Смерть по сценарию - Татьяна Столбова

В общем, за ночь я успокоилась насчет моего любимого и морально неустойчивой подружки и теперь была готова смотреть на мир без розовых очков.

Это не значило, что я буду выслушивать невзоровские бредни. Раньше не собиралась и сейчас не хочу. Я отговорилась тем, что меня зовет Петя, попрощалась и положила трубку. Хватит с меня шизофреников, хотя бы до вечера отдохну от них. Надо же мне морально подготовиться к встрече с Вероникой. Я даже написала на листочке что-то вроде памятки — несколько до предела тупых четверостиший на все случаи жизни. Разучив их, я со спокойной душой стала собираться в гости к Сандалову. Позвонила Линнику, он был дома и с энтузиазмом согласился меня сопровождать. «Я тебе пригожусь, — пообещал он, — без меня ты Сандалова не разговоришь».

Так оно и оказалось.

Квартирка Сандалова мне понравилась. Сам хозяин был в меру радушен: гостеприимно мычал и тряс головой. От него за километр несло водкой и луком. Паша для равновесия тоже тяпнул стопку, так что мне пришлось сесть не к столу, а к окну, под форточкой. Оттуда хоть немного тянуло свежим воздухом.

Первые минут десять мы потратили на то, чтобы поздороваться. Сандалов долго не мог найти подходящего слова в ответ на наши с Пашей приветствия. Никакие «м-м», «ы-ы-ы» и «гы-гы-гы» нас не устраивали. Он сам это понимал и старался как мог. Мучительно морща лоб, вращая глазами, Валентин наконец вспомнил прекрасное слово «здравствуйте», которое и произнес почти внятно. Я даже зауважала его.

Но дальше дело не пошло. Мы с Линником действовали как заправские следователи, пытаясь выцарапать из Сандалова хоть какую-то информацию, и все напрасно. Разговор происходил примерно так:

Линник. Валя, ты хорошо помнишь тот вечер у Миши?

Сандалов. Ы-ы.

Линник. Когда ты ушел домой?

Сандалов. М-м-м.

Линник. Не можешь припомнить?

Сандалов. Ыгы-ы.

Я. Ты уходил один?

Сандалов. Ыгы-ы.

Я. Ты ничего не заметил необычного?

Сандалов. Уых-х?

Линник. Никто посторонний не крутился в подъезде?

Сандалов. Гы-гы-гы!

Отчего-то его рассмешил вопрос Линника о постороннем. Мы с Пашей переглянулись.

— Валя, — проникновенно сказал Линник, — если ты видел кого-то подозрительного, то должен непременно нам сказать. Иначе убийца Миши останется на свободе и не понесет заслуженного наказания.

Сандалов помрачнел. Усиленные размышления тотчас отразились на его пухлом лице. Он кривил рот, дергал щекой, прикрывал глаза и морщил нос. Наконец выдавил из себя слово:

— Ж-ы-энщина.

— Женщина? — встрепенулся Линник. — Какая? Где?

Не скажу, что я очень проницательна, но тут и не надо было обладать особыми качествами, чтобы догадаться, что за женщина показалась Валентину подозрительной.

— Подъезд. Подоконник. Пальто, — разговорился Сандалов, подтверждая мою догадку.

Я махнула рукой.

— Это не то, что нам нужно, Паша, — сказала я Линнику. — Я знаю эту женщину. Она живет в Мишином подъезде. Сегодня вечером я с ней встречаюсь.

Линник понимающе кивнул:

— Хорошо. Валя, тогда скажи вот что: ты знаешь такого человека, который мог бы очень сильно не любить Мишу?

Сандалов посмотрел на Линника с недоумением. Потом на минуту задумался и отрицательно покачал головой.

— Как ты думаешь, кто его убил?

Сандалов в ужасе вытаращился.

— Понятно, не знаешь... — вздохнул Линник. — Пойдем, Тоня, из него все равно ничего больше не вытянешь.

Сандалов закивал, соглашаясь.

Мы вышли в прихожую и уже надели ботинки, когда он вдруг отчетливо произнес:

— Штокман.

— Что? — почему-то шепотом спросил Линник.

— Плохой, — сказал Сандалов.

— Штокман плохой? — уточнила я.

— Да.

Не сговариваясь, мы снова скинули ботинки и вернулись на кухню.

— Наливай! — решительно сказал Паша, кулем падая на стул.

Валентин очень обрадовался, извлек из-под стола бутылку и налил себе и Паше по полной. Затем вопросительно посмотрел на меня, держа бутылку на весу.

— С утра не пью, — отказалась я.

— И правильно, — поддержал меня Линник. — Береги здоровье смолоду.

