По следам Карабаира Кольцо старого шейха - Рашид Кешоков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вон-да! — удовлетворенно крякнул атаман. Парамон услужливо пододвинул к нему бутылку
... Вскоре возвратились женщины, и пир продолжался. Невесело было одному Мустафе, который, видно, единственный из всех был по-настоящему привязан к Газизу Дзыбову Он сидел молча, тупо уставившись в стол и без конца пил.
Захмелевший Феофан, с интересом разглядывавший изуродованное ухо Тау, не удержался от бестактного вопроса.
— Где это ты, кореш, вон-да, потерял это? Круглое скуластое лицо Тау стало кирпичным.
— А какое твое собачье дело, таборник? Асфару захотелось потешиться:
— Не скромничай, Тау. Расскажи братве эту забавную историю.
Одноухий метнул в ротмистра тяжелый взгляд, но сейчас же опустил глаза.
— Ладно. Раз пахан просит... Давно это было. В нашем ауле невзлюбил меня мулла. Гнида паршивая...
— Ближе к делу, Тау,— подзадоривал Унароков.
— Ну вот. Поймал он меня однажды во дворе мечети... А с ним два сохсты[23] из медресе были. Оба здоровые буйволы... И спрашивает меня эфенди: «Ты, говорит, сукин сын, признаешь пророка Мухаммеда?» — «Признаю»,— сказал я ему.— «Значит, будешь говорить правду?». Заставил он меня поклясться священной чернотой Корана. А потом спрашивает: «В Моздоке был у православных кабардинцев?» — «Был»,— говорю... Ну, пришлось сказать, что церковь их я пограбил. Днем молебен слушал, высматривал, как внутрь церкви пробраться, а ночью обворовал. Два здоровенных ковра наколол, серебряное кадило и крест золотой... Стал он требовать долю. Забор вокруг мечети, говорит, сделать надо. А у меня уже несколько дней как ни копейки не было: прокутил все. Ополоумел мулла...
Тау сжал волосатый кулак и стукнул по столу. Задребезжала посада.
— Ну? — насмешливо сказал Асфар.,
— Схватили они меня, сохсты эти, а мулла своими крючковатыми когтями давай мне ухо крутить. «Это тебе, говорит, за то, что аллаха забыл, молитву гяуров у них в чилисе[24] слушал! На мечеть пожалел!» И так он мне ногтями изорвал ухо, что с месяц потом не заживало: загнило, почернело, и кусок отвалился совсем... Ну да я припомнил ему потом аллаха... Пятнадцать лет как он кормит червей на том свете...
Тау замолчал и залпом выпил полный стакан, так посмотрев на цыгана, что у того на весь вечер отпала охота приставать с расспросами к одноухому.
Асфар раскатисто хохотал.
... Часу во втором ночи, когда Мустафа уже валялся под столом, а ротмистр лез целоваться к Рите, несмотря на робкие протесты тоже изрядно осоловевшего Феофана, в заднюю дверь «Оленя» раздались три коротких удара.
Буеверов предостерегающе поднял палец. Все замолчали.
— Кто-то из наших?! — полувопросительно произнес Асфар.— Кто еще знает наш стук, Петрович?
— Газиз и Хахан...
— Открывай!
Не успел хозяин подняться из-за стола, как дверь открылась, и в комнату вошел... Газиз Дзыбов.
Феофан так и застыл, поднеся стакан с самогоном ко рту. Ротмистр встал, положив руку в карман галифе, Тау вобрал голову в плечи. Остальные затаили дыхание.
— Вы что, братия честная? Не рады мне? — подозрительно оглядел их Дзыбов, захлопнув дверь.
— Как ты открыл? — без своей обычной улыбки спросил Алексей Буеверов.
— Не задавай глупых вопросов, палаша,— усмехнулся Газиз.— Ну, долго вы будете молчать так? Асфар! По библейской притче в соляной столб превратилась, насколько мне помнится, женщина, а не мужчина... да еще с такими усами, как у тебя.
— Оставь в покое мои усы,— скрывая раздражение, отозвался Асфар.— Садись и выкладывай...
Агап икнул и уронил вилку. Буеверов подвинулся и подтолкнул к столу еще один стул.
— Может быть, мне предложат выпить и закусить? — непринужденно уселся Дзыбов. Оглядывая собравшихся, подмигнул цыганке, Та состроила ему глазки.
От Унарокова не ускользнул этот обмен любезностями. Но он, видимо, не решил еще, как себя вести в изменившейся ситуации, и молча наливал Газизу самогон. Потом налил себе и, согнав с лица озабоченное выражение, поднял стакан!
— Ну что ж! Выпьем за смелость и отвагу нашего друга Газиза! Наверно, не так-то легко уйти от Шукаева? — в голосе его слышалась издевка. Газиз уловил ее.
