Огненный всадник - Михаил Голденков

— Матвеев! — строго окрикнул его царь. — Со Швецией мы пока не можем воевать, а вот все земли Руси и Литвы подчинить можем вполне. Но Смоленск — это заноза в нашем заду! Смоленск надо срочно брать, как и Витебск, Могилев, Минск и Вильно, чтобы говорить с Радзивиллом с позиции силы. А то он еще подумает, что мы испугались!

— Завтра же на штурм пойдем, государь, всем миром и возьмем этот чертов город! — кричали оба Долгорукова, поднимая кубки с медом, — ей-богу, ведь шапками закидаем!

— Этой же ночью, — хитро улыбнулся царь, — сможете?

— Сможем! — почти хором ответили князья Долгоруковы.

— Царев город! — закричали все, поднимая кубки за царя и победу. Поднимал кубок и запорожский атаман Золотаренко.

Глава 10 Генеральный штурм

В Киеве в кабинете гетмана Зеновия Богдана Хмельницкого царил если не переполох, то, по меньшей мере, легкая паника.

— Спадары полковники, — говорил своим приближенным гетман с почерневшим лицом, — в Гомеле во время вылазки гарнизона тамошнего замка убит черниговский полковник Степан Подобайло.

— Как так?! Он же там еще в 49-м году воевал!

— Не может быть!

— Отвоевался!

— Спадары! Яны ж Подобайло забили, гадюки!

Полковники недоуменно смотрели друг на друга, сокрушенно трясли оселедцами на бритых головах, в сердцах рубили ладонью воздух…

— Степан Подобайло, — грустно повторил Хмельницкий, кивнув головой, — слава герою. Давайте встанем, спадарство, и почтим сего доброго воина молчанием.

Все встали и, постояв с низко опущенными головами, вновь сели за круглый стол.

— Что вы хотели?! Воевать и не погибать?! — выкрикнул кто-то в отчаянье. — Так и далей будет! Только вот ради чего?! Зачем нам тот Гомель опять сдался?! На кой лях?!

— А я как раз про наших ляхов и хочу поговорить, — вновь заговорил Хмельницкий, посчитав, что уже дал время своим людям выпустить пар, — похоже, обдурил нас москаль-ский царь. Того ли мы хотели, когда подписывали Переяславскую раду? То ли нам обещал их Бутурлин? Мы ведь вместе против ляхов биться хотели за Русь нашу матушку. А бьемся с той же Русью — с Литвой. Наши лучшие люди гибнут на земле наших братьев, — Хмельницкий потряс в воздухе Библией. — Ось! «Библия Русская», спадары! Ее печатал сто сорок лет назад полоцкий доктор наук Францыск Скорина! Для нас печатал! Для всех православных русских людей Киева печатал! На одной Библии мы с литвинами выросли! Вместе татар разгромили на Синих водах, не пустив Орду в Русь! И что же! Значит, сейчас будем помогать московскому князю рубить своих же братьев Литвы без всякой пользы для Руси?! Да, мы сами виноваты, что вписались в войну против Речи Посполитой, желая посчитаться с ляхами. Но нам нет смысла воевать с литвинами.

— Верно! — поднялся Иван Володыевский. — А я предупреждал: не связываться с московским царем! Эти ордынцы всегда только и думали, как бы больше земель русских отхватить! Теперь дела еще более запутаны, чем в нашем роду Володы-евских, где одни за Русь воюют, а другие, как Юрка, за ляхов и короля! Что же это у нас за славянское братство такое, Панове?!

— Вспомните 51-й год! — кричал кто-то. — Литвины нас рубали не хуже ляхов!

Полковники вновь подняли гомон. Одни заступались за Переяславскую раду, другие хулили ее, припоминали гетману все обстоятельства заключения унии, что силой загоняли людей принять присягу, что Киевское духовенство так-таки отказалось присягать царю… Припомнили даже Барабаша, у которого Богдан выкрал королевскую грамоту и подпаивал, лишь бы тот не жаловался Яну Казимиру.

