Бородинское поле - Иван Шевцов

- Сколько?

- Не меньше двадцати, товарищ подполковник.

- Пожалуй, больше, - отозвался Макаров.

- А почему бы их с дальней дистанции не шугануть? - подсказал Акулов.

- Рано, Кузьма, терпение. Шуганем в свое время.

Федоткин слышал этот диалог, тоже отозвался из-за щита:

- Разрешите нам, товарищ подполковник, все равно нас-то они давно обнаружили.

- Погоди. Ты начнешь - другие подхватят преждевременно, - спокойно произнес Макаров.

Но ждать долго не пришлось. Первый танк подорвался на мине на левом фланге, у самой железной дороги. Он выскочил из леса неожиданно и сразу бросился в сторону кустов, где стояло орудие сержанта Ткачука. Сержант даже не успел подать команду, как прозвучал глухой и не очень сильный взрыв, и танк завертелся на одной гусенице. Бледный, худенький Ткачук понял, что танк наскочил на мину, и решил добить его, зычно скомандовал:

- Прицел шестнадцать, по танку…

- Отставить! - послышалась глухая команда лейтенанта Гончарова. - Он от нас никуда не уйдет, а сейчас незачем себя демаскировать. Вон они - главные, смотрите.

Танки приближались к переднему краю. От их рева, от грохота и лязга гусениц гудел надрывно воздух и жалобно стонала земля. Когда Гончаров скомандовал Ткачуку "Отставить", справа, в стороне монастыря, напротив НП командира полка, раздалось несколько глухих взрывов мин. Вслед за тем поднялась яростная артиллерийская пальба - это вторая батарея вступила в бой с танками. Начало эту пальбу орудие Федоткина, когда, как и на левом фланге, головной танк наскочил на мину.

Глеб видел, как эти танки подорвались на минах, но другие продолжали стремительный бег вперед. И что удивило и встревожило командира полка, так это то, что первые залпы орудий не причинили танкам никакого вреда. Не может быть, чтобы наводчики мазали - Глеб видел, как снаряды попадали в лобовую броню, а танки тем не менее как ни в чем не бывало продолжали идти напролом. Один танк уже проскочил было невредимым минированную полосу и устремился прямо к подножию кургана. Но на этот раз посланный Петром Цымбаревым снаряд оказался для него смертельным: он прошил броню и разорвался внутри танка. Три танка уже горели справа от кургана, один танк горел слева. И тогда произошло нечто неожиданное: все танки, очевидно по единой команде, повернули влево - на Багратионовы флеши и пошли друг за другом, гуськом. Они решили таким образом преодолеть минное поле. Лейтенант Гончаров в это время находился возле орудия Тараса Ткачука, а танки шли прямо на второе орудие, которым командовал старший сержант Малахов. Огонь их пушек и пулеметов был сосредоточен на Малахове. Малахов отбивался яростно, и один танк был подожжен именно им, но вдруг его орудие замолчало… Гончаров в тревоге подумал, что там что-то случилось, и решил было уже бежать к Малахову, как в этот самый момент раздался оглушительный взрыв здесь, у пушки Ткачука… Гончарова отбросило в сторону. В первое время лейтенант не почувствовал боли и быстро подхватился, на минуту ошеломленный, не сразу сообразивший, что произошло. Первым, кого он увидел, был Лихов, неподвижно лежащий на спине с удивленным лицом. Потом - Ткачук, торопливо поворачивающий орудие влево, в сторону головного танка, который, выскочив из леска, подорвался на мине. Мелькнула мысль: "Что он, спятил? Надо бить по этим, что рвутся на Малахова, а он… по мертвецу".

И в эти секунды Гончаров увидел, как один танк вырвался из минированной полосы и пошел на Малахова. Лейтенант бросился к Ткачуку и, неумело матерясь, закричал:

- Ты что?! Куда, дура! Справа танк!..

Но, не слушая его, Ткачук выстрелил по танку слева и, когда тот задымил, поворачивая орудие вправо и отвечая на ругательства лейтенанта, сказал с необычной для него резкостью и злобой, совсем уж неожиданно перейдя на "ты":

- А ты не видишь, кто влепил нам снаряд? По твоей милости мы не прикончили его сразу, когда ему миной гусеницу снесло.

- Лихова убило! - взволнованно сообщил заряжающий.

Но на него заорал Ткачук:

- Снаряд! Давай снаряд!

И тогда Гончаров увидел, как прорвавшийся танк прошел через орудие Малахова и затем, повернув несколько левей, направился в сторону КП полка. Но Ткачук, выполнявший сейчас обязанности командира и наводчика, стрелял не по тому танку, который смял расчет Малахова, а по тем, что шли вслед за ним. Стрелял удачно, метко: рядом с подорвавшимся на мине вторым танком теперь задымил третий. У Гончарова неожиданно закружилась голова, и он, теряя сознание, мягко, как-то беспомощно опустился на снег. Он был ранен тем же снарядом, осколок которого наповал сразил Лихова, только в горячке он несколько минут не чувствовал боли и даже не подозревал о своем ранении.

