Мы - военные инженеры - Михаил Лобанов

- У вас есть уверенность, что работы приведут к желаемым результатам?

Я ничего не мог понять. Казалось бы, опытами Коровина всем сомнениям положен конец. Последующие исследования, которые проходили в ЦРЛ и ЛЭФИ, подтвердили результаты, полученные им. И вдруг - такой оборот...

Николай Алексеевич подошел к двери и плотно притворил ее. Затем повернулся ко мне и пристально посмотрел в глаза.

- Итак, насколько я понял, вы, Лобанов, уверены в своей правоте. Именно поэтому я и не стану скрывать, что складывается очень серьезное положение. Нас всех, - он сделал жест в сторону Ивана Филимоновича, обвиняют чуть ли не во вредительстве. Короче, в Наркомат поступил доклад, в котором работы по радиообнаружению называют шарлатанством. Под сомнение ставятся результаты опытов, проводившихся в Ленинграде. Автор письма авторитетный и достаточно влиятельный человек. Фамилию пока называть не буду.

До сих пор не могу понять, как это получилось, но неожиданно для самого себя эту фамилию вслух произнес я. Ефимов удивленно вскинул на меня глаза и насторожился.

- Откуда вам это известно? Догадка или есть какие-нибудь основания?

Прямы" оснований у меня, конечно, не было. Просто вспомнились некоторые подробности переговоров, которые в свое время велись со связистами.

На следующее утро я решит выяснить, как родился этот злополучный доклад. Первым, к кому я обратился, был Михаил Васильевич Шулейкин главный инженер Управления связи РККА и научный консультант НИИИС. Когда я рассказал ему о цели визита, он просто не поверил мне.

- Послушайте, Михаил Михайлович, вы понимаете, что говорите? Можно не соглашаться, спорить, приводить какие-то{1} доводы. Можно, наконец, упрямо, вопреки логике отстаивать свою ошибочную точку зрения. Такое тоже бывает. Но чтобы вот таким образом рубить с плеча - в голове не укладывается!

Я великом и полностью был согласен с ним. И тем не менее факт оставался фактом: доклад существовал. Для того чтобы без помех продолжать работы по созданию средств радиообнаружения, его нужно было опровергнуть. Как ни странно, но копию документа нам удалось достать без особого труда. Прочитав бумагу, Михаил Васильевич схватился за голову.

- Поразительно? Какое невежество, какое верхоглядство! Таких людей на пушечный выстрел нельзя подпускать к науке и военной технике.

Выяснилось и другое. Документ основывался на результатах конкретного "эксперимента". Он, кстати, был проведен без ведома Шулейкина и других опытных специалистов. Поэтому при подготовке испытания была допущена "незначительная" ошибка: самолет не облучали электромагнитной энергией, а пытались уловить электромагнитные излучения его бортового электрооборудования. Естественно, что из этого ничего не вышло.

Мою информацию по этому вопросу начальник ГАУ воспринял с удовлетворением.

- Ну, слава богу? Теперь наверняка отобьемся. Продолжайте спокойно работать, товарищ Лобанов. Подготовьте справку по этому поводу. Буду докладывать Тухачевскому.

Еще не раз нам приходилось сталкиваться с явным или скрытым противодействием. Должен сказать, что подобные ситуации, конечно, не шли на пользу дела, выбивали людей из колеи, мешали нашей планомерной работе, но остановить ее не могли. Продолжал исследования Юрий Константинович Коровин. Он был переведен из ЦРЛ в Центральную военно-индустриальную радиолабораторию (ЦВИРЛ), где и продолжал опыты, настойчиво стремясь устранить недостатки, выявленные при испытаниях первого макета, увеличить дальность обнаружения самолета. К 1937 году коллектив ЦВИРЛ создал прибор, который "видел" воздушную цель на расстоянии до 11километров. Однако добиться стабильной работы приемного и передающего устройств так и не удалось. Аппаратура стала надежнее, но еще не в такой степени, которая предусматривалась заданием.

К концу 1938 года стало очевидно, что другие коллективы, ведущие аналогичные исследования, обгоняют ЦВИРЛ. Встал вопрос о целесообразности дальнейших работ в этой лаборатории. Вскоре они были прекращены. Неудача? Да, но не провал. Ведь именно Ю. К. Коровин со своими товарищами провел первые опыты, которые дали нужный толчок. Теперь эстафетная палочка была передана другим. Они несли ее к финишу, хотя путь предстоял еще долгий и трудный.

Наибольших успехов добились ученые и инженеры НИИ-9. Согласно договору с ГАУ, они должны были уже в 1935-1936 годах создать новый экспериментальный радиообнаружитель для зенитной артиллерии. И не только создать, но я провести испытания на одном из полигонов. В этот период мне часто приходилось встречаться с Михаилом Александровичем Бонч-Бруевичем.

- Чем порадуете? - спрашивал я при очередном визите.

- Отличной погодой! - улыбался в ответ Михаил Александрович.

- А кроме нее? - допытывался я.

- Да вот, кажется, неплохой полигон строим. Будет где аппаратуру испытывать.

- Важно, чтобы сама аппаратура была.

- Будет и она, - успокаивал Михаил Александрович. - А пока, быть может, съездим вместе, посмотрим, как строятся сооружения первой очереди?

И мы отправлялись на полигон... Строить его начали, как только НИИ-9 приступил к исследованиям по заданиям ГАУ. Именно тогда и встал вопрос о том, где будет испытываться радиоаппаратура. Мы могли, конечно, предложить радистам любой из наших полигонов. Но территориально они располагались довольно далеко от Ленинграда. К тому же большинство разработок велось закрытым порядком. Разместив на имевшихся полигонах радиоаппаратуру, мы невольно раскрыли бы некоторые свои секреты.

Как же поступить? Руководители НИИ-9 произвели финансовые прикидки и пришли к выводу, что есть смысл оборудовать испытательные площадки где-нибудь неподалеку от Ленинграда. Выбранное место должно было удовлетворять целому ряду специфических условий. Требовалось исключить возможность индустриальных помех, обеспечить максимальную скрытность экспериментов, создать по возможности благоприятные условия для работы инженерно-технического состава.

Поиски подходящего места продолжались довольно долго. В 30 километрах к северо-западу от Ленинграда проходила граница с Финляндией. Юг и юго-запад - сплошные дачные места, лагеря военных училищ, довольно крупные поселки и города: Красное Село, Гатчина, Пушкин, Павловск. На западе, сразу же за Петергофом, находилась пограничная зона. Отсюда до границы с Эстонией было около 100 километров.

Ничего существенного не дали поездки рекогносцировочных групп и в восточном направлении. Там сразу же за пригородной зоной начиналось царство болот. Как раз в это время совершенно неожиданное предложение внес Михаил Александрович Бонч-Бруевич. Читая книгу М. И. Пыляева "Забытое прошлое окрестностей Петербурга", он обратил внимание на то, что примерно в 40 километрах от города, на берегу Невы, находилась небольшая усадьба, принадлежавшая некогда князю Потемкину. Она называлась "Островки".