Ромео и Джульетта. Величайшая история любви - Николай Бахрошин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Почему она вдруг переменилась? Чем вызвана такая явная потеря интереса к нему? — недоумевал Ромео.
Будь он, конечно, поопытнее в сердечных делах, он бы уже сообразил, что подобное поведение девушки свидетельствует как раз о другом. Не потеря интереса, а, наоборот, явное доказательство тому, что интерес стал более глубоким. Вот девица и пытается побудить его к дальнейшим действиям нарочитой холодностью.
Но подобное объяснение в голову не приходило, а ничего другого он пока не смог выдумать…
Так что в настоящий момент его мысли больше были заняты быстроглазой Мирандой, чем Джульеттой. Конечно, он не отрекался от своей маленькой жены, и кинулся бы на любого, кто усомнился бы в его любви. Но — Джулия теперь далеко, она (между нами) и без того жена, без того принадлежит ему душой и телом… А вот Миранда, непредсказуемая, остроумная, гибкая как ива — рядом. Непростая загадка, которую интересно было бы разрешить…
Чем еще утешить себя изгнаннику и скитальцу в чужих краях, как не подобной игрой?
Надо добавить, для самого гостеприимного хозяина дома поведение младшей дочери не было столь загадочным, как для гостя. Почтенный Чезаре Ласкано, этот говорливый живчик, мохнатый, как жук, и так же неустанно жужжащий в хлопотах, понял все сразу. Но не стал вмешиваться. Наоборот, порадовался в душе за свою любимицу и разумницу младшенькую. А что, две старшие дочери удачно выданы замуж, и Миранда, глядишь, совсем скоро… Семья Монтекки известна в Италии, с ними породниться — честь!
Ромео настолько углубился в свои непростые размышления, что не сразу услышал шум внизу. Словно кто-то ломится в дверь, а его не пускают. Заинтересовавшись (хоть какое-то развлечение) он послал слугу Бальтаза узнать, что случилось. Тот, ленивец, бурча под нос, сходил и доложил господину, что в дом пытается проникнуть святой отец, похоже, странствующий монах, уж больно грязен и дик… Чего хочет? А кто его знает, чего он хочет… Души спасать, наверное… Свою-то он, судя по виду, давно заложил в кабаке, одна надежда теперь — на чужие… Ах, да, монах этот, бродяга оборванный, вроде бы рвется к нему, к Ромео. Так Бальтазар на всякий случай распорядился объявить монаху, что молодого господина нет дома, а когда будет — неведомо. А то таскаются, кто ни попадя…
Честно сказать, ворчание Бальтазара уже порядком поднадоело Ромео. Этот нерасторопный муж всегда больше говорил, чем делал. А уж скрипел так жалобно и надоедливо, словно их изгнание протекало не в Мантуе, в двадцати лигах от родного дома, а в краях самоедов, где небесный свод смыкается с земной поверхностью и приходится ходить пригибаясь. Поэтому Ромео распорядился пустить к нему монаха немедленно. Скорее, из противоречия, чем из любопытства.
Бальтазар, скептически хмыкая, снова отправился вниз. И скоро появился вместе со святым отцом. Тот, действительно, выглядел грязным и замусоленым, словно собаки таскали его по двору, как выброшенную кость. Лицо было незнакомым.
Священник молча остановился в дверях и долго прищуривался на Ромео, кренясь и покачиваясь.
— У вас дело ко мне, святой отец?
Тот напрягся и просипел что-то неразборчивое.
— Простите? Не знаю, право, чем обязан подобной чести…
— Да уж, честь велика! — заворчал сбоку Бальтазар. — От такой чести, молодой господин, нам бы серебряную посуду потом посчитать не мешает…
— Джу… — вдруг изрек отец Джузеппе, садясь прямо на пол.
— Что, падре?
— Джу… Джу… Та! Та-а! — нажал он голосом, поводя вокруг невидящими, налитыми кровью глазами.
— Я глубоко извиняюсь, почтенный падре, но не могли бы вы изъясняться по-итальянски? — встрял Бальтазар. — Мы с моим господином, знаете ли, не слишком сильны в благородной латыни.
— Сдается мне, это не латынь, — заметил Ромео. — Почтенный падре чем-то сильно расстроен.
— Ну, господин, это-то я за десять шагов учуял, его расстройство… Дух от его расстройства такой, что нам тоже впору закусывать!
Отец Джузеппе вдруг ожил и попытался подняться с пола. Перекатился на четвереньки, но на этом оставил сие бесполезное занятие. Довольно осмысленно глянув на Ромео снизу вверх, он вдруг внятно произнес:
— Отец Лоренцо! Послал с известием! Джульетта в могиле! Спеши, Ромео…
На этом силы его иссякли, руки подломились, и он упал навзничь.
— Он умер? — странным, ломким голосом спросил Ромео.
Вместо ответа отец Джузеппо издал звучный, переливчатый храп.
— Умер… Скажете тоже, молодой господин… С чего бы ему умирать? Уж точно, что не от жажды… — проскрипел Бальтазар, наклоняясь к священнику. — В винном погребе вашего почтенного батюшки и то дух слабее… Думаю, господин, надо перенести его куда-нибудь. Нехорошо, когда святые отцы валяются по всему дому опавшей листвой. Перед людьми неудобно… Господин, господин, где вы?!
Оглянувшись, Бальтазар уже не нашел рядом Ромео. И, как показалось ему, почти сразу, за окном раздался грохот копыт по булыжникам. Бальтазар кинулся к окну и успел увидеть спину Ромео, уносящегося по узкой улочке на незнакомой лошади. Не иначе, схватил первую попавшуюся из конюшни Ласкано…
— Куда же вы, молодой господин? Куда вы? — недоуменно топтался у окна слуга.
Ответом ему стал лишь раскатистый храп отца Джозефа.
— Вот и пойми этих господ! — поведал Бальтазар спящему падре за неимением других собеседников. — У молодых — молодая дурь в голове, у старых — старая… А я считаю, все одно дурь! При их-то деньгах жить бы, да радоваться… А эти мечутся, то — в изгнание, то — из изгнания… И чего, прости Господи, им неймется? Уж я б на их месте…
Что бы он на их месте, Бальтазар не смог объяснить и значительно покачал головой. Понятно, что жил бы совсем по-другому. В удовольствии жил бы и в неге, а не в такой суете!
Он снова покосился на всхрапывающего падре, нахмурился и отправился на всякий случай собирать вещи.
* * *У многих народов, что населяют север Европы, существует такое выражение — разбудить беса. У нас оно не в ходу. Святая Церковь учит, что бесы никогда не спят, строя козни против рода людского. А кто сомневается, может обратиться за разъяснением к Святой Инквизиции, где умеют растолковать всё просто, быстро и убедительно.
Не ставя под сомнение авторитет Святой Истинной Церкви, я лично считаю, что никогда не спит сам прародитель зла со своими ближайшими подданными. Мелкие бесы все-таки задремывают иногда. Но потом, конечно же, просыпаются и продолжают с новой силой вращать колеса людских грехов.
Иначе, чем объяснить то, что случилось с Кормилицей?
Сначала, получив от Ромео крупный куш золотом, она честно отслужила деньги, потворствуя влюбленным во всех их тайных делах. Тем более, поначалу действительно не видела большой беды, что молоденькая сеньорита раскинет ножки перед пригожим юношей. Когда же еще? Молодость — для греха, старость — для покаяния, так говорят.
