13 1/2 жизней капитана по имени Синий Медведь - Вальтер Моэрс

Клецки. Там в густом коричневом соусе плавало пять аккуратненьких маленьких клецек, и не успел я опомниться, как одна из них уже оказалась у меня во рту.

Ах, что это было за наслаждение! Круглый, скатанный из тончайшей картофельной муки шарик, в меру приправленный солью и шафраном, бархатистый снаружи и мягкий внутри, словно персик, с душистой начинкой из изысканного, неземного сочетания толченых сухариков, изюма и чернослива, оставляющий на языке приятно щекочущий аромат лука, муската и черного перца и тающий во рту густыми сливками. Я и не подозревал, каких высот может достичь кулинарное искусство в приготовлении такого элементарного блюда. Но это было ничто по сравнению с соусом. Он представлял собой пасту из белых грибов, которые, наверное, целый день томились на слабом огне и уварились до такой степени, что превратились в концентрат чистейшего вкуса. Сам лес с пряным запахом смолы, ароматом сосновых иголок, свежестью утренней росы и живительным соком ягод и трав расцвел у меня на языке неповторимым букетом. Я был сражен. Это превзошло все мои ожидания по поводу кулинарных способностей синей медведицы. Когда клецка, растаяв во рту, проскользнула в желудок, я вознесся на небеса истинного блаженства.

А потом вернулся на землю. Теперь медведица точно узнает, что в домике кто-то был. Что, если она запомнила, сколько клецек оставалось в кастрюльке?

Вместо пяти там плавало теперь только четыре. Какое-то глупое, слишком правильное, квадратное число! Возможно, три будет несколько гармоничнее и не вызовет подозрений.

Бог любит троицу, это все знают. Так что четвертая тут совсем ни к чему. Я и не думал, что вторая клецка может оказаться гораздо вкуснее первой, но это было именно так. Начинка у нее была из абрикоса с корицей с пикантной нотой молотого белого перца. Райское наслаждение! Я крякнул, причмокивая, готовый броситься на пол и кататься по нему, дрыгая ногами от восторга. Ничего подобного я ни разу в жизни еще не ел. Интересно, что за сюрпризы таят под своими нежными белыми шубками три оставшиеся в кастрюльке клецки? Какая разница, останется там три или две? Пожалуй, никакой. У следующей начинка оказалась из ревеневого варенья и меда. Как описать вам это блаженство! Не стоит, наверное, объяснять, что значит мед для любого из медведей, в том числе и для синего вроде меня. В самом центре картофельного шарика, защищенная двойной мантией из теста и начинки, таилась добрая, размером с лесной орех, капля чистейшего цветочного меда, которая, неожиданно оказавшись на языке, заставила меня пережить гастрономический экстаз, отчего я запрыгал и захлопал в ладоши. Я исполнил нечто вроде благодарного танца кулинарному богу, во время которого, довольно мыча и воздевая лапы к небу, скакал рядом с плитой, между делом уничтожая оставшиеся клецки (одна оказалась со сливовым джемом, другая — с творогом и брусникой). Затем я принялся вылизывать дно кастрюльки. Засунув туда целиком всю морду, я лакал соус, как изголодавшийся, измученный жаждой бродячий пес.

— Здравствуйте! — послышался голос у меня за спиной.

Застыв от ужаса, я медленно повернул голову. В моей жизни было всего два момента, позволивших мне понять, что есть абсолютная, совершенная красота. Первый — зрелище Ледяных Торосов, озаренных изумительным светом северного сияния. Это было во время полета с Маком. А второй — несмотря на всю катастрофическую неловкость ситуации — вид синей медведицы, стоявшей в дверях своего домика с полной корзиной груш и улыбавшейся мне.

— А я… тут… вот… — неуклюже промямлил я.

Она смотрела на меня, и в глазах ее не было ни удивления, ни страха, не говоря уже о злости или раздражении. Напротив, я прочел в них нечто такое, что полностью отражало мои собственные чувства. Это был взгляд без памяти влюбленной девушки.

