Фазы гравитации - Дэн Симмонс

Хибара на деле была бревенчатым двухэтажным домом, старомодным в сравнении с кирпичными ранчо и каркасными, обшитыми сайдингом постройками, обступившими берега нового водохранилища. Дом стоял на холме в окружении трех акров леса и лугов. У подножия холма был маленький причал, построенный отцом Бедекера в то лето, когда Эйзенхауэр избирался на второй срок. В свое время родители собирались привести в порядок второй этаж и пристроить веранду, но после смерти матери отец махнул на это рукой.

Бедекер и Скотт выкорчевали полусгнившие останки веранды в тот день, когда Никсон сообщил по радио о своей отставке. Это было вечером в четверг, они сидели перед домом, ели гамбургеры, которые сами приготовили, и слушали последние слова речи, полной вызова и жалости к себе. В заключение Никсон произнес: «Будучи президентом, чувствуешь родственную связь со всеми и каждым гражданином в отдельности, и, прощаясь, я хочу сказать: храни вас Бог отныне и навсегда!»

– Давай уже, сворачивай, брехло паршивое. Скучать не станем, – мгновенно отреагировал Скотт.

– Скотт! – прикрикнул Бедекер. – Вплоть до завтрашнего дня этот человек остается президентом Соединенных Штатов. Не смей так о нем говорить!

Сын открыл было рот, но спасовал перед повелительным тоном, выработанным за двадцать лет военной службы, поэтому отшвырнул тарелку и, красный как рак, выбежал на улицу. Бедекер остался сидеть один, наблюдая в предзакатных сумерках, как белая рубашка сына мелькает на пути к пристани. Он понимал, что инцидент только усугубит и без того мрачное настроение Скотта. Понимал, что тот, пусть и своими словами, выразил их общее мнение о Никсоне. Бедекер огляделся по сторонам и вдруг вспомнил, как впервые очутился здесь, как ехал в Арканзас из Юмы в Аризоне на новеньком «Тандерберде» мимо Чоктау, Лесли, Йельвилля и Сейлсвилля, так напоминающих Новую Англию, что почти ожидал увидеть океан, а не водохранилище, на котором располагался выигранный родителями участок.

Вид отца тогда потряс его до глубины души: в свои шестьдесят четыре Бедекер-старший ухитрялся выглядеть на добрый десяток лет моложе, но за восемь месяцев с их последней встречи в Иллинойсе превратился в старика. Не изменились лишь черные как смоль волосы, но впалые щеки заросли щетиной, а шея стала дряблой и морщинистой. Впервые за двадцать четыре года Бедекер видел отца небритым.

Приехал он вечером пятого октября пятьдесят седьмого, через день после запуска советского спутника. Вечером они с отцом отправились на причал половить рыбу и «посмотреть на спутник», хотя Бедекер и уверял, что невооруженным глазом его не различить – слишком маленький. Ночь была прохладной и безлунной, лес на другой стороне озера темной линией вырисовывался на фоне звездного неба. В сумерках ярко тлела отцовская сигарета, тихонько поскрипывала леска. Где-то плескалась невидимая рыба.

– А вдруг эта штуковина везет атомные бомбы? – выдал вдруг отец.

– Если только совсем крохотные, – парировал Бедекер. – Сам спутник размером с мяч.

– Сумели запустить маленький, запустят и большой, уже с бомбами, – проворчал отец.

– Логично, – согласился Бедекер. – Но если они смогут запустить такую махину на орбиту, нет смысла грузить ее бомбами. Ракетоносители сами будут с боеголовками.

Отец промолчал, и Бедекер пожалел о сказанном. Потом отец закашлялся, вытащил поплавок и со свистом закинул обратно.

– Я читал в «Трибьюн», сейчас проектируют новую ракету. Она должна облететь вокруг Земли и приземлиться как обычный самолет. Кто будет за штурвалом? Ты?

– Мечтай, – вздохнул Бедекер. – Найдутся кандидаты и получше меня – хотя бы Джо Уокер и Айвен Кинчелоу. И потом, ее собирают в Эдвардсе, а моя епархия – Юма и Патаксент. Да, я надеялся быть в первых рядах, но пока даже универ не окончил.

– Мы с твоей матерью надеялись обустроить тут все к зиме. – Огонек сигареты двигался в такт словам отца. – Но иногда наши планы и надежды ничего не стоят. Абсолютно ничего.

Слушая, Бедекер провел рукой по гладким доскам причала.

– Нельзя ждать и надеяться, что вот-вот тебе воздастся за труды, – продолжал отец с горечью. – Ты работаешь, ждешь, снова работаешь, убеждая всех вокруг и себя, что лучшее впереди, а потом в один момент все рушится, и впереди только смерть.

Порыв ветра заставил Бедекера поежиться.

– Вон он! – Отец ткнул пальцем куда-то вверх.

Бедекер глянул на небо. Посреди холодных звезд, ярких точно кончик зажженной сигареты, с запада на восток двигалась крохотная точка – быстрее и выше, чем любой самолет: спутник, неразличимый невооруженным глазом.

Вернувшись от миссис Каллахан, Дейв приготовил чили кон карне. Ужинали в просторной кухне, под аккомпанемент Баха, доносящегося из магнитофона. Заглянул Кинк Уэлтнер, от ужина отказался и сидел, прихлебывая пиво. Потом они с Дейвом заговорили о футболе. Бедекер на время отключился – футбол нагонял на него смертную тоску. Когда вышли провожать Кинка, в небе светила полная луна, озаряя изломанную линию скал и сосновый бор на востоке.

– Идем, хочу тебе кое-что показать, – позвал Дейв.

Маленькая комнатушка на первом этаже была завалена книгами. На импровизированном столе, состоящем из дверной створки и козел, стояла печатная машинка. Сотни исписанных листов лежали под пресс-папье, сделанном из аварийного рубильника корабля «Джемини».

– Давно работаешь? – Бедекер пролистал стопку страниц.

– Года два. Самое смешное, писать могу только здесь, в Лоунроке. Подготовительные материалы вожу туда-сюда.

– В эти выходные тоже будешь писать?

– Нет, хочу, чтобы ты взглянул. Потом выскажешься. Писатель как-никак.

– Брось, – отмахнулся Бедекер. – Какой из меня писатель! Два года убил на дурацкую книгу, но дальше четвертой главы не продвинулся. Писать надо, если тебе и впрямь есть что сказать. Не мой случай.

– Ты писатель, – упрямо повторил Дейв, вручая ему остаток рукописи. – Я хочу услышать твое мнение.

Позже Бедекер улегся в постель и два часа читал без остановки. Книга была не закончена, отдельные главы в набросках, но написанное впечатляло. В заглавии стояло «Забытые фронтиры». Первые главы рассказывали о раннем освоении Антарктики и Луны. Проводились параллели, очевидные и не очень. Например, как желание водрузить флаг и тяга стать первым преобладали над серьезными, научными целями. Ледяные красоты Южного полюса тонко сопоставлялись с описанием лунного пейзажа глазами очевидца. Источниками информации служили дневники, путевые заметки и отчеты. Эти скупые свидетельства, значительно более красочные в случае Антарктики, рождали картину таинственного призрачного запустения, манящего своей неизведанной красотой, за которой скрывались безразличие и враждебность к человеческим слабостям и стремлениям.