— Весьма польщен, Асфар! — резко ответил он, поднимая свой стакан.— Рад буду повторить твой тост, когда тебе удастся проделать то же самое!
Зизарахов завозился на полу, силясь подняться. Газиз только сейчас заметил его
— Кто же это упоил моего лучшего друга? Возможно, господин ротмистр?
— Не шути с огнем, Газиз,— предупредил Тау с угрозой.— Расскажи лучше, за что тебя отпустили? Ссучился? Продал нас?..
Унароков поставил стакан на стол, расплескав половину на клеенку.
— Говори! — глухо приказал он.— Довольно темнить. Да не заливай — ты мастер на это
Дзыбов спокойно выпил свой стакан и, повертев его перед глазами, вдруг резко отшвырнул в сторону Попав в горшок с цветком, стакан со звоном разлетелся на мелкие куски
— Я вижу, среди вас — полное единодушие,— саркастически улыбнувшись, сказал он.— И вы ждете от меня признания в том, чего я не совершал, и о чем, возможно, мне придется пожалеть..
— Говори дело — или пожалеешь, что народился на свет,— поднялся со своего места Тау и медленно вытащил из-за голенища нож.
Женщины умолкли, перестав жевать. Буеверов опасливо отодвинулся от Газиза. Ротмистр снова положил руку в карман.
Дзыбов молча и совершенно спокойно оглядел своих сотрапезников.
— Я бежал не для того, чтобы мои уважаемые коллеги учиняли мне допрос. Есть одна деталь, которую вам всем придется учесть...— Газиз говорил неторопливо и ровно, зная, что единственное средство утихомирить и притупить вот-вот готовый разразиться пожар — говорить именно так, ничем не выдавая напряжения, буднично и веско, целиком положившись на завораживающее действие своего дара речи, который уже не раз выручал его из беды.— .. придется учесть, что я несказал Шукаеву ни единого слова... ничего, что могло бы повредить нам всем... И если вы сейчас не соизволите мне поверить, то глубоко ошибетесь... Кроме того, это не совсем так безопасно, как вы думаете..
Не надо бы Дзыбову произносить этой последней фразы. В глазах Асфара Унарокова вспыхнула ярость, и, уже не сдерживаясь, он рванул из кармана парабеллум.
— Закройся, легавый пес! — заорал ротмистр.
Дзыбов понял, что игра проиграна. Но по-прежнему продолжал сипеть, словно не обратив внимания, как по знаку Тау, стараясь не шуметь, ретировались обе женщины и попятился к стене Агап Хохлов. Газиз взял кувшин с самогоном, неторопливо налил себе полный стакан и поднес к губам.
Стало совсем тихо. Слышно было только, как сопел и чмокал валявшийся на полу Мустафа Зизарахов.
Дзыбов не выпил налитого самогона. Он вдруг вскочил с места и, плеснув содержимое стакана в глаза Унарокову, швырнул другой рукой стул, на котором сидел, под ноги одноухому Тау. Но, бросившись к дверям, получил подножку от Буеверова...
Тот, кто случайно проходил в тот момент мимо закрытых ставен «Оленя», слышал, наверное, и шум, и выстрелы, и возгласы проклятий...
Газиз был вооружен ножом, на всякий случай позаимствованным у Хахана Зафесова. И это спасло ему жизнь. Закусочная была освещена изнутри одной яркой лампой, висевшей под потолком. Сваленный на пол Алексеем Буеверовым,
Газиз успел выхватить из-за голенища финку и метнуть ее в лампу, которая лопнула с оглушительным хлопком, осыпав осколками стекла разинувшего рот от удивления и испуга Феофана третьего. Парамон бросился к Дзыбову, но споткнувшись о ножку стула, растянулся во весь свой огромный рост
Ударив ногой в живот подскочившего Буеверова, который, громко завопив, плюхнулся мешком на пол, Газиз в момент очутился у двери и уже рванул ее, как вдруг вспыхнул свет фонаря, мелькнуло искаженное злобой лицо Тау и прогремел выстрел.
Тау стрелял почти в упор, но пуля только обожгла Газизу щеку. Боковым зрением он увидел в колеблющемся свете фонаря скорчившегося на стуле Асфара, протиравшего залитые самоюном глаза и, лягнув Тау ногой, выбросил свое тело на улицу. Тут и настиг Газиза предательский удар Буеверова. Нож вошел под правую лопатку Дзыбов инстинктивно дернулся, левой рукой схватился за ручку двери и, превозмогая боль, из последних сил с разкаху треснул тяжелой дубовой створкой по голове высунувшегося в дверной проем Буеверова.
За дверью раздались вопли Петровича и глухой звук упавшего грузного тела, загородившего выход.
Шатаясь, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, Дзыбов добежал до коновязи, обрезал перочинным ножом повод, которым был привязан вороной Карабах Унарокова, вскочил в седло и, обессиленный, повис на шее коня.