О, какими глупыми показались мне теперь все эти детские игры в прятки, на которые было потрачено столько дней! Ведь очевидно же, что мы созданы друг для друга. Мы будем жить вместе на этой самой поляне или на корабле в открытом море; куда бы ни забросила нас судьба, мы будем вместе — навсегда. Наконец я нашел свое место в жизни; одиночество, скитания — все это теперь было позади, каких-то три шага отделяли меня от моего будущего счастья. Отбросив ненужную скромность, я ринулся к ней и заключил в свои объятия.

На ощупь она оказалась очень тонкой и липкой, как канат на судне, пропитанный дегтем. И внешне вдруг стала похожа именно на пропитанный дегтем канат. Или нет, скорее синяя медведица просто испарилась, а на ее месте вдруг образовался липкий канат. Домик тоже рассеялся в воздухе, словно туман. Поляна, правда, осталась, но на ней теперь вдоль и поперек были растянуты тонкие черные тросы, искусно сплетенные в огромную паутину. И в этой ужасной паутине, приклеенный к одному из тросов, беспомощно барахтался я.

Из «Лексикона подлежащих объяснению чудес, тайн и феноменов Замонии и ее окрестностей», составленного профессором Абдулом Филинчиком

ПАУК-ВЕДУН. Паук-ведун обыкновенный [tarantula valkyria], или, как его еще называют в народе, смердопряд, принадлежит к семейству гигантских четырехполостных пауков, таких как, например, пауколев, но выделяется среди опальных своих сородичей гораздо большими размерами и обладает якобы какими-то уникальными органами прядения паутины, которые, правда, до сих пор не изучены, поскольку не было еще случая, чтобы ученый, которого угораздило подойти к пауку-ведуну слишком близко, вернулся назад. Паук-ведун также причисляется к замонианским бессовестным хищникам, то есть таким существам, которые завлекают добычу нечестными способами (см.: устрица-вампир, остров-плотожор и ядовитая фея-лягушка). Тело паука-ведуна обычно черное, покрытое густой косматой шерстью коричневого или рыжего цвета, которая на концах длинных лап и щупальцах отливает пурпурно-красным. Своим безобразным поведением и откровенной подлостью паук-ведун снискал отвращение почти у всех существ замонианской фауны, кроме разве что некоторых мелких паразитов, нашедших пристанище на его омерзительном теле. Укус паука-ведуна (в зависимости от размера жертвы) может быть практически безопасным, вредным для здоровья или же смертельным. Так, например, для взрослого боллога укус этого монстра совершенно безвреден, в то время как у шестидесятиметровой океанской улитки он может вызвать длительное воспаление, сопровождаемое тошнотой, головокружением и приступами удушья. Для любого существа ростом ниже пятнадцати метров укус паука-ведуна не только смертелен, но и приводит к полному растворению тела жертвы и превращению его в слизистую, легко перевариваемую жидкость, которую паук затем высасывает своим хоботком. Паук-ведун достигает в высоту восьми метров, имеет, в зависимости от возраста, от четырех до восьми ног (рождается с четырьмя, затем каждые сто лет приобретает еще по одной), шесть пар глаз, четыре клювообразные пасти, а на макушке у него возвышается заостренный роговой нарост, напоминающий перевернутую воронку, или, как его еще называют, «ведьмин колпак», потому что он очень на него похож. Нарост этот предположительно служит для транспортировки жертв к месту хранения съестных припасов. Специальные железы паука-ведуна вырабатывают клейкий секрет, вызывающий у жертвы видения самого приятного содержания, то есть галлюцинации, в которых осуществляются ее заветные мечты и сокровенные желания. Этим секретом паук пропитывает свою паутину. Поскольку паук-ведун не вписывается ни в одну эволюционную схему, многие ученые склоняются к мысли, что этот вид был занесен на нашу планету каким-нибудь метеоритом или же прибыл к нам через пространственную дыру. Водится это животное исключительно в Большом лесу, посему еще раз настойчиво напоминаем о необходимости обходить этот лес стороной.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});