Думчев находился в это время во взводе лейтенанта Дикуши. Оба орудия этого взвода сосредоточили свой огонь по танкам, вытянувшимся в колонну, а когда один из них смял соседнее орудие взвода Гончарова и пошел на КП, Думчев приказал Дикуше повернуть орудия с запада на восток и во что бы то ни стало уничтожить прорвавшийся в тыл фашистский танк.

Все, что видел Думчев и его подчиненные, наблюдал и Глеб Макаров с высокого холма. И хотя расстояние от прорвавшегося танка до холма было намного больше, чем от батареи Думчева, Глеб приказал Ивану Федоткину то же самое, что приказал Думчев Дикуше: развернуть пушку на восток и бить по танку, идущему на КП. Таким образом танк этот оказался под перекрестным огнем трех орудий. Трудно сказать, чьи снаряды достигли цели, но танк был подбит недалеко от могилы Александра Гоголева. Думчев утверждал, что танк подбил расчет сержанта Джумбаева, Иван Федоткин считал, что и Петр Цымбарев, выпустивший по этому танку три снаряда, не мог промахнуться. Танк загорелся, а выскочивших из него танкистов из автомата сразил начальник штаба полка Судоплатов. Но в то время как Федоткин развернул свое орудие на сто восемьдесят градусов, то есть в направлении КП, случилось то же самое, что случилось десятью минутами раньше на левом фланге: один из подорвавшихся на мине танков, оказывается, не был покинут своим экипажем и продолжал обстреливать курган с близкой дистанции. Один его снаряд разорвался на самом кургане. Петр Цымбарев безжизненно повис на лафете. Опаленное огнем лицо его было изуродовано, каска пробита осколками в нескольких местах и отброшена в ров, окружавший курган. Елисей подхватил сына на руки и как обезумевший помчался с ним в сторону монастыря, приговаривая на бегу, точно заклиная:

- Петя, Петруша, не умирай… Сыночек, родной мой, потерпи, потерпи еще немножко… Сейчас доктор… Он сделает… операцию сделает. Ну потерпи.

Он бежал с бесценной ношей своей на перевязочный пункт, не обращая внимания на свист снарядов, осколков и пуль и с ужасом отгоняя ту страшную, жуткую мысль, что уже никакой на свете доктор, волшебник, маг и чародей не сможет воскресить его сына. И лишь попавшийся ему навстречу Егор Чумаев развеял все его зыбкие иллюзии, сказав жестокую правду. Поискав пульс на холодной руке и не найдя его, прильнув ухом к груди, он сказал негромко, но до обидного естественно и просто, как проста, впрочем, и естественна смерть на войне:

- Мертв. Да, и как быстро стынет. Глаза бы надо закрыть. - И, не дожидаясь, когда это сделает отец, сам пальцем нажал на веки и прикрыл ими глаза. Получилось это у него привычно, словно он уже много раз закрывал глаза покойникам. Потом, вспомнив о своем командире, который находился там же, где был убит Петр Цымбарев и которому он нес в котелке завтрак: разогретую говяжью тушенку и кусок черного хлеба, спросил;

- Это как же его? Подполковник где?..

- Ранен подполковник, - печально ответил Елисей и прибавил жалостно, по-женски: - Все лицо у него в крови.

Чумаев ничего не сказал Елисею и по-заячьи запрыгал на НП.

Глеб Макаров и в самом деле был легко ранен. Осколок снаряда срезал мочку правого уха и пробороздил щеку - кровь залила его лицо. Когда Елисей после взрыва увидел упавшего на лафет сына, он не сразу бросился к нему, вначале посмотрел на командира полка и, увидев его окровавленное лицо, понял, что произошло, подхватил на руки сына. Сам же Макаров не почувствовал своего ранения, ему об этом сказал Акулов, тогда он резко провел ладонью по щеке и, не ощутив боли, а только размазав по лицу кровь, решил, что это пустяк, царапина, решительно отмахнулся от Акулова, приказал ему занять место заряжающего, а место наводчика уже занял Иван Федоткин. Орудие снова повернули в сторону Шевардино, откуда по незаминированной дороге двигалась колонна бронетранспортеров.

Бой был в самом разгаре. Над всем Бородинским полем стоял неумолкаемый грохот, а перед Багратионовыми флешами висела ржавая дымка, образовавшаяся от артиллерийской стрельбы, разрывов снарядов и едкой гари, которую доносил сюда западный ветер от горящих фашистских танков. Глеб видел, как сгруппировавшиеся на левом фланге в секторе батареи Думчева танки, напоровшись на минное поле и меткий огонь артиллеристов, начали поспешно отходить. Вслед за отходом танков он увидел бронетранспортеры на дороге и пехоту справа и слева от дороги. Стал ясен замысел немцев: захватить наши артиллерийские позиции стрелковыми частями.