По рукоять в опасности - Дик Фрэнсис

Она спускалась по лестнице вслед за носилками, на которых уносили Айвэна, и держала его за руку.

Приехал доктор Роббистон.

Он ждал, пока мать переоденется, и повез ее в клинику.

Мать снова надолго умолкла, а потом сказала:

— Меня не было с ним, когда он умирал. Я сжал ее руку.

— Кейт сказал, что они сделали все возможное.

— Я не сомневаюсь в этом.

— Он умер, когда его собирались перевезти в операционную.

Я обнял мать и прижал ее к себе.

— Что мне делать!

Крик души всех тех, кто потерял надежду. Он остается без ответа.

Пэтси появилась на следующий день, в понедельник. Ей не понравилось, что я в доме Айвэна. Но, кажется, она поняла, что мое присутствие неизбежно.

Пэтси была быстра, решительна и всем своим видом давала понять, что она теперь главная персона здесь. Пэтси, если верить ей, «безумно» (превосходное, но слишком часто употребляемое слово) горевала по отцу, выражая свою скорбь главным образом тем, что комкала в руке белый платочек, всегда готовый утереть слезы, которые вот-вот хлынут из ее глаз.

— Бедный отец, — громко сокрушалась Пэтси, — его кремируют... — она осторожно поднесла платочек к своему носу, — в четверг... крематорий в Кокфостерсе. В десять утра у них будет свободный промежуток времени, потому что они перенесли чью-то кремацию на более позднее время. Это так

трудно — договариваться о таких делах, вас бы это привело в ужас... Но я согласилась и надеюсь, Вивьен, что десять часов для вас не слишком рано? И, разумеется, я пригласила всех после кремации в наш дом и заказала все необходимое для этого...

Казалось, конца не будет разглагольствованиям Пэтси о ее хлопотах и объявлениях в газете, о церковной службе, о том, что она известила о случившемся Жокейский Клуб и позвала коллег Айвэна на похороны. Создавалось впечатление, что чуть ли не все это Пэтси проделала сегодня утром, пока я занимался приготовлением завтрака. Признаюсь, ни я, ни моя мать не чувствовали облегчения от такой активности Пэтси. Мать, как загипнотизированная, лишь раз за разом повторяла: «Спасибо, Пэтси, благодарю вас».

— Как вы думаете, цветы нужны? — спросила Пэтси у матери. — В газетных объявлениях я указала «без цветов». Только венок от вас на гроб. И от меня, конечно. Вы согласны, чтобы я позаботилась об этом? Я просила поставщиков привезти цветы сюда... А сейчас я спущусь вниз и скажу Лоис, что надо начистить до блеска серебро...

После ухода Пэтси моя мать казалась совсем измученной.

— Она любила его, — тихо сказала мне мать, как будто заступаясь за Пэтси.

Я кивнул:

— Да, теперь она прилагает огромные усилия, чтобы все узнали об этом.

— Не знаю, поймешь ли ты ее. Она всегда была так груба с тобой.

Мне оставалось только пожать плечами.

Следующие несколько дней я и Пэтси как-то мирились друг с другом. Я готовил на кухне для матери. Эдна гордо вскидывала голову. Когда мать как-то растерянно и жалобно спросила меня, надо ли ей быть на похоронах в черной шляпе, я пошел и купил ей черную шляпу и приколол к полям большую розу из белого шелка. В этой шляпе мать выглядела так, что можно было писать с нее портрет, но я воздержался от того, чтобы сказать ей об этом.

В один из этих дней под вечер мы с матерью поехали туда, где находился гроб с телом Айвэна. Айвэн казался спящим. Мать поцеловала его в лоб. На обратном пути она сказала мне, что лоб Айвэна холоден, как лед. Я не стал объяснять ей, что это не холод смерти, что тело Айвэна заморозили в морге.

В четверг утром я нанял машину и шофера, который должен был везти меня и мать туда, где состоится кремация покойного, а потом привезти обратно. Потом я просил прийти в дом Айвэна его близких друзей и коллег, даже если они не смогут присутствовать на кремации. Но в крематорий пришли все или почти все эти люди. То была красноречивая и трогательная дань памяти хорошему человеку.

— Весь завод здесь, — еле слышно сказала мне мать. — Все работники!

Они приехали на специально заказанном для этого автобусе. Чтобы достойно проводить Айвэна в последний путь, эти люди проработали несколько часов сверхурочно.

Были на похоронах и люди из Жокейского Клуба, какие-то важные персоны и владельцы лошадей. Эмили приехала в сопровождении нескольких своих жокеев, лично знавших Айвэна.

Прибыл и дядя Роберт со своей женой, и Джеймс — как всегда, энергичный и бодрый.

