Буря и натиск - Артем Тихомиров

– Если мы не хотим, чтобы наш «груз» пришел в полную негодность, то ее надо в тепло. Накрыть чем-нибудь. Накормить и напоить горячим, – сказал Шершень.

– Так я и думал, – проворчал Ржавый. – Теперь нам с этой бабой возиться… Проклятье!

Ворох отвернулся, строя зверскую рожу.

– Ладно. Все равно мы собирались тут на ночь остановиться, – сказал лейтенант. – Думаю, найдется сухой блиндаж. Да и нам пожрать не мешает. Гробовщик, Шершень – чтобы все было сделано в лучшем виде. Медицина и магия должны здесь и сейчас служить делу восстановления здоровья нашей важной матроны. Чего смотрите? Я не заставляю вас похлебку варить. Станете для нее родной матерью, а также отцом, братьями и сестрами… ну и прочими родственниками. Не вижу энтузиазма, бойцы!

Энтузиазм появился. Когда надо, даже самый уставший рядовой находит в себе силы показать, что он огурчик. Лишь бы начальство отвязалось.

– Тогда вперед – обживать гостиницу! – Ржавый махнул рукой и отправился к пустым траншеям.

Все сильнее темнело. Почти половина двенадцатого. Длинный день завершался, и Крот был этому рад. Ему хотелось забиться в какую-нибудь темную дыру. Не видеть ее, лежащую на земле. Или сделать что-нибудь, чтобы все изменить.

Шершень потряс его за плечо. Крот моргнул.

– Бери ее и пошли. На открытом месте плохо стоять, а засядем в блиндаж, так и сам балрог нам не брат.

Подпех наклонился и поднял рыжую. Слезы расчертили ее грязное лицо мокрыми дорожками. Она сделала рукой вялый жест, машинально пытаясь отмахнуться, но не стала усердствовать. Крот почувствовал, как ее тело, такое маленькое, обмякло в его ручищах. Не как раньше, когда пленница прикидывалась и делала назло. Теперь все было по-настоящему.

Крот пошел, ступая наугад. Рыжая уткнулась головой ему в грудь, спряталась, вцепилась пальцами правой руки в грязную куртку. Затихла.

Шершень обогнал его и резво поскакал через воронки.

Подпех радовался.

Темноте.

Из-за облаков выглянул месяц.

Крот испытал дикое желание завыть.

Крота Ржавый поставил в караул первого, за ним должен был нести вахту Хилый. После того как подпехи соорудили ужин и поели, на позициях, где они жили теперь на правах призраков, стало совсем тихо. Почти все уснули.

Сидя в пустой гвоздеметной точке, Крот вытащил сигарету и закурил. Машинально прикрыл огонек ладонью, опасаясь снайперов. Как учили. Глухо и очень тихо гремело впереди. Далеко. В тылу можно было ничего не опасаться, теоретически, но все равно – подпех прислушивался к ночным звукам. Лес казался темной громадой, разлегшейся к северо-востоку. Оттуда, чудилось гоблину, постоянно смотрели за позициями чьи-то глаза. У линии фронта часто шатались отбившиеся от своих частей полудикие, свихнувшиеся солдаты. В основном эльфы, у которых с нервами было не так хорошо, как у зеленых. Иногда шатуны сбивались в группы и, вооруженные трофейными стволами, могли доставлять войскам немало хлопот. В их вылазках не было системы, они даже не назывались партизанами, потому как больше не помышляли о своих благородных целях. Их влекла еда. Крот еще не встречал таких, но слышал от бывалых подпехов. Голодный и одичалый эльфюга может преспокойно напасть на взвод гоблинов; его не пугает численное преимущество и почти нулевые шансы завалить кого-нибудь из громил. Ради куска хлеба и горькой солонины бродяга пойдет на все. Об этом и говорил лейтенант, когда распорядился выставить охрану.

Гоблины успели облазить и изучить позиции. Ничего особенного не нашли, кроме нескольких банок тушенки и двух-трех кристаллов для гвоздеметов и карабинов, стреляющих каменными пулями. Съезжая, зеленые прихватили с собой все ценное.

По траншее кто-то шел. Крот уловил знакомый ритм поступи и даже не обернулся. Шершень.

Гоблин приблизился, постоял, зевнул и уселся на пол окопа.

– Она спит. Гробовщик усыпил ее чарами, я дал несколько таблеток. Поела, попила бульона. Ноги стерла сильно, хотя обувь у эльфов удобная. Пришлось перебинтовать, обработать…

– Ну так доложи это Ржавому. Мне-то что? – отозвался Крот из темноты.

Шершень появился не вовремя. Крот как раз пытался думать о Маргаритке. Он все сильнее чувствовал, как мир, который он оставил, из которого ушел на войну и в который хотел вернуться, начинает рушиться. Точнее, тот образ, что Крот создал в своей голове. Краски меркли. Ощущения стирались. Все это уходило далеко. За высокие хребты забвения.

