Том 14. М-р Моллой и другие - Пэлем Вудхауз

Джон Кэррол, человек солидный, не менял привязанностей. Он всегда был влюблен в Пэт и не ждал перемены, хотя знал, что надеяться не на что. Когда ей было десять, а ему пятнадцать, она обожала его, как обожают больших мальчиков, которые умеют двигать ушами и не боятся коровы. Однако с тех пор отношение ее изменилось. Она обращалась с ним то ли как нянька с несколько отсталым ребенком, то ли как хозяйка — с приятной, но неуклюжей собакой. Тем не менее он ее любил, а она — возвращалась.

Джон выпрямился в кресле. Думал он медленно, и только сейчас представил, что при этой злосчастной распре они оказались в разных лагерях. Что, если она не захочет с ним знаться?

Содрогнувшись от страха, он решил немедленно что-то сделать — и, в редком припадке ясновидения, понял, что именно. Надо поехать в Лондон, все ей рассказать и отдаться на ее милость. Если она поверит, что он числит дядю среди самых страшных злодеев нынешнего века, может, и обойдется без ссоры.

Когда разум проснулся, удержа ему нет. Джону пришла в голову потрясающая мысль: а почему бы не сделать предложение?

Он затрясся мелкой дрожью. Теперь он ясно видел, что ошибался все эти годы. Да, он любит Пэт, но ведь она об этом не знает! А теперь, в такой ситуации слово может что-то изменить.

Не потому ли, кстати сказать, она вечно над ним смеялась? Как-никак, смешно видеть человека, который явно в тебя влюблен и молчит годами.

Он решительно взглянул на часы, было три без малого. Если выехать сейчас же в своей двухместной машине, в Лондон приедешь к семи, самое время для обеда. И он помчался вниз, в конюшни, где располагался гараж.

— Уберите эту машину, — сказал он Болту, искусно избегая совершенно мокрой Эмили. — Мне нужна двухместная.

— Двухместная, сэр?

— Да. Я еду в Лондон.

— Ее нету, мистер Джон, — сообщил шофер с тем мрачным удовольствием, с каким сообщал обычно, что аккумуляторы сели.

— Как так, нету?

— Мистер Хьюго на ней уехал. К мистеру Кармоди, в этот самый курс. Говорит, у него дела, а вы не возражаете.

Двор завертелся. Не в первый раз бранил Джон легкомысленного кузена. «Не возражаю», это подумать! Только Хьюго и скажет такую чушь.

Глава II ДЕРЖИ КУРС!

Что-то есть в мерзопакостных словах «Курс на здоровье!», чем-то они знакомы, будто мы их уже слышали. И тут вспоминаешь, что время от времени они появляются в «письмах читателей». Скажем, так:

«Тяжела современная жизнь.

Издателю «Таймс», Лондон.

Mens sana in corpore sana[75]

Глубокоуважаемый N!

Неоднократно встречая в Вашей газете статьи о тяготах нынешней жизни, я задумался о том, знают ли Ваши читатели, что в графстве Вустершир есть заведение, для того и созданное, чтобы облегчить их. Санаторий «Курс на здоровье!» (располож. в прежнем Грэви-корт) основан д-ром Александром Твистом, известным американским медиком, знатоком физической культуры, который и руководит программой, позволяющей тем, кому не по силам вышеупомянутые тяготы, восстановить свое здоровье в идеальных условиях. Поднимаясь на заре и ведя спартанскую жизнь, отдыхающие (или пациенты) обновляют свои ткани. Доктор Твист, в прямом смысле этих слов, создает нового человека.

С глубоким уважением,

NN»

Или так:

«Не много ли мы едим?

Издателю «Дэйли Мэйл»

Умеренность, умеренность

и еще раз умеренность!

Достопочтенный М!

В наши дни немолодые люди, набравшие лишний вес, нуждаются не столько в сиделке, сколько в наставнике.

Санаторий «Курс на здоровье!» (бывш. Грэви-корт, Вустершир) буквально творит чудеса под началом д-ра Александра Твиста, широко известного в Америке. Метод его сводится к диете и регулярным упражнениям.

Поистине, д-р Твист берет ветхого человека и создает нового!

Искренне Ваш,

ММ»

При всех различиях — скажем, в подписи — послания эти принадлежат даровитому перу самого д-ра Твиста. Среди тех, кто слишком быстро отзывается на призыв гонга, но не забывает и о здоровье, они вызвали немалый, хотя и рассеянный интерес. Как бы то ни было, в этот день прославленный медик мог увидеть из окна одиннадцать человек, скачущих через скакалочку под надзором способного и преданного помощника, отставного сержанта Фланнери.