Я сразила его презрительным взглядом. Не выношу, когда меня принимают за подростка и учат жить.

Пока Паша переживал свою ошибку, я перехватила инициативу и повела допрос свидетеля самостоятельно:

— Валя, что ты там говорил про Штокмана?

— Плохой! — повторил Сандалов, хмуря редкие белесые бровки.

— Это мы уже слышали. Почему ты считаешь, что он плохой?

Бедный Сандалов опять скривил лицо в попытке найти нужные слова. Он мычал и постанывал, кашлял, скреб затылок и чесал грудь. Линник пришел ему на помощь:

— Выпей еще пять капель. Сразу станет легче.

Естественно, сам Линник не мог оставить товарища в

такой трудной ситуации и мужественно поддержал компанию, одним махом опрокинув в рот уже четвертую за это время стопку. А ведь мы сидим у Сандалова не больше получаса. Ничего себе темп...

— А теперь расскажи про Штокмана...

Не буду описывать дальнейшие мучения Сандалова. Скажу лишь, что мы просидели у него еще минут сорок, едва ли не по букве составляя предложения, и когда наконец совместными усилиями сложили более-менее связный рассказ, мы с Пашей были похожи на два бледных выжатых лимона. А Сандалов, наоборот, оживился. Я думаю, ему давно не приходилось так много говорить.

Суть его истории заключалась в следующем: лет восемь назад в одной четырехкомнатной квартире где-то в центре собралась большая компания. Из наших общих знакомых там были Штокман, Пульс, Менро, Миша, Денис и Сандалов. Кроме них — еще шесть-семь мужчин. И четыре девицы. Все ужрались, половина уснула, половина продолжала гулять. В середине ночи наш Сандалов проснулся и пошел в туалет. Он увидел Штокмана, который выходил из комнаты. Поскольку в то время Сандалов еще не был таким алкоголиком, как сейчас, он соображал довольно неплохо и поэтому обратил внимание на странный вид Штокмана. Тот был взволнован и очень смущен, а заметив Валентина, удрал в соседнюю комнату.

Сандалов сходил в туалет, пошел на свое место и лег спать. Наутро выяснилась неприятная история. Кто-то изнасиловал одну из девиц. Девица была девственницей, попала в такой бардак впервые в жизни, накачалась водкой и отключилась. Проснувшись под утро, обнаружила себя раздетой и обесчещенной, о чем догадалась по некоторым косвенным признакам. Кто это сделал с ней — она не знала, но была полна решимости найти обидчика и наказать с помощью милиции.

Вся компания хором уговаривала ее не делать этого. Девица была юна и поддалась на уговоры. Но дня через три все же передумала и написала заявление.

Теперь уже поздно было искать виновного. Если какие-то улики и были, то их уничтожили двое: хозяйка квартиры и время. Тень подозрения пала на всех мужчин. Сандалов решил поговорить со Штокманом. Штокман реагировал бурно, обозвал Сандалова «отвратительным соглядатаем» и даже ударил в ухо. А потом он сделал и вовсе невероятную вещь — противно ухмыляясь, обвинил в содеянном Дениса. Этого Валентин вынести не мог. Он тоже ударил Штокмана в ухо, хотя ему и стыдно было это делать, так как Штокман намного старше его. Однако старый Штокман отличнейшим образом поколотил юного Сандалова, после чего пошел в милицию и заявил на него и Дениса.

Разбирательство длилось недолго. Дело закрыли из-за отсутствия доказательств, улик и, главное, полной неспособности жертвы опознать насильника (даже предположительно).

Сандалов рассказал Денису о коварстве Штокмана. Между двумя последними произошел короткий разговор, в результате которого у Дениса оказалась разбита бровь, а у Штокмана губа. После этого они помирились и больше никогда не напоминали друг другу об инциденте. Зато Сандалов ничего не забыл и до сих пор очень не любит Штокмана.

Вот что поведал нам Валентин Сандалов. На меня его история впечатления не произвела. Всякое бывает в жизни, а к нашему делу никакое изнасилование не пришьешь.

Зато Линник проявил себя довольно неожиданно: обиделся на Сандалова за Штокмана, надулся и молча пошел в коридор. Я поспешила за ним. Он оделся быстро, так что мне оставалось только скороговоркой поблагодарить хозяина за помощь в расследовании и бежать за Линни-ком, на ходу застегивая куртку.

На улице я спросила его:

— Паша, в чем дело?

Он остановился и, сурово глядя мне в глаза, сказал:

— Штокман — не плохой.

— Ладно, — согласилась я, — он хороший. Только из рассказа Сандалова получается, что это он изнасиловал тогда девицу. Тебе так не кажется?