— Хорош! — хлопнул гетман рукой по столу. — Что было, то было! Верно! Дров наломали будь здоров, но не от хорошей жизни! Мы же ведь сразу со Швецией или Турцией хотели унию заключить! Дернул черт! Так вот, я тут переписываюсь тайно с гетманом Речи Посполитой Янушем Радзи-виллом. Он мне то же самое предлагает — заключить союз со Швецией и воевать с Московией и Польшей. Друг другу помогать то бишь! А то мы за москалей кровь проливаем, а они уж точно за нас не будут ляхов бить. Ибо время идет, а из добрых намерений Переяславской рады одно лишь худо выходит пока! Надо, панове, аккуратно выждать да потихоньку отзывать войска Золотаренко из Литвы. Сегодня Подобайло убили, а завтра кого? Самого Ивана Золотаренко?..

Однако в этот вечер русинские полковники решили не предпринимать конкретных мер, но согласились больше войск царю не посылать и обдумать предложение Януша Радзивилла по поводу союза. На том и разошлись, пообещав выпить чарку за упокой черниговского полковника.

В то же самое время под Смоленском, в ночь на 16 августа, в движение пришли все московские войска. Трудно сказать, то ли отъезд Кмитича из Смоленска всполошил царских воевод, то ли хорошая пьянка сподвигла царя на подвиги, то ли засиделся государь московский под городом, но еще не выветрился хмель из голов царя и его князей, а сигнал «на штурм» был отдан из трех гортонов.

Во втором часу ночи московитяне силами князя Петра Долгорукова уже шли на штурм со стороны Молоховых ворот и Шейна пролома. Их поддерживали наемные солдаты полковника Франца Трафорта. Ратники Дмитрия Долгорукова бежали с лестницами на Наугольную башню у Веселухи. Здесь же были и все главные воеводы царского войска: князь Иван Хованский, Иван Хромой-Волконский, два князя Толочановых. К Лучинской башне устремились ратники Богдана Хитрова, а с ним и солдаты британского полковника Александра Гипсона. Днепровые ворота и Наугольную башню царь приказал атаковать голове стрелецкому Артамону Матвееву. К Пятницким воротам шел стольник и воевода Иван Богданов Милославский, а с ним дворяне Гаврило и Михайло Федоровы, дети Самарины. К Королевскому пролому выдвинулся полк головы стрелецкого Дмитрия Иванова и Дмитрия Зубова. Вся гигантская армада московского войска пришла в движение.

— Быстро! Быстро! Занять места согласно расчету! — распоряжался на стене Боноллиус, размахивая шпагой. Защитники фортеции шустро разбегались по кватерам, заряжали мушкеты, прочищали пушки… Никто не суетился, все привычно выполняли свою работу, к которой за полтора месяца уже приноровились.

— Шнеллер! — кричал своим мушкетерам Корф, но и этих солдат подгонять не приходилось. Их мутные шлемы уже поблескивали в темноте у бойниц стены. Внизу же, под стенами, во мраке ночи, освещаемое зажигательными осветительными ядрами, копошилось море вражеской армии, вверх торчали лестницы, много лестниц. Обухович позже утверждал, что противник приставил их к стенам до четырех тысяч.

Первым подвергся штурму Большой вал, или Королевская крепость, которую царь желал захватить в первую очередь. Со стены по осаждающим затрещали мушкеты, ухнули пушки, но уже ничто не помешало московитянам быстро приставить лестницы. По ним вверх устремились люди. Почти все сразу были сбиты вихрем пуль, а несколько лестниц смоляне скинули. Вдарили городские картечницы, кося осаждающих десятками. Однако атакующие демонстрировали удивительный пример мужества и бесстрашия: они, не обращая внимания на падающих убитых и раненых товарищей, деловито поднимали лестницы, приставляли их к стенам и потоком устремлялись вверх, чтобы свалиться вниз с дырой от пули в голове, груди, шее или с криком полететь вниз, ошпарившись струей раскаленного свинца или смолы. Дымом мушкетов затянуло всю кватеру Королевской крепости, защитникам казалось, что они дерутся в густом тумане, из которого на них с саблями и бердышами выпрыгивают враги. Схватки начинались и на самой стене, но здесь московитов ждала быстрая смерть от холодной стали и горячего свинца. Однако и защитники несли потери — особенно губительным был огонь московских тюфяков, прикрывавших атаки на стены.