Весь Рафаэль Сабатини в одном томе - Рафаэль Сабатини

— К вашим услугам, монсеньор. Я — Антуан Дюклерк из Нанта.

Дон Педро нахмурился и чопорно выпрямился.

— Как же так? Я думал, дон Диего сам сюда пожалует? — спросил он надменно. — Со мной перестали считаться?

— Дон Диего прибыл самолично, монсеньор. Но было бы неблагоразумно высадиться на берег ему самому.

— Так он стал благоразумным, да? — усмехнулся дон Педро. — Ну-ну. А вы кто такой?

— Я хозяин брига, ходившего за ним в Сантандер. Дон Диего ждет ваше превосходительство на бриге. Мы бросили якорь в двух милях от берега. Все готово к тому, чтобы принять вас на борт этой ночью. В бухте под скалой ждет лодка с полудюжиной крепких гребцов из Астурии.

— Из Астурии? — переспросил приятно удивленный дон Педро.

— По приказу дона Диего мы наняли испанскую команду в Сантандере.

— Ага! — Дон Педро подошел поближе к французу. — А где же выкуп?

Тот протянул ему сверток.

— Он здесь, монсеньор.

Дон Педро взял сверток и подошел к окну. Он сломал тяжелые сургучные печати, вспорол кинжалом парусину и извлек длинную шкатулку из слоновой кости. Он поднял крышку. На подушке из пурпурного бархата покоилась нить безупречного переливающегося жемчуга, каждая бусина была величиной с воробьиное яйцо. Дон Педро взял ожерелье в руки, оставив шкатулку на диване возле окна.

— Дон Диего угодил мне, — произнес он наконец. — Так ему и скажите.

На лице моряка отразилось недоумение.

— Но разве вы, ваше превосходительство, не скажете ему это сами? Лодка ждет…

— Сегодня — нет, — прервал его дон Педро. — У меня не остается времени, чтобы собраться. Ждите меня завтра, когда стемнеет. К тому времени я буду готов.

— Как будет угодно вашему превосходительству. — В голосе Дюклерка прозвучало беспокойство. — Но отсрочка опасна, монсеньор.

— Жизнь всегда полна опасностей, мой друг, — с улыбкой, обернувшись к французу, сказал дон Педро. — Стало быть, завтра, когда стемнеет, в маленькой бухте, где ручей впадает в море. Да хранит вас Бог.

Дюклерк поклонился и ушел. Оставшись один, дон Педро с минуту постоял в нерешительности, держа на ладонях бесценное ожерелье, любуясь перламутровым блеском жемчужин, их радужной переливчатостью в лучах заходящего осеннего солнца. Он едва заметно улыбнулся, представив, как будет дарить ожерелье Маргарет. Наконец он легонько связал шелковые нити и вернулся в столовую.

Его светлость и Фрэнсис уже ушли, и Маргарет сидела одна на диване у окна, глядя на цветник с уже почти отцветшими цветами. Она посмотрела через плечо на вошедшего дона Педро, но он держал руки за спиной, и она не увидела ожерелья.

— Все хорошо? — поинтересовалась она.

— Все очень хорошо, миледи, — ответил он.

Маргарет снова посмотрела в окно на заходящее солнце.

— Ваш гость… заморский? — спросила она.

— Заморский, — подтвердил дон Педро.

Он направился к Маргарет. Под ногами у него похрустывал камыш, которым каждый день устилали пол в столовой. Дон Педро остановился у нее за спиной, а Маргарет продолжала смотреть в окно, выжидая, что он ей скажет.

Дон Педро тихо поднял руки, и, задержавшись на мгновение над ее золотой головкой, ожерелье скользнуло ей на шею.

Маргарет, ощутив легкое прикосновение к волосам и что-то холодное на обнаженной шее, вскочила, и щеки ее вспыхнули. Она подумала, что дон Педро коснулся ее пальцами. И хоть он улыбнулся, слегка поклонившись ей, его пронзила боль от возмущения, мелькнувшего на ее лице.

Увидев ожерелье, она поняла свою ошибку и смущенно, но с чувством облегчения засмеялась.

— Клянусь, сэр, вы испугали меня. — Она приподняла ожерелье, чтобы разглядеть его получше, и, осознав великолепие подарка, осеклась. Краска сошла с ее лица.

— Что это?

— Выкуп, который мне привезли из Испании, — спокойно ответил он.

— Но… — Маргарет была потрясена. Она достаточно хорошо разбиралась в драгоценностях и поняла, что на груди у нее — целое состояние. — Но это неразумно, сэр. Оно стоит огромных денег.

— Я предупреждал вас, что, если вы предоставите мне определить сумму выкупа, я оценю себя дорого.

— Но это королевский выкуп, — сомневалась она.

— Я почти королевского рода, — заявил он.

Маргарет продолжила бы препирательства, но он положил конец спору, заметив, что такая мелочь не стоит ее внимания.

— Зачем нам вести разговоры о пустяках, когда каждое ваше слово для меня дороже всех этих дурацких жемчужин, вместе взятых?

Никогда раньше дон Педро не решался говорить с Маргарет таким тоном: в голосе его звучала любовь. Она смотрела на него широко открытыми от изумления глазами. А он объяснял ей свои намерения.

— Я вручил вам выкуп, и час моего отъезда приближается — слишком быстро — увы! Итак, с вашего позволения, если вы освобождаете меня от данного вам слова чести, я завтра ночью уплываю в Испанию.

— Так скоро, — сказала она.

Дону Педро, который, несомненно, заблуждался в своих надеждах, показалось, что она произнесла эти слова с грустью; тень, промелькнувшую на ее лице, он принял за сожаление. И это подстегнуло его решимость. Дон Педро утратил привычное самообладание.

— Вы говорите «так скоро»! Благодарю вас за эти слова. В них — зерно надежды. Они придают мне смелости сказать то, что иначе я бы сказать не отважился.

Звенящий голос, сверкающие глаза, румянец, проступивший на бледном лице, не оставляли сомнений. Женщина в ней затрепетала от тревожного предчувствия.

Дон Педро склонился к ней.

— Маргарет! — Он впервые произнес ее имя, произнес ласковым шепотом, любовно растягивая каждую гласную. — Маргарет, неужели я уйду из вашего дома, как и пришел? Неужели я уйду один?

Маргарет не хотелось поощрять дальнейшее объяснение, и она притворилась, будто не поняла, к чему он клонит, оставив ему тем самым путь для отступления.

— Не сомневаюсь, что на судне у вас есть друзья, — сказала она с деланой небрежностью, стараясь успокоить бьющееся сердце.

— Друзья? — отозвался он с презрением. — Друзей, власти, богатства у меня предостаточно. Мне бы хотелось разделить с кем-нибудь все, что у меня есть, все, что я могу дать, а я могу дать так много! — И он продолжал, предупредив ее возражения: — Неужели вам не жаль растратить жизнь впустую в этом медвежьем углу варварской страны? А я открою вам целый мир, сделаю вас богатой и могущественной. Перед вами будут преклоняться, вам будут завидовать, вы станете самым дорогим сокровищем двора, королевой из королев, Маргарет!

Она невольно сжалась. Что ж, она сама во всем виновата: прояви она должную осторожность, дон Педро сейчас не бахвалился бы перед ней. Впрочем, бахвальства в его манере не было. Тон его был уважительный и скорее смиренный, чем самонадеянный. Он не сказал ни слова о любви. И тем не менее каждое его слово красноречиво говорило о любви. Дон Педро умолял ее, и это была мольба о любви.

Конечно, в нарисованной им картине был искус, и, возможно, ею завладел на секунду