Опознать его мог бы не только Шерлок Холмс, но и, в хороший день, сам верный Уотсон. Только сержант не был, скажем так, выпуклым. Все прочие принадлежали к той разновидности, которая внушала доверие Юлию Цезарю.[76] Самым толстым, самым мокрым и самым печальным из них был Лестер Кармоди, владелец Радж-холла.

Печаль его объяснялась тем, что только у него из всех мучеников страдала, кроме тела, и душа, ибо он, по меньшей мере — в сотый раз, думал о том, сколько стоит лечение.

«Тридцать гиней в неделю, — считал он, сгибаясь и разгибаясь. — Четыре фунта десять шиллингов в день… Три шиллинга девять пенсов в час… Три фартинга в минуту!..» Цифры эти поворачивали меч в его сердце. Лестер Кармоди любил деньги больше всего на свете, кроме хорошего ужина.

Д-р Твист отвернулся от окна. Горничная внесла серебряный поднос, а на нем визитную карточку.

— Пусть войдет, — промолвил медик, изучив написанное, и тут же в кабинет вошел легким шагом молодой человек в светлом костюме.

— Доктор Твист?

— К вашим услугам.

Гость несколько удивился. Вероятно, он гадал, почему глава «Курса», способный создать нового человека, не применит свои возможности к себе. Дело в том, что прославленный врач был исключительно хлипок. Не украшали его и редкостное сходство с обезьяной, и хитрый, пронырливый взгляд, и нафабренные усики.

Однако, в конце концов, посетителя это не касалось. Хочешь нафабрить усы — что ж, Бог тебе судья.

— Разрешите представиться, — сказал упомянутый посетитель, — Хьюго…

— Знаю. Мне передали вашу карточку.

— Можно мне поговорить с дядей?

— Конечно, только не сейчас, — медик показал на окно. — Подождите минутку, он занят.

Хьюго встал, посмотрел и еще больше удивился.

— О, Господи! — воскликнул он, глядя на страдальцев. Отложив скакалки, они проделывали неприятные с виду упражнения, а именно — сгибались и разгибались, держа руки над головой и поводя, скажем так, талией. Зрелище это ошеломило бы любого племянника.

— Скажите, а еще долго? — несмело осведомился Хьюго. Д-р Твист взглянул на часы.

— Упражнения скоро кончатся, — ответил он. — Потом — холодный душ, растирание и перерыв до ланча.

— Холодный душ?

— Да.

— То есть дядя Лестер принимает холодный душ?

— Несомненно.

— О, Господи!

Хьюго с уважением посмотрел на медика. Тот, кто заставил дядю извиваться, да еще загнал под холодные струи, достоин многого.

— Наверное, — предположил он, — после этого они наедаются?

— Им дают отбивную без сала, вареные овощи и сухарики.

— Больше ничего?

— Ничего.

— А что они пьют?

— Воду.

— И капельку вина?

— Нет.

— То есть, нет?

— Вот именно.

— Ни-ка-ко-го вина?

— Естественно. Если б ваш дядя меньше пил, он бы здесь не был.

— А вот скажите, — попросил Хьюго, — название вы сами выдумали?

— Конечно. А что?

— Да так, не знаю. Подумал вдруг, спрошу-ка…

— У вас сигареты есть? — осведомился д-р Твист.

— Пожалуйста! — Хьюго вынул портсигар. — Здесь — турецкие, здесь — виргинские.

— Я не курю. Ни в коем случае не давайте их дяде. Ему противопоказан табак.

— Противопоказан?.. То есть, он вьется, гнется, ест отбивные без сала, пьет воду — и вдобавок не курит?

— Именно.

— Ну, знаете! — сказал Хьюго, — Нет. Это не жизнь для белого человека.

Потрясенный сообщениями, он нервно заметался по комнате. Дядю он не очень любил, тот держал его в черном теле и практически не выпускал из Раджа, тут уж не до любви. И все же он не считал, что тому положены такие муки.

Да, сложный человек, этот дядя. При его скаредности другой бы сидел на молоке и протертых опилках, как американский миллионер; но судьба со свойственной ей иронией одарила его прожорливостью.

— Ну, они кончили, — сказал доктор, выглянув в окно. — Можете поговорить с дядей. Надеюсь, его не ждут плохие новости?

— О, нет! Скорей уж меня, — признался общительный Хьюго. — Хочу попросить денег.

— Вот как? — спросил специалист по физической культуре, живо интересовавшийся деньгами.

— Да, — отвечал Хьюго. — Пятьсот фунтов.

Произнес он это со скорбью, ибо, стоя у окна, хорошо видел дядю, а тот выглядел так, что мог пришибить на корню любые надежды. Конечно, если он треснет, Хьюго получит наследство; в противном же случае уповать не на что.