Большая судьба - Евгений Федоров

- Пей, отец. Тебе трудно отстать от старых привычек, - сказала она старику.

Каймер решительно отодвинул кувшин с пивом. Хмуро опустив голову, он пожаловался Эльзе:

- Я честный немец, и мне стыдно смотреть людям в глаза! Я был в Золингене лучший мастер. Я делал ножи и думал, что здесь, в России, всё смогу. Но тут есть свои сталевары. Если бы я знал!

Дочь разгладила взъерошенные волосы на голове отца.

- Ты всегда был слегка заносчив, но сейчас больше не станешь хвастаться, и всё будет хорошо, - ровным, спокойным голосом уговаривала она его. - Пей свое пиво, отец.

- Нет, нет, - покачал головой Петер. - И пиво не буду пить, и не всё будет хорошо. Аносов мой враг и теперь будет смеяться надо мной.

- Он порядочный человек и не позволит себе насмешки над старым человеком! - уверенно сказала Эльза.

- Ты ошибаешься, он не такой! - запротестовал Каймер. - Он оставил тебя - лучшую девушку из Золингена.

- Это совсем другое, - вспыхнув, перебила дочь. - Не надо говорить об этом, отец...

Старик догадался, что Эльзе тяжело от воспоминаний, вздохнул и замолчал.

Однажды в сумерки он вышел на Большую Немецкую и нос к носу столкнулся с Аносовым. Каймер сделал вид, что не заметил Павла Петровича, но тот окликнул его и дружески протянул руку:

- Ну, как дела, старина?

Каймер отвел глаза в сторону и не отозвался. По его хмурому виду Аносов догадался, что творится в душе литейщика. Он обнял его за плечи и дружески сказал:

- Не вешай головы, братец. После большой пирушки всегда наступает горькое похмелье. Ты человек решительный, возьми себя в руки и трудись. С кем не бывает неудач?..

Каймер благодарно взглянул на Аносова и повеселел. Придя домой, он облегченно сказал Эльзе:

- Русские люди - хорошие люди. Этот инженер не плохой человек... Он совсем не смеялся над моей бедой...

Павлу Петровичу предстояло серьезное испытание. Он решил сам добиться изготовления литой стали. Это и будет настоящим преддверием к открытию тайны булата!

Снова долгие вечера проводил он за книгами и рукописями. Работы Гей-Люссака, Ринмана и Реомюра не давали ясного и определенного ответа на интересный и важный вопрос.

"Чем же, в конце концов, обусловливаются свойства стали? - спрашивал себя инженер, и опыт говорил ему, что количество углерода и характер соединения железа с ним предопределяют ее качество.

Сталевары знали два способа получения стали. Одни шли к цели путем насыщения относительно чистого железа определенным количеством углерода, другие стремились удалить из чугуна некоторое количество углерода и все посторонние примеси.

Павел Петрович решил использовать эти способы. Путем комбинации их он попытался установить свой, совершенно новый прием, основанный на превосходном понимании химических процессов, которые происходили при томлении сплава. Но при этом следовало подвергнуть ревизии воззрения крупных европейских ученых.

Предстояла большая битва, и надо было иметь большую смелость и веру в себя, чтобы схватиться в решительном поединке с людьми, каждое слово которых принималось за истину. В этой схватке приходилось обдумывать каждый шаг, и Аносов погрузился в подготовку интересного опыта. Неторопливо, основательно он вместе со Швецовым продумал устройство камерной воздушной печи, в которой можно было сохранять и регулировать желаемую температуру. Старый литейщик отобрал лучшие огнеупорные тигли. Но главное оставалось еще впереди: нужно было разработать технологический процесс плавки и разливки стали.

Мучительно терзаясь, Павел Петрович думал об этом. Мысль работала остро, лихорадочно. Он перебирал данные опытов, вспоминал высказывания металлургов.

После глубоких раздумий он занес в записную книжку:

"С тех пор, как появились сочинения Ринмана в Швеции и Реомюра во Франции, способы цементирования сделались в металлургии подробно известными, а вместе с тем сохранилось и правило, что для цементирования железа необходимо непосредственное проникновение угля к железу".

Аносов отверг это положение. Когда закончили возведение и просушку печи, он со Швецовым лихорадочно принялся за дело. В большой тигельный горшок Швецов положил железо и поставил его в горн. Павел Петрович не отходил от плавки. Он тщательно следил за температурой. По силе и цвету вырывавшегося из горна пламени, по цвету искр он устанавливал желаемый накал.

Горшок стоит в пылающем жаром горне. Непосредственного соприкосновения угля и железа как будто не имеется, но это только так кажется. Углерод раскаленного в печи угля перешел в газообразное состояние и быстро проник в тигель. Там, в таинственном полумраке, творится чудесная метаморфоза: частицы углерода, как резвые и напористые невидимые всадники, атакуют железо и насыщают его.

"Вот когда начинается", - подумал Аносов. Железные обсечки на дне тигля заметно понизились, и постепенно началось расплавление.

Прошло около часа. Каждый нерв в теле дрожал, как натянутая струна, но инженер и литейщик не отходили от горна. Наконец наступил долгожданный, еле уловимый момент, когда последняя крупица железа начала плавиться.