Кроту казалось, что чем чаще он будет вспоминать, тем лучше.

А еще казалось, что это все несусветная чушь.

– Да так, – сказал Шершень. – Думал, тебе важно знать.

– Почему?

– Без понятия, – устало ответил костоправ. – Похоже, ты единственный, кому ее судьба небезразлична.

– Бред. Вороху небезразлична. Он мечтает ее прикончить, прежде чем все мы отправимся землю грызть.

– Но тебе-то по-другому…

– Не мели. Я точно так же не понимаю, ради чего этот сыр-бор, как все другие. Я так же недоволен, как Ржавый и Сказочник… Она и правда чародейка?

– Может быть. Не стали бы с ней так возиться. Тот же Гробовщик. Когда укладывал ее спать, все бормотал заклинания. Ничего не понять. А когда я спросил, он ответил, что они нужны, чтобы бомба не взорвалась. Я спросил, какая на хрен бомба, а он улыбается. Морда страшная. Ну а я любопытный. Насел на него. Гробовщик и отвечает: наша рыжая вроде как смертница. Не какая-то там магичка, которая чарами бросается, а самая настоящая. Айлеа. Ласточка по-эльфьему. Как так, спрашиваю. А он оглядывается и шепчет, чтобы я не трезвонил об этом, но если мне уж очень надо узнать, он скажет.

– И?

– Бомба и есть бомба. Эльфы используют таких девчонок на передовой. Недавно додумались. Каждая из них несет в себе мощный чародейский заряд, а приводится он в действие каким-то особым заклинанием. Сами айлеа их не знают. Ну и вот. Чтобы разгадать секрет, нужны сильные колдуны. Те, что в Особом Корпусе. Туда и премся.

– Такого не бывает, – сказал Крот.

– Раз Гробовщик говорит, значит, бывает.

– Да он наплел тебе, чтобы отвязаться.

– Зачем ему свистеть?

– Он же гобломант. У них у всех с головой нелады. Магия, понимаешь.

Помолчали. Над позицией дул ветер. Иногда приносил запах горелого. В тридцати метрах от наблюдательного пункта, у леса, лежала большая груда сгоревших тел. Всех убитых эльфов гоблины перед уходом сволокли в большую кучу и предали огню. А потом воткнули в груду пепла и костей колья с двумя отрезанными головами. Так головы и торчали, обгладываемые птицами, дождем и солнцем.

– Так ты хочешь сказать… она взрывается, что ли? – спросил Крот.

– Гробовщик так объяснил: огромный выброс силы происходит. Радиусом в километр. И вроде бы на фронте такое уже случалось. Всех накрывало – и наших, и ваших. Ласточки, мать их…

– Где ж там это все скрывается? – спросил Крот. – Она ж величиной с кролика!

– Сам же сказал – магия, – осклабился в темноту Шершень. – Тут размер, поди, роли-то и не играет. Сила, она может и в зернышке малом храниться, запрятанная, сложенная до поры, запечатанная. Как дерево растет, Крот? Семечко падает в землю, а земля сама ему ключик-заклинание подбирает. Проклевывается росток, тянется вверх к солнцу, пьет его жадно. Вот Сила, брат. Ее эльфы хорошо понимают. Эльф, он что? Он – тень древесная, как говорили в моих местах.

– Слышал бы тебя Ржавый, – сказал Крот. – Или сержант Мордоворот.

– А я что, сочиняю? Эльфы когда-то держали в своих руках первозданную магию земли, знали ее, учились у нее, впитывали, умели направлять…

– Ну если и были они деревом или тенью, – прервал подпех, – то, видать, гнильцо дали. И дальше пошло. Сейчас аж смердит, как пенек болотный, как трясина, из которой газ выходит.

– Ты прав.

– И нечего было в Злоговар лезть. Сейчас бы мы с тобой, брат, сидели где-нибудь в пабе и тянули холодный портер. У нас в Ширебое умеют портер делать… туда бы я тебя пригласил, погудели бы… Эх! А теперь торчи здесь и вшей лови, да отбивайся от этих бешеных кукол. Им бы по уму взять да капитулировать, пока мы тут все их трупами не завалили. Зачем сопротивляются? Не их земля. Гоблинская. Остальное, как говорят люди, компромисс.

– Ты прав, – повторил Шершень, чиркая спичкой. – Иногда деревья вдруг начинают расти вкривь-вкось. А почему? Потому что попадает изначально зернышко в аномалию, где токи силы неправильно идут или где естественная магия в минусе. Опять же некрофора или еще какая дрянь. Что в итоге? А то, что растет дерево потом скрученное, больное. И когда семена даст само, то будут они уже порчеными. Так и эти куклы – порченые они. Презирают всех и вся, ненавидят. Выросло в их среде гнилое семя и дало всходы, чтобы дальше свою наследственность распространять. Что их из Зиаркены выгнало? Кому-нибудь за эти века они правду сказали? Посчитали нужным поговорить по душам и объяснить? По-моему, история не знает такого…