Безжалостный - Дин Кунц

– Да перестань, Тыквочка, – отмахнулся Гримбальд. – Я всю жизнь незаконно покупаю оружие. А это не оружие. Всего лишь маленькое одолжение моему единственному внуку.

– Не такое уж это и преступление, мамуля, – на лице Майло читалось смущение. – А кроме того, я не собираюсь делать ничего плохого.

– А что ты собираешься делать?

– Эту клевую штуковину.

– Какую штуковину?

– Такую штуковину, которую нет возможности описать.

– Нет возможности или желания?

– Это штуковина, которую надо проверить экспериментально.

– И когда мы будем ее проверять?

Мальчик пожал плечами.

– Когда-нибудь.

Клотильда предложила оставить Майло в бункере.

– Ваш дом взорвали, вам понадобилось оружие. Конечно, не наше дело влезать в то, что происходит, но у вас определенно проблемы, а здесь он будет в большей безопасности.

– Разумеется, это наше дело, мама, – ответила Пенни. – Я вкратце все рассказала папе, пока мы собирали оружие. – Она повернулась ко мне. – Может, действительно, оставить Майло здесь?

Прежде чем я успел раскрыть рот, Майло ответил шепотом, который разнесся по гостиной, как крик:

– Если вы не возьмете меня с собой, вас обоих убьют.

Взгляд его синих, словно у матери, глаз пронзал насквозь. Сначала он посмотрел на меня, потом на Пенни.

– Я вам нужен, – добавил он. – Вы еще не знаете почему, но скоро поймете.

Вновь он повернулся ко мне. Личико оставалось детским, но глаза принадлежали взрослому, который заглянул в бездну и не боялся заглянуть туда вновь.

– Я маленький, – говорил он все тем же шепотом, – я юный, но я – другой. Вы всегда уважали это мое отличие и всегда верили мне. Поверьте и теперь. Есть причина, по которой я такой, как есть, есть причина, почему я родился от вас. Всегда есть причина. Мы должны быть вместе.

В этот момент прозвище Спуки (Мороз-по-коже) подходило ему, как никогда.

– Хорошо? – спросил я Пенни.

Они кивнула:

– Хорошо.

Когда Майло улыбнулся, я нашел его улыбку заразительной.

Клотильда достала одно яйцо из корзинки, где их лежало десятка два, и бросила на пол. Какие-то мгновения изучала расплескавшиеся белок и желток, осколки скорлупы.

– Он прав. Если вы не возьмете его с собой, больше мы вас не увидим.

С высокого стула-насеста Майло обозрел разбитое яйцо, потом улыбнулся деду:

– Бабушка такая затейница.

– Не то слово, – подтвердил Гримбальд, светясь от любви к жене. – До сих пор помню, как впервые увидел ее… в лесу, на коленях, руки по локоть в туше оленя.

Девичья краска залила лицо Клотильды, когда она окунулась в это романтическое воспоминание.

– После того, как застрелишь его, лучше сразу разделать тушу, чтобы ничего не измазать дома. Но всегда есть опасность, что запах крови привлечет голодных хищников. Твой дедушка стоял в тени дерева, и, подняв голову, я подумала, что это медведь.

– Она так быстро перескочила от туши к винтовке, – припомнил Грим, – что в тот день я стал ее второй жертвой.

Оба рассмеялись, потом заговорила Клотильда:

– Он пролепетал что-то вроде: «Я вижу Диану, римскую богиню охоты и луны, здесь, при свете дня и затмевающую солнце».

– Деда действительно так сказал? – спросил Майло.

– Действительно. Поэтому я сразу поняла, что должна или застрелить его, или выйти за него замуж.

Пенни слышала эту историю несчетное количество раз, поэтому она не зачаровала ее, как Майло.

– У нас впереди долгий путь. Пожалуй, нам пора трогаться. Где Лесси?

– Вероятно, в картофельном ларе, – догадался Майло.

– Я же сказала тебе, лапочка, что ларь пуст, – напомнила ему Клотильда. – Я забыла заполнить его в прошлом месяце, а сегодня использовала последние картофелины.

– Потому-то она и забралась туда, бабуля. Прохладное, темное, спокойное место. И там так хорошо пахнет. Иногда Лесси нужны прохлада, темнота и покой.

В северо-восточном углу кухни деревянные крышки закрывали две ямы с бетонными стенами и полом, одну для картофеля, вторую – для лука.

Клотильда, Пенни и я встали у крышки, которую поднял Гримбальд.

В яме четыре на пять футов, четырьмя футами ниже, на пустых мешках из-под картошки лежала Лесси. Подняла голову на скрип петель, зевнула.

– Крышка тяжелая, – заметила Клотильда. – Как же она попала туда?

– Как обычно, – ответил я.

– И как это?

– Понятия не имею.

Глава 40

После того, как мы вышли из бункера в мир темноты, дождя и беды, дорога нам предстояла дальняя.

Время, проведенное у Бумов, придало мне сил, как физических, так и духовных, но они вновь начали уходить, как только мы продолжили путь.

Поскольку Пенни поспала пару часов в доме на полуострове, она в какой-то степени оправилась от бессонной ночи, когда Ширман Ваксс раз за разом разряжал в нас «Тазер». Предоставив мне возможность подремать, села за руль на первом участке нашей поездки на север.

На заднем сиденье, с помощью ручного фонарика, Майло изучал электронные детали и узлы, купленные Гримбальдом на черном рынке, тогда как Лесси шумно их обнюхивала. Он радостно что-то бормотал себе под нос. Возможно, слова эти предназначались и собаке.

Дворники ветрового стекла по эффективности вроде бы не уступали серебряному медальону гипнотизера. А когда мы вернулись на асфальт, шуршание шин могло бы стать снотворным.

И при более благополучных обстоятельствах мне редко удавалось заснуть в движущимся автомобиле. Возможно, движущая сила моей жизни – интерес к тому, куда я иду, не сегодня и не завтра, а вообще, каков мой конечный пункт назначения. Движение автомобиля всякий раз подогревало этот интерес, желание узнать, куда мы все же прибудем, и с каждой милей во мне росло волнение от предвкушения встречи с неведомым.

– Иногда я тревожусь из-за Майло, – обратился я к Пенни, не открывая глаз. – В бункере я осознал, что у тебя было такое же детство, как сейчас у него. Домашнее обучение. Ни друзей, ни подруг. Твой мир ограничен семьей, ты – словно в изоляторе. Каковы негативные стороны такого детства?

– Никаких, – без запинки ответила она. – Расти в любящей семье, с родителями, которым не чужды чувство юмора, здравый смысл и восхищение окружающим миром, – это не изолятор, а восхитительное убежище.

Я любил ее голос так же, как лицо. С закрытыми глазами не видел ее красоту, зато мог слышать.

– Больше, чем убежище, – продолжила Пенни. – Это храм, где ты можешь решить, кто ты, что думаешь о мире, прежде чем мир скажет тебе, кто ты и что должен думать о нем.

– У тебя был талант писать и рисовать, точно так же у Майло есть талант… к чему-то. Ты не задавалась вопросом, что с меньшей изоляцией и бо́льшим знакомством с жизнью ты бы писала и рисовала по-другому?