Ночная смена - Энни Краун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вместо этого он говорит, очень мягко:
— Ты не глупая, Кендалл.
Я усмехаюсь.
— Ладно, немного глупая, — исправляется он с помощью едва заметного подергивания губ. — Но я мог бы справиться лучше. Ты сказала, что было некомфортно, когда в это были вовлечены все мои друзья и чувствовала, что у тебя есть аудитория, и я все равно пригласил тебя на свидание перед всеми ними. Я перешел одну из границ, и прошу прощения за это. За неуважение к тебе.
Требуется целых шесть секунд, чтобы осознать, что он тоже извиняется.
Он протягивает оливковую ветвь и подводит нас к компромиссу. Винсент тоже хочет восстановить то, что мы разрушили. Такое чувство, что солнце пробивается сквозь тучи после долгой недели мрачной, ледяной тьмы и я ничего так не хочу, как запрокинуть голову и погреться в тепле, которое приносят его слова — облегчение, но потом понимаю, что он делает это снова.
Дает именно то, что, по его мнению, я хочу.
— Боже, — говорю я. — Прекрати. Пожалуйста. Ты должен перестать быть таким… таким милым со мной.
Винсент издает испуганный смешок.
— О чем ты говоришь?
— Я испортила тебе день рождения! По сути, обвинила в том, что ты переспал со мной в рамках какого-то дерьмового женоненавистнического спора со своими друзьями. Я облажалась, так что я та, кто должен сделать широкий жест, пресмыкаться и унижаться публично или что-то в этом роде. Так что, может, перестанешь быть таким чертовски самоотверженным, минут на пять, и позволишь себе разозлиться? Почему это так трудно — в первую очередь подумать о себе? А? Ты говоришь, что я могу попрактиковаться на тебе и заучиваешь стихи, а потом съедаешь меня на свой гребаный день рождения, и я понятия не имею, чего ты хочешь. Что с тобой такое?
Я тычу его в грудь букетом подсолнухов для пущей убедительности.
Наконец-то я вижу в Винсенте первую настоящую искру гнева.
— Не знаешь, чего я хочу? — требует он низким и грубым голосом. — Серьезно?
Когда он оглядывает меня с ног до головы одним медленным движением, в глазах горят не просто негодование и фрустрация. Это откровенный, непримиримый голод. Зеркальное отражение моего желания, а под ним крошечная щепотка чего-то горько-сладкого, чего-то подозрительно похожего на тоску, что подсказывает, что эта неделя для него была такой же болезненной, как и для меня.
Я крепче сжимаю записку в руке и вспоминаю его хайку22.
— Ну, теперь я понимаю, — говорю я несчастно.
Винсент еще не закончил. Он делает шаг ко мне, так что мы оказываемся лицом к лицу, возвышается надо мной каждым дюймом своего абсурдного, ненужного, честно говоря, чрезмерного роста.
— Я поцеловал тебя, потому что хотел поцеловать, — говорит он. — Я выучил стихи, потому что хотел иметь возможность поговорить о том дерьме, которое тебе нравится, — он понижает голос. — И я съел тебя, потому что это был мой день рождения, и все, чего я хотел, это заставить тебя кончить. Это было для меня, Кендалл. Все это было ради меня. Я сделал это не просто из вежливости. Я сделал это, потому что ты мне нравишься.
У меня кружится голова.
В мозгу короткое замыкание. Все, что я могу делать, это стоять с открытым ртом, покачиваясь и цепляясь за подсолнухи, как за спасательный плот и смотреть в огромные карие глаза Винсента Найта. Потому что, ну, мозг явно пытается меня надуть. Но нет никаких доказательств того, что это шутка или ложь, или что я каким-то образом неправильно истолковала слова. Здесь нет права на ошибку. У меня нет возможности переосмыслить это.
«Ты мне нравишься»
— Но разве ты не злишься? — хриплю я.
Винсент широко разводит руки ладонями вверх.
— Конечно, я злюсь. Ты говоришь, что сбежала, так как решила, что я переспал с тобой только для того, чтобы произвести впечатление на друзей. Злюсь, что ты думала, что я могу так поступить. Злюсь, что не нашел времени познакомить тебя со всеми членами команды, чтобы ты не нервничала так сильно. Я поторопился с этим — с самого гребаного начала — и не знаю, как с тобой не торопиться, и это заставляет чувствовать себя глупым, эгоистичным и выжившим из ума. Так что да. Я чертовски зол, Холидей. Но ничто из этого не меняет моих чувств к тебе.
«Мне действительно нужно присесть», — оцепенело думаю я. Но мы в середине прохода, а ближайшие стулья стоят у входа в книжный магазин, возле журналов, и, боже, я, кажется, в шоке или что-то в этом роде?
— Предполагается, что я та, кто оказывает грандиозные жесты, — слабо возражаю я.
Винсент складывает руки на груди.
— Ты не будешь оказывать грандиозные жесты, Холидей.
Я поднимаю записку.
— Я буквально делаю это прямо сейчас.
— Ладно, прекрати. Может быть, я хочу хоть раз побыть героем, хоть отец и не миллиардер, и я не состою в гребаной мафии…
— Ладно, во-первых, — перебиваю я, — спортивный роман — это вещь. Ты баскетболист первого дивизиона с красивыми глазами и великолепными волосами. Ты достаточно популярен в этом жанре, — я бы остановилась, чтобы оценить, насколько это очаровательно, когда Винсент краснеет, но я в ударе. — А, во-вторых, хватит этих разговоров обо мне и стандартах. То, о чем я читаю в книгах, не обязательно то, что я хочу видеть в парне. И ты все равно никогда не был ничьим парнем, так что не знаю, почему думаешь, что не стал бы…
Настала очередь Винсента перебивать меня.
— Откуда ты знаешь, что я никогда ни с кем не встречался?
— Джабари. Он нашел меня сегодня в кампусе. Мы поговорили.
— Я сказал оставить тебя в покое.
— Что ж, он замолвил за тебя словечко.
— Я все равно собираюсь убить его.
Я закатываю глаза.
— Послушай, — говорю я, — все, что я пытаюсь сказать — я не ожидаю, что ты будешь персонажем прямо из любовного романа.
