Независимость Грузии в международной политике 1918–1921 гг. Воспоминания главного советника по иностранным делам - Зураб Давидович Авалов

Когда я с такой поспешностью и преодолевая всякие затруднения устремился из Константинополя в Лондон, я главным образом делал это в предвидении, что грузинскому правительству понадобится очень много времени для посылки в Европу регулярной делегации и что последняя не окажется особенно быстроходной. Долго, думалось мне, будут обсуждать, кому ехать; быть может, созовут совещание «сведущих людей», чтобы выяснить, каким путем ехать; чего доброго, кто-нибудь предложит ехать… на Пекин и т. д. Мало ли, какие могут быть проволочки! Вот мне и пришлось, без уговора с грузинским правительством, в порядке, можно сказать, «фактическом», проехать в Англию и начать там работу вместе с Д. Гамбашидзе. С начала января присоединился к нам еще К. Г-дзе, в ноябре прибывший из Тифлиса в Берлин и считавшийся до того товарищем министра иностранных дел. Чхенкели старался из Швейцарии пробить «проволочное заграждение» французских предубеждений, дабы проникнуть в Париж, – но безуспешно. Между тем и он был включен в состав грузинской делегации, о выезде которой (в декабре 1918 г.) из Тифлиса мы осведомились в Лондоне к средине января. Делегация эта составлена была так, чтобы быть в состоянии «авторитетно решать» все вопросы от имени Грузии; в ней представлены были все партии, при ней состояли советники, специалисты и т. д. Во главе ее находились Н. Чхеидзе и И. Церетели. Дальше Константинополя эта громоздкая организация не могла передвинуться, и большинство ее членов или чинов вынуждены были вернуться в Грузию.

Глава XXI. Под солнцем конференции

55. Первые радости

16 января мы прибыли в Париж, бывший еще на военном положении. Великий город как бы протирал глаза после столь долгого и грозного видения войны. Конец бомбардировкам, налетам, смертельной тревоге. Победа пришла так рано и такою полной, чего никто не ожидал.

Рационирован сахар, хлеб – но последнего, кажется, вдоволь. Рано гаснет электричество. Бульвары кишат американцами и англичанами. Французов еще мало вернулось из армии. Много траурных нарядов. Неслышное стенание в воздухе. Трофеи тянутся от площади Согласия до Триумфальной арки – вот видимые знаки войны.

Восстановление единой России, федерация – об этом мы столько слышали в Лондоне от англичан. Опытные представители старой и молодой (1917) русской дипломатии, с огромными связями и средствами, работали в Париже и Лондоне, согласуя усилия генералов, сражавшихся там, в России, с общим планом политики союзников. Сазонов, в качестве представителя кубанского и сибирского правительств, был в Париже. Все эти деятели боролись за недопущение на конференцию большевиков, в чем они встретили поддержку французского правительства, между тем как Англия стояла за приглашение всех образовавшихся в России правительств, начиная с советского. По-видимому, составлялся даже список или инвентарь этих правительств.

В первый же день, 16 января, мы отправились в секретариат конференции. Начальник кабинета господина Дютаста[106] господин Арнавон выслушал нас с видом человека соболезнующего. «Вопрос о России и частях ее, – объяснил он нам у гобеленов, изображающих бракосочетание Генриха IV и Марии Медичи, – выделен. Вам следует поговорить в политическом отделе (министерства иностранных дел) с господином Л. или, еще лучше, с господином К., который специализировался в этих вопросах».

На следующий же день (17 января) мы были у господина К. – в таких случаях очень интересно начинать со «специалистов». И хотя в Лондоне я имел случай беседовать очень подробно с французским послом Полем Камбоном, принявшим нас с отменной любезностью, но, конечно, только теперь мы получали возможность составить себе представление о действительном к нам отношении французского правительства. Отношение это (в 1919–1921 гг.) может быть выражено кривою, начальный пункт которой мне и хочется установить, и я позволю себе изложить этот первый разговор подробно – тем более что позже мне уже почти и не приходилось беседовать с представителями французского правительства[107]. Вот суть этого разговора:

А. «Из Грузии отправлена сюда делегация. Мы имеем сведения о прибытии ее в Константинополь. Английские власти предоставили им свободный проезд, и они ожидали лишь разрешения французского правительства. Дано ли им разрешение прибыть в Париж?»

К. «Нам ничего об этой делегации не известно. Такое прошение до нас не доходило. Впрочем, мы должны знать, с кем имеем дело, – есть грузины, скомпрометировавшие себя с Германией… Стало быть, эта делегация привезена англичанами (sic)?»

А. «Вероятно, она прибыла на английском судне».

К. «Какие политические партии представляет она?»

А. «Она не представляет партий; она представляет Грузию – грузинское правительство – Грузинскую республику».

Мы сообщили, что знали, о составе делегации и получили обещание, что Чхеидзе и Церетели будут пропущены («пусть только подадут прошение»). Но затем К. обещал-таки телеграфировать в Константинополь о пропуске Чхеидзе и Церетели.

К. «Грузия заключила договор с нашими врагами: Турцией и Германией. Грузинский вопрос далеко не так прост и ясен, как, например, вопрос Эстонии. Нам неизвестны ни действительные границы Грузии, ни отношения ее к соседям или к России; не знаем и того, что грузины думают о своем будущем или, например, каково их мнение о русском государственном долге… По-видимому, у Грузии серьезные разногласия с армянами и татарами…»

Не трудно было дать тут же объяснения по всем этим пунктам: мы совершенно не собирались садиться на скамью подсудимых.

К. (смягчаясь и в легком замешательстве). «В конце концов, мы вовсе не желаем сказать „нет“. Нам необходимо лишь составить себе более ясное представление о вопросе, чтобы дать затем инструкцию нашим делегатам на конференции».

Условлено было, что мы представим министерству иностранных дел теперь же a) исторический очерк наших сношений с Турцией и Германией; b) изложение вопроса о наших отношениях к соседям; c) изъяснение позиции Грузии по отношению к России (Южной) и кубанскому правительству.

Все эти материи были изложены в ряде документов, которые вскоре после этого были представлены французскому правительству, а также делегациям всех великих держав – участниц конференции: дело «Грузия» было заведено в их канцеляриях.

56. Принкипо

Но наиболее злободневный вопрос, нас касавшийся и поставленный как раз в эту начальную эпоху Парижской конференции, гласил, конечно: Принкипо.

22 января 1919 г. Верховным советом, по предложению президента Вильсона, решено было созвать особую конференцию всех правительств и партий, возникших в пределах бывшей русской государственной черты или боровшихся внутри ее – на одном из Принцевых островов, что около Константинополя[108]. В случае если бы между ними произошло соглашение, представители «объединенной» России встретились бы затем с представителями союзников.

Признаться, мало такта было обнаружено при выборе для такой конференции именно этого места – многим из русских поневоле