Император Крисп - Гарри Тёртлдав

— Уступит? Сомневаюсь. — Горечь Фостия была отчасти искренней. — Мы с отцом всегда ссорились. И мне кажется, он только обрадовался, отделавшись от меня. А почему бы и нет? У него ведь осталось еще два сына, которые ему больше по душе.

— Ты недооцениваешь себя в его глазах, — сказал Ливаний. — Разыскивая тебя, он перевернул вверх дном всю местность вокруг имперской армии.

— Он искал тебя также с помощью магии, и с неменьшей решимостью, — произнес мужчина в кафтане. В его видесском ощущался едва заметный акцент.

Фостий пожал плечами. Возможно, ему сказали правду, а может, и солгали.

Какая разница?

— Кстати, что заставляет вас думать, будто я желаю вернуться к отцу? Я достаточно знаю о вас, фанасиотах, и предпочел бы провести остаток своих дней с вами, чем погрязнуть среди вещей во дворце.

Он сам не понимал, говорит ли правду, полуправду или отъявленную ложь. Его мощно притягивали доктрины фанасиотов — в этом он, по крайней мере, не сомневался. Но как могли люди, придерживающиеся столь благозвучных принципов, скатиться до похищения? А почему бы и нет, если вера позволяет им ради самосохранения прикидываться ортодоксами? И если это так, то они непревзойденные актеры. Они одурачили даже его.

— Я слышал нечто подобное от своей дочери и святого Дигена, — сказал Ливаний. — Возможности здесь открываются… интересные. Ты действительно предпочел бы прожить свою жизнь в нужде вместе с нами, а не в привычной тебе роскоши?

— Душа заботит меня больше, чем тело, — ответил Фостий. — Тело мое лишь одеяние, которое скоро обветшает. И если оно будет выброшено в навозную кучу, то какая разница, если некогда оно было расписано яркими красками? Но моя душа… она будет жить вечно. — И Фостий очертил на груди солнечный круг.

Ливаний, священник, Оливрия и даже Сиагрий быстро повторили его жест.

Человек в кафтане этого не сделал, и это удивило Фостия. Недостаточно набожный фанасиот не вписывался в общую картину. А может, и нет — он сам подходил под такое определение. Вдруг он изображает больше веры, чем испытывает, лишь бы Ливаний обращался с ним помягче? Фостию было трудно разобраться в собственных чувствах.

— Так что же нам с тобой делать? — задумчиво пробормотал Ливаний. Судя по его тону, Фостий был готов поспорить, что предводитель фанасиотов размышляет над тем же вопросом, который он только что задавал себе. — Считать тебя одним из нас или же просто фигурой на игровой доске, которую следует поместить в подходящий момент на самое выгодное поле?

Фостий кивнул, оценив аналогию; Ливаний умел проводить сравнения. В видесской стратегической игре, имитирующей сражение, снятая с доски фигура не имела никакой ценности, но могла быть снова введена в игру на стороне захватившего ее игрока. Это правило затрудняло приобретение мастерства в игре, но одновременно точнее отражало хитроумную запутанность видесской политики и государственного устройства.

— Можно мне сказать, отец? — спросила Оливрия.

— Разве я когда-нибудь мог тебе отказать? — рассмеялся Ливаний. — Говори.

— Есть и третье решение, — сказала она. — Никто сильный духом, причем неважно, вступил он уже на светлый путь или нет, не станет хорошо к нам относиться, раз мы его похитили и насильно привезли сюда. Но разве может порядочный человек не увидеть, оказавшись здесь, как праведно мы живем в соответствии со святыми заветами Фоса?

— Многие не смогут этого увидеть, — сухо возразил Ливаний. — Например, Крисп, его солдаты и священники. Но, как я вижу, ты еще не договорила. Так говори же.

— Я вот что хочу предложить. Не надо запирать Фостия в тюрьме. Потому что, если мы когда-нибудь захотим вернуть его на игровую доску, нам вовсе не нужно, чтобы он переметнулся на сторону противника при первой же возможности.

— Но дать ему полную свободу мы тоже не можем, — отметил Сиагрий. — Он однажды уже пытался сбежать, и наверняка не раз думал о побеге. А то, о чем просишь ты, позволит ему ускакать к папочке, едва он незаметно раздобудет лошадь.

Фостий мысленно дал себе пинка за попытку бегства с фермы.

Правда, тощий тип уже врезал ему за это, и гораздо больнее.

— Я вовсе не прошу предоставить ему полную свободу, — возразила Оливрия. — Ты прав, Сиагрий, это опасно. Но если мы покажем ему Эчмиадзин и другие места, где светлый путь силен, то он своими глазами увидит ту жизнь, к которой уже почти склонился перед похищением. И как только он ее увидит, как только примет сердцем, он может истинно стать одним из нас, и уже будет неважно, как он к нам попал.

— Да, есть надежда, что такое сработает, — признал Ливаний, и сердце Фостия дрогнуло. Однако ересиарх обладал истинно видесской способностью распознавать предательство прежде, чем оно созрело. — Но это же может предоставить ему повод для лицемерия, а заодно позволит выбрать место и время для побега.

— Истинно так, клянусь благим богом, — прорычал Сиагрий.

Сплетя пальцы, Ливаний повернулся к Фостию:

— А что скажешь ты, младшее величество? — В его устах титул Фостия прозвучал если и не издевательски, то по меньшей мере недостаточно уважительно. — В конце концов, это тебя касается.

— Действительно. — Фостий попытался воспроизвести тон Ливания. Если бы он полагал, что неискренние обещания спасут его от маленькой, темной и сырой тюремной камеры, то обязательно прибегнул бы к ним. Но он предположил, что Ливаний воспримет подобные обещания как ложь, и потому пожал плечами и ответил:

— Решайте сами. Если вы мне не верите, то все равно не поверите любым моим словам.

— А ты умен. — Сидящий в кресле с высокой спинкой Ливаний напоминал Фостию хитрого кота, самозванно назначившего себя судьей над мышами. Фостий никогда прежде не был мышью, и это ощущение ему не понравилось. — Ладно, поживем увидим. Хорошо, младшее величество, обойдемся без кандалов. — «Пока что», — угадал Фостий невысказанные слова. — Мы позволим тебе увидеть нас — разумеется, под надлежащей охраной, — и сами присмотримся к тебе. А потом решим, что с тобой в конце концов делать.

Стоявший перед Ливанием священник широко улыбнулся и вновь очертил на груди солнечный круг. Мужчина в кафтане справа от Ливания обернулся к нему и спросил:

— Ты уверен, что это мудро?

— Нет, — честно ответил Ливаний; кажется, его вовсе не раздражало, что его решения подвергают сомнению. — Но, как мне кажется, возможная выгода пересиливает риск.

— У нас не стали бы так рисковать в…

Ливаний поднял руку:

— Неважно, как поступил бы ты в другом месте. Ты здесь и, надеюсь, не станешь об этом забывать.