Царский каприз - Александра Соколова

Занавес упал в последний раз, и зал с минуту оставался безмолвным, словно зачарованным… Все замерли, охваченные непритворным, почти благоговейным восторгом. Только томительные, страстные звуки вальса по-прежнему лились, отравой огневой страсти западая в душу и будя в ней и тревожную жажду счастья, и мучительную, безотчетную тоску о чем-то невозвратно ушедшем, навеки утраченном.

Государь с минуту молчал и вместе с ним молчал весь зал. Но вот он вновь первый подал сигнал к восторженным аплодисментам и, не дожидаясь на этот раз ни примера, ни приглашения великой княгини Елены Павловны, направился на сцену.

Княгиня Несвицкая уже ушла в отведенную ей отдельную уборную, но еще не раздевалась, по распоряжению режиссера ожидая новых вызовов государя и прочих почетных гостей.

Проходя по узкому кулуару, образовавшемуся между сценой и уборной княгини Несвицкой, государь увидал между кулисами осторожно пробиравшегося Бетанкура, и по его лицу пробежала тень.

Бетанкур, в свою очередь увидав государя, быстро стушевался.

Император понял, что тот испугался, и по его гордому и властному лицу скользнула улыбка. Он понял, что такой соперник ему не опасен, и, осторожно постучав, вошел в уборную княгини Софьи Карловны.

Она вздрогнула при его появлении. Она отчетливо слышала стук, но, видимо, ожидала вслед за этим стуком не появление государя.

— Я не вовремя?.. Вы кого-нибудь другого ждали? — спросил он, прямо и смело атакуя вопросом.

Софья Карловна ответила молчаливым и почтительным наклонением головы.

Это можно было в одно и то же время принять и за приветствие, и за подтверждение;

— Я пришел еще раз благодарить вас, княгиня, за доставленное всем нам наслаждение, — сказал государь, непритязательно опускаясь на простой деревянный стул перед трюмо, на время перенесенный в уборную для туалета княгини. — Я принес почтительный привет чарующей «Царице Рейна» и пришел к ней в последний раз не тем грозным, властным повелителем, каким я привык входить всюду, а подвластным ей, покоренным ею рабом!.. Я пришел сказать решительное слово и выслушать последний, решительный ответ.

— Нужно ли это, ваше величество? — возразила Софья Карловна слегка дрогнувшим, но заметно нетерпеливым голосом, причем, говоря это, слегка побледнела.

— Не перебивайте меня, княгиня! — остановил ее император. — Дайте мне договорить!.. От вашего ответа будет зависеть и ваша… и моя судьба!.. Так, как говорю я сегодня с вами, я еще никогда ни с одной женщиной не говорил!.. Того впечатления, какое вы произвели на меня, еще ни одна женщина в мире никогда не производила на меня. Это не властный каприз царя, не знающего преграды своим желаниям, не безумный, горячий порыв юноши, не испытавшего страсти, не упорная настойчивость упрямого ухаживателя, вопреки всему рассчитывающего на успех!.. Это — нечто новое, стихийное, самому мне непонятное, с чем я бессилен бороться, что поработило меня всего!.. Это — роковое, незнакомое мне до сих пор чувство, в котором столько же вражды и ненависти, сколько страстной, пылкой любви!.. Вы видите, я говорю с вами прямо, я ничего не скрываю, ни за что не прячусь. Я никогда никому не подчинял своей непоколебимой воли, вам же я подчиняю ее. Я никогда ни перед кем не гнул своей гордой головы — перед вами я стою со склоненной головой и жду высшего решения и вашего ответа!..

— Но чего же вы хотите от меня, ваше величество!

— Вашей любви, княгиня, ничего, кроме вашей любви!.. И какой бы ценою мне ни пришлось купить эту любовь, я ни перед чем не остановлюсь, ни над какою жертвой не задумаюсь и не отдам, кроме своей короны!

Княгиня Несвицкая при этих словах поднялась с места и, гордо откидывая назад свою характерную головку, на которой еще блистала призрачная корона «Царицы Рейна», твердым и властным голосом проговорила:

— Ну, так я буду великодушнее вас, государь, и прямо отвечу вам, что я ничем не пожертвую вам. Вы знаете, что я люблю другого, что моя судьба навсегда связана с ним, что я — мать его ребенка. И вы сами отвернулись бы от меня, если бы я все это принесла в жертву суетному и тщеславному желанию сделаться фавориткой самодержавного монарха!.. Вы сами оттолкнули бы меня, государь, за такую недостойную измену всему, что есть в жизни святого и заповедного… А меня еще никогда никто не отталкивал!

— Со мною тоже еще никогда не случалось этого, ваше сиятельство! — ответил император изменившимся от гнева голосом. — И заверяю вас, что вам придется испытать именно то обидное чувство, от которого вы считаете себя навсегда застрахованной. Вы убедитесь в этом! — И, не дожидаясь ни ответа, ни возражения, он вышел из уборной непокорной красавицы в таком состоянии раздражения, что дожидавшийся его в кулуаре фаворит почти отскочил от него в испуге и, следуя за ним по данному знаку, чуть не молитву творил дорогой. Такой грозы, как та, которая была написана на выразительном и властном лице разгневанного монарха, еще никогда не приходилось видеть.

XVI

ПРОБУЖДЕНИЕ ЛЬВА

Вернувшись из Михайловского дворца, император Николай Павлович около получаса беседовал наедине со своим ближайшим фаворитом, сверстником и поверенным многих тайн его личной жизни, и тот вышел от государя озабоченный данным ему поручением, но, видимо, успокоенный относительно того гнева, который так напугал его при выходе из концертного зала.

По возвращении из концерта серьезно беседовал с Софьей Карловной и Бетанкур, от которого тоже не скрылось гневное настроение государя в момент его отъезда из Михайловского дворца, и так как он уехал тотчас после своего довольно продолжительного пребывания в уборной княгини Софьи Карловны, то всегда ловкий и пронырливый флигель-адъютант мучился сомнением, не она ли чем-нибудь прогневила державного властелина. Он осторожно выспросил ее о сюжете ее беседы с государем, и она, принимая эти расспросы за признаки его ревности и желая успокоить его, значительно смягчила подробности своего характерного разговора с императором.

Бетанкур, внимательно слушавший ее, подметил некоторую неискренность в ее передаче и остановил ее нетерпеливым замечанием:

— Да ты, сделай одолжение, ничего не скрывай!.. Прямо и откровенно рассказывай мне все! Ты лгать не умеешь, и я по твоему тону слышу, что ты что-то скрываешь и чего-то не договариваешь.

— Я не хотела огорчать тебя, Александр, — нежно, почти робко заметила Софья Карловна. — Ты мог подумать… мог заподозрить…

Он вспыхнул.

— Что такое? Что я мог подумать и «заподозрить»? В какой еще глупости ты вздумаешь обвинять меня?