РАЗДУМЬЯ НА РОДИНЕ - В. Белов

К сожалению, и понятие «драматургия» сейчас также стало настолько широким, настолько зыбким и неопределенным, что позволяет писать для театра людям независимо or их природных способностей. По той же самой причине многие талантливые прозаики, даже не пытаясь попробовать свои силы в драматургическом жанре, легкомысленно соглашаются на инсценировки своей прозы. Такие инсценировки часто умирают вместе со смертью спектакля. И это одно из доказательств того, что в литературе и искусстве существуют четкие жанровые границы и вполне определенные жанровые законы.

На мой взгляд, наш театр сегодня нуждается прежде всего в настоящей подлинной драматургии. Вспомним, какой след оставили четыре пьесы Александра Вампилова, которые он успел написать. Разве не стоят эти четыре пьесы (всего четыре) многих десятков инсценировок?

Репертуарная неразборчивость, размывание жанровых контуров, смещение родовых и видовых понятий в искусстве сказались отрицательно и внутри самого драматического жанра. У нас написаны и поставлены десятки, а может быть, и сотни пьес, которые в начале этих заметок я назвал сценариями для режиссера. Обычно в такой эрзац — пьесе начисто отсутствует действие — это ее, так сказать, формальный признак… Сцены в такой пьесе легко меняются местами, переставляются из конца в начало или наоборот. И все это можно делать без ущерба содержанию. А попробуем-ка поменять местами сцены в какой-либо из вампиловских пьес. Из этого ничего не получится. Такое свойство вампиловской пьесы я считаю одним из признаков настоящей драматургии.

Театральное дело у нас так обширно и так запутано, что приходится то и дело возвращаться к первоначальным и вполне определенным истинам. Вроде этих, известных каждому: театр не может существовать без пьесы, пьеса не может быть без действия и т. п.

К сожалению, об этих азах, об этих первоначальных истинах подчас забывают не только зрители, но и многие деятели искусства, даже режиссеры и театральные критики. В «Диалоге заинтересованных лиц» («Литературная газета», 1978, № 7, 15 февраля), завершающем дискуссию о театре, говорится: «Театр стоит перед альтернативой: либо содействовать многократному посещению… одной и той же аудиторией — упор на постоянную публику. Либо привлекать все новых и новых зрителей — упор на разового зрителя».

Позволительно спросить: откуда появилась такая альтернатива? Социологи, выступившие наряду с другими в «Диалоге», как бы делят зрителей на интеллектуальных, понимающих подлинное искусство и на не очень осведомленных, не созревших, так сказать. В том же «Диалоге» утверждается, что «массовый зритель», на которого ориентируются местные театры, ждет от спектаклей не столько катарсиса, сколько релаксации — облегчения, снятия напряжения».

Противопоставление одних зрителей другим и «серьезных» спектаклей — «развлекательным» представляется мне нелогичным. С каких это пор настоящему, подлинному искусству стало яе все равно, кто сидит в зале, профессор ли киноведения или совхозный механизатор? Ведь настоящее искусство и потому еще настоящее, что действует на простых смертных не менее сильно, чем на «избранных». А разве катарсис сам по себе не подразумевает релаксацию (новое словечко!), то есть облегчение, снятие напряжения?

Нелепо делить зрителей на таких и на эдаких (хотя, разумеется, зритель не однороден). Ссылаться на финансовый план или на отсутствие подготовленных площадок — тоже не очень прилично для человека искусства. Подлинно высокое искусство существовало во все времена газового освещения. Само по себе такое искусство универсально. Оно несет в себе не только обязательность эстетического контакта с любой из социальных или интеллектуальных зрительских прослоек, оно способно и еще кое на что… В том числе и на развлекательность, позволяющую говорить о театре как о коммерческом предприятии. Другое дело, что далеко не все драматурги, режиссеры и актерские коллективы способны на такое искусство. Но зритель-то здесь ни при чем… 

1978

О ЖАНРОВОЙ И ДРУГОЙ НОВИЗНЕ

На собрании хозяйственников в который уж раз я услышал фразу о чувстве нового. Примечательно то, что выступающий, призывая развивать чувство нового, забывал добавлять слово «передовое». Для многих нынче «новое» является синонимом «передового». По такой логике все старое само по себе есть отсталость и дикость, а все новое обязательно является прогрессивным.

