхаясь в мучительной просьбе, он слышит другой голос: Боже, пожалуйста, не дай мне так умереть... пожалуйста... спаси меня... не дай закончиться этому так... я не хочу умереть как...

ХВАТИТ!

ДОВОЛЬНО!!

Что-то просыпается в глубине его души, проскальзывает по позвоночнику и взрывается в мозгу.

Медленным тягучим движением, держа в руках гудящую горелку, приближается Мишонн, но увиденное уже более не волнует и не тревожит его. Она — словно рок во плоти, и он находит свою истинную личность. Он видит, как она наклоняется с огнём к его обрубку на уровне локтя. Он смотрит на неё единственным глазом, вглядываясь через свисающие сальные волосы, и к нему приходит прозрение.

Время пришло, думает он, и передаёт ей эту мысль лихорадочным пристальным взглядом. Вперёд. Я готов. Покончим с этим. Или слабо? Вперёд, сучка. Я готов к гребаной смерти. Так убей меня... сейчас... УБЕЙ МЕНЯ! МОГУ ПОСПОРИТЬ, ЧТО У ТЕБЯ НЕ ХВАТИТ СМЕЛОСТИ! ВПЕРЕД, УБЕЙ МЕНЯ, ЁБАНАЯ СУЧКА!!!

Она обжигает обрубок с синим пламенем, прижигая кровь и ткань и кость, создавая в тихой гостиной ужасный потрескивающий шум, дым, и причиняя Филипу худшую боль, которую он испытывал в жизни...

Когда-либо.

И к несчастью Филипа Блейка — также известного как Губернатор — это не убивает его.

А женщина по имени Мишонн только начинает свою работу над ним.

* * *

На другом конце города, под звёздами, под непрекращающийся стрекот сверчков и других звуков ночи, первая горсть земли покрывает костровище. Песчаная, тёмно-коричневая грязь Джорджии накрывает фотографию Меган с мягким шлепком. Остин поднимает лопатой еще одну горсть земли и сваливает её туда же. Ещё одну. И грязь начинает закрывать кучку дорогих вещей на краю могилы.

В какой-то момент, Остин останавливается и смотрит на Лилли, стоящую рядом, завернутую в одеяло и наблюдающую за ним. Она плотно сжимает одеяло вокруг шеи, и бегущие по её щекам слезы впитываются в его краешек.

Остин даёт ей полную лопату земли и она бросает её в яму.

Ни один из них не произносит ни слова, но они разделяют ощущение происходящего.

Они отпускают своё горе, свои страхи, своё прошлое. Сейчас у них есть будущее.

Затем они возвращаются к пенькам и дают своим телам отдохнуть в тёмной тишине.

* * *

— О, ты снова в сознании... отлично.

Свет в чудовищной гостиной стал легким и туманным, её голос, словно прекрасный мотылек порхает в воздухе позади него. Он больше её не видит — только тень, колышущуюся на полу рядом с ним — но слышит её за собой. До него доходит, что его переместили, и сейчас он лежит ничком, с прижатым к полу лицом, а его задница приподнята. Все его органы чувств медленно и смутно воспринимают происходящее, словно через камеру с разбитой линзой.

С размаху, глубоко в его прямую кишку входит холодный жесткий конец ложки.

Он с рывком дёргается вперёд, когда орудие проникает до его крестца. На какой-то краткий миг на него нахлынул ужас единственного обследования простаты, которую ему проводил доктор в Джексонвилле, — как там его звали? Кентон? Кеннер? — который беспрестанно болтал о лучших бросках «Фальконов». Он представляет себе, как смеётся над этой маленькой личной шуткой, но вместо этого задыхается.

Она засовывает ложку полностью до его крестцового позвонка и поворачивает её с удвоенной силой, словно пытается выскоблить его копчик и кишечник. Он кричит. Конечно же, скотч приглушает его крик и всё, что он слышит — это серия слабых стонущих звуков. В животе разгорается неконтролируемый огонь, когда она начинает прилагать усилие и ложка прихватывает какую-то часть его внутренней анатомии.

Он начинает погружаться в бессознательное состояние, когда она с влажным чавкающим звуком выдергивает ложку из его ануса.

— Ну вот, — произносит она, — какое-то время там будет болеть.

Она встаёт и обходит его, чтобы он мог её увидеть. В руке она держит окровавленную ложку.

— А я-то думала, что это будет непросто, — с оттенком сухой иронии комментирует она, и в этот момент снова на сознание Губернатора милостиво опускается занавес, забирая его в благословенную, пустую и холодную темноту.