Невеста для блудного сына - Энн Стюарт

Он до сих пор помнил ее лицо, помнил, как она смотрела на него, пока он набивал карманы всем, что имело хоть какую-то ценность. За последний год она заметно выросла, и он уже какое-то время воспринимал ее скорее как женщину, что отнюдь не облегчало его жизнь.

И он поцеловал ее. В отличие от всего остального этот эпизод четко врезался ему в память. Он до сих пор помнил вкус ее губ, искушение овладеть ее юным телом, все еще теплым после постели. Это воспоминание преследовало его все эти годы, и он так и не нашел ответа почему. Возможно, лишь по той причине, что это было последнее, что он помнил.

Тогда он отправился на берег, к маяку. Собственно говоря, этого момента он не помнил, но, по всей видимости, так оно и было. Моторка Валмеров стояла на приколе, и ему не составило труда завести мотор и пересечь на ней пролив, отделявший остров от материка, чтобы навсегда покинуть ту единственную семью, какую он знал в своей жизни.

Кажется, кто-то уже поджидал его на берегу, однако он понятия не имел кто. За восемнадцать лет скитаний этот провал в его памяти ничем не заполнился, как он ни напрягал память. Огромный кусок жизни оказался стерт, провалился в бездонную яму, в том числе и покушение на его жизнь.

Просто в один момент он, считая себя в душе извращенцем и борясь с искушением овладеть ею, поцеловал Каролин Смит, а в следующее мгновение уже лежал на узкой кровати в доме на окраине Бостона, глядя на мужчину, который когда-то был мужем Салли Макдауэлл. В спине у него была дыра, оставленная пулей. Пулю кто-то довольно грубо извлек, рану перевязал, а вот вспомнить, как он попал сюда, не удавалось. По словам Джона Кинкейда, прошлой ночью он просто возник у дверей его дома, похожий на ходячий труп. И Кинкейд впустил его к себе.

Позднее он сумел восстановить в памяти кое-какие обрывки. Трейлер, набитый рыбаками, которых почти не интересовала рыба. Это они вытащили его из темного океана и слегка подлатали, прежде чем выбросить на побережье Массачусетса. В промокшем кармане он нашел клочок бумаги с нацарапанным на ней адресом Кинкейда. По всей видимости, он нашел эту бумажку, когда выгребал деньги из материнского кошелька. Как бы то ни было, но ноги принесли его именно сюда.

Нет, он отнюдь не ожидал трогательной встречи — сентиментальность не в его духе, — и все же реальность оставила в душе слегка неприятный осадок. Он никогда не видел фотографий отца. Тем не менее его ничуть не удивило, что Джон Кинкейд оказался видным мужчиной лет за пятьдесят. Не в привычках Макдауэллов крутить романы с обладателями заурядной внешности.

Джон Кинкейд был высок, худощав. Слегка вытянутое лицо с правильными чертами, карие глаза. И не вина Алекса, что он не сразу понял важность этого факта — карих глаз, — в какой-то момент он ударился головой и получил небольшое сотрясение. Однако он не горел желанием оказаться на больничной койке и отвечать на вопросы врача. Потому что в этом случае его непременно вернули бы назад в Эдгартаун.

Кинкейд накормил его супом, дал выпить имбирного эля и каждый час будил, чтобы проверить его состояние. На второй день он дал ему выпить сладкого черного кофе, который он сам когда-то втихаря пил в кухне Констанцы.

— Салли беспокоится за тебя, — сказал ему Джон Кинкейд, садясь напротив его кровати.

Алекс продолжал плескать кофе ему на джинсы.

— Ты сказал ей, что я у тебя?

— Успокойся, дружище. Она не имеет и малейшего понятия о том, где ты сейчас. Я не собираюсь доносить на тебя.

— Но она наверняка попробует с тобой связаться. Она догадливая. И легко вычислит, что я пытался разыскать отца.

По лицу Джона Кинкейда промелькнуло странное выражение.

— Мы не поддерживаем отношений более семнадцати лет, — сказал он. — Не думаю, что она сделает это. Слишком много воды утекло.

— С тех пор, как я родился, — заметил Алекс.

— Да.

Это единственное слово сразу сделало ненужными любые вопросы.

— Она могла бы разыскать тебя, если бы захотела, — заметил Алекс с горечью в голосе.

— Если ты так считаешь, с какой стати тебе понадобилось убегать из дома? Или ты хочешь, чтобы она нагрянула сюда, чтобы тебя вернуть?

— Я сам вернусь, — ответил Алекс, — как только буду готов. А до этого я бы хотел получить ответы на кое-какие вопросы, хорошо?

— Какие такие вопросы?

Алекс презрительно фыркнул.

— Я хотел встретиться с отцом. Скажи, что в этом ненормального? Эта часть моей жизни пуста. Салли никогда не говорила о тебе. Я ни разу не видел твоей фотографии. Все, что мне известно, это то, что, когда я родился, ты бросил нас.

— И тебе хочется знать почему? — Кинкейд закурил пару сигарет и предложил одну Алексу. Кстати, спустя десять лет он умер от рака легких, и именно тогда Алекс бросил курить.

— Думаю, у меня есть такое право, — ответил он. — У меня есть право поближе узнать собственного отца.

Кинкейд вздохнул.

— Извини, дружище, но здесь я ничем не могу тебе помочь. Я не твой отец.

По идее, такой ответ должен был лишить его дара речи, но этого не произошло.

— Так вот почему ты бросил нас? Потому что у нее был роман с другим и она родила от него ребенка?

— Нет. Когда Салли забеременела, отцом ребенка был я. На этот счет у меня нет никаких сомнений.

Голова Алекса раскалывалась от боли. Но после этих слов боль сделалась просто невыносимой.

— Что ты хочешь этим сказать?

— То, что ты не ребенок Салли. Наш ребенок родился мертвым. Салли же из той породы женщин, для которых не существует слова «нет». Я понятия не имею, где она нашла тебя, хотя наверняка щедро раскошелилась по такому случаю. Она принесла тебя домой и представила в качестве своего новорожденного сына. И если кое у кого и возникли сомнения на этот счет, им хватило ума держать язык за зубами.

— Но только не тебе?

— Ну я, как и все, держал язык за зубами. Просто я ушел. Наш с ней брак и без того уже висел на волоске, однако будущий ребенок удерживал меня от того, чтобы уйти. А как только он умер, мне не было причин оставаться, чтобы поддерживать ложь Салли.

— Понимаю.

— Только не надо на меня так смотреть, — произнес Кинкейд с грубоватой теплотой. — Честное слово, здесь нет ничего личного. Я не сомневаюсь, что Салли любила тебя точно так же, как любила бы собственного ребенка.

— Кто теперь скажет.

Кинкейд пожал плечами.

— Пойми, для меня ребенок — не щенок. Умер один, ничего, заведем другого. Как только Салли потеряла ребенка, у меня не было причин оставаться. Ты же был ее новой игрушкой, и я, по большому счету, сделался ей не нужен, — он вздохнул. — Скажу честно, это решение далось мне нелегко, ведь я отказывался от немалых денег. И все же я не жалею. Позже я женился на другой женщине, и у нас с ней было двое детишек, а потом наши пути разошлись. Я навещаю дочерей по выходным, и для меня как отца этого достаточно.