"Пора!" - решил Аносов и, энергичным движением накрыв горшок крышкой, в маленькую скважину продолжал наблюдать за дальнейшим нагреванием тигля.

Золотые блестки засверкали на расплавленном металле. Швецов переглянулся с инженером, тот кивнул головой, и литейщик, не теряя ни минуты, осторожно снял тигель и мастерски вылил сплав в форму...

Как пахари после тяжелой работы, опустив руки, сидели они у меркнувшего сплава и ждали, когда он остынет. Оба не шевелились, - шли самые напряженные минуты. "Что-то получилось?" - тревожно думали они и сердцем догадывались, что рождалось что-то новое, удивительное, ради которого стоило так напряженно и взволнованно работать.

И когда литейщик щипцами схватил и бросил на звонкую наковальню слиток, Аносов стал ковать. Он работал, как заправский кузнец, и от каждого доброго удара лицо его озарялось сиянием горна.

- Тук, тук, в десять рук! - выкрикивал он в такт. - Вот оно желанное: ковкий металл - литая сталь!

А литейщик тряхнул бородой и запел во всю силу:

Идет кузнец из кузницы,

Слава!

Они долго не могли успокоиться. Первый успех окрылил их.

- Почему это ты вдруг запел? - поглядывая на литейщика, спросил Аносов.

- Когда работа спорится, тогда сердце горит и песня сама в душу просится! - ответил Швецов. - Скажу тебе один сказ, Петрович...

Приятно было отдохнуть у горячего горна, держать в руке прокованный слиток и слушать спокойную, ритмичную речь старика.

Швецов рассказывал:

- Жили-были купец и кузнец. У каждого свое: купчина день-деньской в хоромах брусяных сидит, деньги считает-пересчитывает да голову ломает, как с алтыном под полтину подъехать, а ночью толстобрюхий трясется, как бы кто не ограбил. Жаден был купчина! Одно слово, живодерская порода! - с презрением подчеркнул литейщик. - Всё-то ему мало было, всё хотел заграбастать в свою мошну да в свои сундуки запереть. Каждая копейка у него алтынным гвоздем была прибита. Только и дум у него, как бы сплутовать, кого бы надуть-обмануть, вокруг пальца обвести да самому нажиться. Заела купца жадоба, ой, как заела! Так, что и белый свет не мил...

- А кузнец? Про кузнеца-то и забыл, - напомнил Аносов.

- Погоди, дай срок! Кузнецу что! Он день-деньской железо кует, песни поет да приговаривает: "Не кует железо молот, кует кузнец". Кипит, спорится у трудяги работа. Р-раз-з, - раздует меха - искры трещат, дв-ва, - ударит молотом - каленые брызги летят. И была у молодца-кузнеца любимая русская присказка: "Худая работа - хуже воровства, хорошая - сердце веселит". От честного труда всегда был весел кузнец. На работу идет песни поет, с работы возвращается - еще пуще соловьем разливается. Слушает купец, как кузнец песни поет, шутки шутит, и зависть его взяла. "Как же так, - думает купец, - я живу в хоромах, на злате-серебре ем, на пуховых перинах сплю, одеваюсь в шелка-бархаты, а день-деньской маюся - забота меня заедает, только и дум, что про торг да про прибыли. Мой сосед кузнец-бедняк, что зарабатывает, то и съест, с гроша на грош перебивается, а весел - весь день песни поет, шутки шутит, и горюшка ему мало..."

Аносов лукаво посмотрел на Швецова, хотел что-то сказать, но тот сурово повел глазом - не мешай, дескать, - и продолжал:

- Однажды повстречал купец на улице кузнеца, подошел к нему и спрашивает: "Кузнец, друг милый, почему ты весь день песни поешь да шутки шутишь, с какой-такой радости?" - "А почему мне не петь? - удивился кузнец. - Спорая работа сердце веселит". Еще сильнее позавидовал купец кузнецу и решил его испытать. "Погоди, увидим, как труд тебя веселит!" сердито подумал толстосум, и хотя жаль ему было свое добро, но взял он из заветного сундучка золотые лобанчики, набил ими туго кошелек да и подбросил в кузницу. Кузнец утречком нашел деньги - глазам не верит! Уселся у наковальни и давай считать да пересчитывать. Прислушался купец, что же делается у соседа? Не стучит больше молот, не поется песня. Тихо, скучно стало в кузне. "Вот так да! Моя взяла!" - обрадовался купец и пошел в кузницу. "Ну, как живешь-поживаешь, соседушка? - спрашивает он. - Что-то песни перестал петь?" Кузнец поднялся, вытащил из-за пазухи кошелек с деньгами, бросил под ноги купцу и говорит: "Забери свое золото! Измаялся я с ним вовсе. Не сплю, не работаю, - всё боюсь, как бы кто не стянул капитал. Нет, хороши только те деньги, что своим честным трудом заработаны, - они и сердце веселят, и жизнь красят..." И кузнец запел свою песню. Под нее и работа загорелась... Ах, Петрович, Петрович, вот тут, в груди, - показал на сердце литейщик, - всегда огонек светится, когда видишь хлебушко, добытый честным трудом!.. - Швецов поднялся и сказал: - А не пора ли нам и на отдых?