Восстание - Иоганнес Арнольд

Раубольд сильно толкнул Лома. Нацист полетел на пол. Хиндемит закрыл дверь камеры и запер ее на ключ.

Француженка же рухнула на пол: ей стало плохо.

14

Крестьянин Кальмус, сопровождаемый победными гудками паровоза, вернулся к составу, в котором расположились беженцы. Они встретили его как победителя. В ту ночь Кальмус убедился в том, что действительно одержал победу, что его люди из беженцев превратились в силу, которая не испугалась вооруженного отряда, занявшего вокзал.

И хотя в темноте ничего не было видно, Кальмус все же поднял руку и громко сказал, обращаясь к собравшимся:

— Люди, сохраняйте тишину и порядок. Антифашисты совершили в этом городе революцию, но нас это нисколько не касается, и мы не будем вмешиваться в их дела.

— А если они нас будут втягивать в это дело? — спросил кто-то.

— А мы не позволим себя втянуть.

Беженцы не спеша разошлись по своим вагонам. Однако до сна ли им теперь было? До самого рассвета они говорили о событиях в городе, хотя никто из них не знал, что же им теперь делать. Все сошлись на том, что это почему-то обязательно должен знать Кальмус, а уж на него-то они всегда полагались.

Утром, когда солнце показалось из-за гор и беженцы вылезли из вагонов, чтобы умыться холодной водой, никто из них уже не говорил ни о каком революционном перевороте, совершенном антифашистами. Неожиданно громкоговоритель с усилительной трубой, которых за годы войны повсюду понавешали во всех городах, начал трещать и хрипеть. Все невольно собрались у столба с громкоговорителем и, задрав головы, ждали, что же им сейчас скажут.

По радио было зачитано распоряжение ландрата, в котором, в частности, говорилось следующее:

«…Все лица, находящиеся на территории района или же в городе Вальденберг и не зарегистрированные в полиции соответствующим образом, обязаны в двадцать четыре часа покинуть территорию района. Части победителей отрезали район Вальденберга от внешнего мира. Попытки кого бы то ни было покинуть территорию района бессмысленны и обречены на провал. Местные органы власти не в состоянии обеспечить продовольствием население и беженцев, вследствие этого впредь продукты питания будут выдаваться лишь лицам, зарегистрированным в полиции. Злоупотребления будут строго караться. Беженцы, не зарегистрированные в органах полиции, обязаны добровольно покинуть район в течение двадцати четырех часов…»

Это заявление можно было слышать во всех районах города. Слушал его и Музольт. Когда радио смолкло, Музольт свистнул и посмотрел в окно. Ему хорошо был виден состав с беженцами, который как ни в чем не бывало продолжал стоять на путях.

Сразу же после передачи заявления по радио новый бургомистр Ентц вызвал к себе доктора Каддига.

— Вы в своем уме, Каддиг? Кто разрешал вам распространять такую ерунду?

Раубольд, находившийся в это время в тюремных подвалах замка, никакого радио, разумеется, не слышал.

Хайнике, прослушав сообщение, заволновался: «Этого мы не обговаривали. Это вызовет в городе одни лишь беспорядки».

Когда смолк голос диктора, Музольт распахнул окошко своего кабинета и, высунувшись, громко крикнул на всю платформу:

— Старшего из крестьян-беженцев ко мне, да побыстрее!

Постукивая пальцами по столу, он стал ждать. Ему нравилось чувствовать себя в роли коменданта железнодорожной станции, и ему казалось, что он не такой уж плохой комендант.

Когда Кальмус вошел в кабинет, Музольт указал ему на стул около стола. Музольт решил, что ему будет удобнее разговаривать с крестьянским вожаком, если тот будет сидеть, и что говорить с ним, видимо, лучше попросту, будто он и сам был крестьянином.

— Чего это вы вдруг решили опять оторвать меня от моих людей? Они очень возбуждены. Интересно, что вы думали, когда слушали это сообщение?.. — первым начал разговор Кальмус.

— Я не знаю, что вы думаете о нас, а мы о вас кое-что думаем, — перебил его Музольт.

— Мы должны уехать отсюда? Не так ли, господин комендант станции? — не без издевки спросил Кальмус.

Музольт передернул плечами и как-то странно улыбнулся, но эта улыбка никак не вязалась с его внешним видом. Музольту хотелось хоть чем-то немного позлить крестьянского вожака, однако Кальмус был так возбужден, что ничего не замечал. И хотя комендант еще раз жестом пригласил его сесть, Кальмус не сел.

— Вместо порядка вы сами же создаете в городе хаос! — продолжал Кальмус. — За все время нашего пути мы нигде не видели таких беспорядков, с какими столкнулись здесь. Я считаю, что за все это несете ответственность вы!..

— Садитесь! — приказал ему Музольт.

Кальмус вдруг потерял уверенность, которая не покидала его за все месяцы их переселения. Он вдруг почувствовал, что теперь, видимо, не сможет успокоить своих земляков, и даже сам не верил в возможность скорого возвращения в родную деревню. А ведь он все время поддерживал в них надежду! Сейчас он невольно подумал и о том, что земляки, чего доброго, сочтут его виновным во всех тех невзгодах, которые выпали на их долю за долгие дни нелегкого пути.

— А что я могу сделать? Только что по радио передали приказ убраться из города, — сказал Кальмус.

— Ерунда! — заметил Музольт.

— Мы привыкли жить по приказам.

— И в этом виноват я? — спросил Музольт.

— Нет, нет.

— Тогда перейдем к делу, — предложил Музольт.

— Музольт, вы можете дать мне честное слово?.. Я не сержусь на вас за мой ночной арест. Вы можете на нас рассчитывать, если… — тихо начал Кальмус.

— Давайте поговорим! У вас свои трудности, у меня — свои. Вашим людям нужна крыша над головой, и я могу ее им предоставить. А что вы мне предлагаете?

— У нас ничего нет.

— Вы можете здесь остаться, если…

— Каковы ваши условия?

— Лошади ваши…

Кальмус скривил рот и отрицательно закачал головой.

— У вас восемьдесят две лошади. Вы передаете их антифашистским органам власти, а взамен получаете от полиции документы на сто девяносто четыре человека.

— Вы с ума сошли, Музольт!

— Жаль, Кальмус, а я-то думал, что мы с вами обо всем договоримся. Я хотел разрешить и ваши, и наши трудности.

Кальмус встал. Музольту в этот момент хотелось остановить Кальмуса, сказать, что он согласен, если даже они отдадут хотя бы десяток лошадей.

Кальмус, дойдя до двери, обернулся. Если б он мог угадать мысли Музольта в эту минуту!..

— Я должен сообщить о нашем разговоре крестьянскому совету, — проговорил Кальмус и вышел из кабинета.

Музольт из окна наблюдал за тем, как Кальмус прямо на путях разговаривал со своими людьми. Крестьяне, оживленно жестикулируя, что-то возбужденно доказывали.

При одном виде крестьян в желудке у Музольта начались колики. Он охотно выпил бы несколько глотков