Пэтси с мужем и дочерью встречали каждого, кто пришел проводить Айвэна в последний путь. Моя мать казалась недоступной земным горестям и не обронила ни одной слезинки.

Явился и Крис Юнг — в виде секретарши. К обязанности защищать меня со спины от Сэртиса он отнесся с юмором.

Пэтси, надо отдать ей должное, кратко проинструктировала духовную особу, речь которой о жизни Айвэна была достойна покойного. Дядя Роберт тоже произнес панегирик. К моему немалому удивлению, он процитировал отрывок из перевода Песни на смерть Беды: «Перед своей кончиной никто не бывает настолько мудр, чтобы задуматься над тем, какой приговор — милостивый или беспощадный — будет вынесен его душе после смертного часа», — сказал дядя Роберт. Айвэн Вестеринг, продолжил он, прожил свою земную жизнь так честно и праведно, что приговор, вынесенный его душе теперь, после того, как настал его смертный час, может быть только милостивым.

Лучше не скажешь.

Пришли помянуть Айвэна и Тобиас Толлрайт с Маргарет Морден. Я просил их повременить с обсуждением плана действий «Кинг Альфред'с Бревери», пока присутствующие не разойдутся, а тем временем Десмонд Финч, злорадно торжествуя, напомнил, что мои полномочия доверенного лица аннулируются в связи с кончиной Айвэна, и все, что бы я ни сказал и ни сделал, отныне не имеет никакого значения ни для Айвэна, ни для пивоваренного завода.

Милостиво почтил своим весьма заметным присутствием крематорий и дом Оливер Грантчестер. Он держал себя так, словно Айвэн без него ничего не стоил бы. Можно было подумать, что все удачные решения и успехи Айвэна — заслуга Оливера Грантчестера. «Конечно, Айвэн всегда прислушивался к моим советам», — донеслись до меня слова, сказанные адвокатом. Он заметил, что я слышу его, и искоса метнул на меня неодобрительный взгляд. Мне незачем было просить Оливера Грантчестера остаться для участия в обсуждении дел. Он сам — и это нетрудно было понять — очень хотел бы провести такое совещание.

Я просил Лоис и Эдну присоединиться к собравшимся, но они скромно остались внизу. Вильфред выпил бокал шампанского за упокой души Айвэна, сказал несколько сочувственных слов Пэтси и сошел вниз, к Лоис и Эдне. Вильфред думал, что я недооценивал его уход за больным: Эдна сказала мне, будто Вильфред считает меня виновным в том, что его не было здесь, когда Айвэн нуждался в его помощи. Тот факт, что я в это время находился в Шотландии, ничуть не оправдывал меня в глазах Вильфреда.

Приехавшие вместе с Эмили жокеи чувствовали себя очень неловко, они выразили моей матери искреннее соболезнование и поспешили удалиться, а Эмили осталась.

Эмили поглядывала на Криса, и, кажется, у нее не было никаких сомнений относительно его (ее) пола, ее занимало лишь то, действительно ли эта рослая, длинноногая и темноволосая особа в черных колготках, короткой дурацкой юбке и мешковатом черном свитере является моей близкой подружкой, такой близкой, что ни на шаг не отходит от меня, будто приклеилась.

Широкие запястья Криса скрывали белые гофрированные манжеты, а вокруг шеи красовались белые оборки. «Ансамбль» дополняла маленькая черная дамская сумочка. Тобиас пытался завязать с ним (с ней) беседу. Беседа завязалась, и оба они вдруг едва не расхохотались. — Вы что, забыли, где вы? Побойтесь Бога, — зашипел я на них.

Кейт Роббистон забеспокоился, поглядывая на свои часы. Он поцеловал мою мать в щеку и прошептал ей на ухо несколько слов утешения. Она в ответ благодарно улыбнулась. Затем доктор пожал мне руку, кивнул и изобразил нечто, отдаленно напоминающее черновой набросок поклона, адресованного, видимо, Пэтси, суровый взгляд которой, казалось, воздвиг между нею и доктором неодолимую стену. Это могло означать лишь то, что Пэтси считает доктора виновным в смерти Айвэна. Она и в самом деле в последние дни не раз говорила, что Айвэну лучше было оставаться в клинике, где он был бы защищен от стрессов. Но когда он был жив, не она ли сама больше всех нервировала его?

Кейт Роббистон пожал руку Оливеру Грантчестеру. Чопорно выпрямленные спины выразили при этом их взаимную неприязнь. Сочтя, что долг вежливости отдан, доктор снова нежно поцеловал мою мать в обе щеки и поспешно удалился.

Я тем временем поочередно подходил к собравшимся в комнате людям, благодаря их за то, что они пришли почтить память Айвэна. В руке я держал бокал шампанского, но не затем, чтобы пить его, прощаясь с людьми, а скорее для того, чтобы прощание с ними не казалось слишком деловым.