Ошибочность подобной логики очевидна. Вспомним факты. Выращивание кукурузы на границе с Полярным кругом, конечно же, было делом новым. Но прогрессивным, передовым ли? С другой стороны, использование в земледелии навоза — дело такое старое, что и говорить как-то совестно. Но отсталое ли? Осмелюсь сказать — нет. Мы строим заводы-гиганты для производства минеральных удобрений (новое), тратим при этом порядочные миллионы. А сколько народных денег можно бы сэкономить, если б полностью использовалась органика, то бишь навоз (старое)? Сколько речек и рек осталось чистыми, рыбными, сколько людей убереглось бы от кишечных и прочих заболеваний?

Таких примеров хозяйственной деятельности можно привести много, но обратимся к деятельности культурной.

Помню, лет эдак пятнадцать тому назад я впервые, туристом, попал в Париж. Программа была весьма плотной, но мы выкроили-таки один вечер и побывали на печально знаменитой площади. Плац-Пигаль горела всеми цветами радуги. Обширные цветные фотографии голых красоток, дородные вышибалы у входов в стриптизные подвальчики, бесстыдные атрибуты секс-киосков, наконец белые и черные публичные женщины — все это было для меня, разумеется, новым. Даже слишком. Но назвать все это передовым я не мог уже и тогда, хотя фразу одного французского писателя услышал только в следующий приезд. О площади Пигаль он сказал буквально следующее: «Туда ходят одни туристы и деревенские подростки из французских провинций. Порядочный парижанин туда не пойдет»…

Может быть, мой знакомый несколько преувеличил нравственный максимализм нормального порядочного парижанина. Но мы ведь тоже преувеличиваем, когда говорим, что западная молодежь сплошь пропитана, ну, например, рок-музыкой. Это не совсем так. Помню, в Англии наш микроавтобус остановился на улице какого-то маленького городка. День был воскресный, молодые ребята прямо на улице пели народные песни.

На встрече со студентами в шведском городе Упсала мне рассказали, что студенческая и рабочая молодежь несколько месяцев пикетировала местный секс-киоск, пока его владелец не прогорел и не убрался восвояси вместе со своим гнусным товаром. Там же, в Упсале, молодежь ежегодно проводит фестивали, где звучат народные национальные мелодии, где увлечение рок-музыкой считается признаком вульгарного вкуса.

Ясно, что новизна новизне рознь. Каково же было мое удивление, когда в Вологодском Дворце культуры железнодорожников (КОРе, как у нас говорят) я воочию увидел… самый настоящий кафешантан! Парижским танцовщицам вологодские уступали только в технике. В бесстыдстве же мои соотечественницы и землячки превосходили парижских. Танец бедер и животов наблюдало около тысячи старшеклассников и учащихся ПТУ. Многие мальчики и целомудренные мамаши доморощенных гёрлс глядели на вакханалию очень старательно: а вдруг это и есть то самое лучшее и передовое в искусстве? То, что оно современное, даже сиюминутное, это точно. А вот лучшее ли, прогрессивное ли? Тут есть некоторые сомнения…

К чести вологжан, они сразу же поняли, что такое группа «Сирин». В центральной печати было выступление, изобличающее эстрадно-сексуальную новизну, культивируемую в Вологде. «Стриптизные» выступления прекратились. Но «Сирин», подобно фениксу, тут же возникла опять, правда под новым названием: «Ансамбль эстрадного танца». И что удивительно, второе дыхание пришло к вологодскому кафешантану не без помощи той же газеты, которая до этого опубликовала письмо возмущенных зрителей. В обширной статье с подзаголовком «О некоторых проблемах народного творчества» говорилось о благотворном влиянии кафешантана на культурную жизнь Вологды. Автор всерьез пишет: «Да, нельзя сбрасывать со счетов, что с появлением эстрады, как удивительного «феномена» времени, наши педагогика, образование, просветительство получили, пожалуй, самое наглядное пособие из всех, ныне существующих. Эстрада ценна как жанр, как форма пропаганды».

Не будем слишком строги к стилю, обратимся к смыслу. О каком пособии речь? Пропаганда чего волнует автора? И так ли уж необходимо внедрять в художественную самодеятельность танец голого живота? В статье говорится: «В острой динамике современного ритма рождались один за другим танцы. И можно было лишь догадываться о трудной жизни коллектива: многочисленные комиссии, просмотры, решения и постановления, а в итоге — по настоянию городского отдела культуры ансамбль… «прикрыли».